Читать книгу Бумеранг на один бросок - Евгений Филенко - Страница 9

– Дети, – сказал я. – Мертвые дети.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к этому новому для меня словосочетанию.

Я не кисейная барышня, чтобы падать в обморок из-за ерунды. Я знал, что такое смерть. Все рано или поздно умирают…

Я даже видел смерть – на экране и на сцене. Когда Ромео в истрепанных джинсах умирал от любви к Джульетте в холщовом сарафане, девчонки начинали хлюпать носами, а мы, пацаны – громче хихикать. Ромео умирал слишком красиво, чтобы заставить нас сопереживать. И мы абсолютно точно знали, что закроется занавес, и этот парень встанет и уйдет домой, быть может – даже не попрощавшись с Джульеттой, которая тоже встанет и тоже уйдет. Когда Анна Каренина бросалась под поезд, мне требовалось усилие, чтобы представить себе эту сцену, оценить ее трагизм и проникнуться сочувствием. Почему Анна не могла просто отвесить этому баклану Вронскому оплеуху и пойти с другим парнем в театр? По какому такому праву старый черт Каренин не подпускал ее к сыну, он что – сам носил и рожал его?! Чего все эти светские дамочки так разорялись – разве она обязана всю жизнь любить одного и того же пельменя, будь он хоть самый крутой сенатор?.. И уж ничто так не раздражало меня, как смерть Гамлета – неожиданная, нелепая и необязательная. Стоило ли городить весь этот заморочный огород, чтобы в конце тупо наступить на отцовские грабли: ни с того ни с сего умереть от отравы, а после, наверное, на пару с папулей-призраком шататься по сырым стенам Эльсинора…

Слова о том, что когда-то, много лет назад, люди умирали от того, что их убивали другие люди, от каких-то невероятных болезней, просто от голода, ничего для меня не значили. Да, люди умирали. Много умирало. Среди умиравших были женщины и дети. Может быть… Это была лишь фигура речи, не подкрепленная никаким конкретным содержанием.

Я видел смерть в жизни. Много раз я видел дохлых крыс и хомяков, которых временами приносила в дом Читралекха. Они походили на неопрятные старые игрушки и не будили во мне никаких чувств, кроме отвращения. Их нужно было просто уничтожить прежде, чем до них доберется Фенрис; вот и все, на что они годились.

Никто из моих родных и близких еще никогда не умирал и даже не болел. У меня просто не было родных – только мама. А близкие были слишком юны, чтобы умирать или болеть – если не считать простуд, синяков и ссадин.

Мертвые дети. Разве так бывает?

– Почему? – наконец спросил я. – Почему – дети? Почему – мертвые?

– Очевидно, взрослые и не пытались спастись, – сказала мама. – К примеру, решили бороться за корабль до конца. А потом стало слишком поздно. Поэтому было так много пустых капсул. На борту были дети, и экипаж решил спасти хотя бы их. Но корабль разрушился до того, как эвакуация была завершена штатно. И много капсул пострадало. Дети просто погибли от холода и удушья.

– Сколько их было?

– Семь. Пять мальчиков и три девочки. В возрасте примерно от двух до десяти лет.

– Восемь, – поправил я. – Пять плюс три равняется восьми.

– Правильно, – сказала мама. – Семеро погибших. Но один мальчик, в самой внутренней капсуле, был жив.

– И где он сейчас? – спросил я, понимая, что задаю самый дурацкий вопрос из всех возможных. Хотя бы потому, что уже знал на него ответ.

– Он сидит рядом со мной, – сказала мама. – И задает глупые вопросы.

– Я ничего не знала, – сказала тетя Оля с отчаянием в голосе. – Господи, Ленка, я ничего этого не знала!

– Я тоже, – сказал дядя Костя. – А уж когда узнал, то очень многим захотел свернуть шеи…

Теперь и я тоже все это узнал.

На пятнадцатом году внезапно выяснилось, что был такой момент в моей жизни, когда вокруг меня были мертвые дети.

Наверное, я мог быть таким же мертвым, как и они. Но по какой-то, несомненно, существенной причине, оказался живым.

Я сидел молча и понемногу осознавал, что мне очень важно знать, почему они все умерли, а я – нет.

– Это было больно? – спросил я.

– Что? – не поняла мама.

– Умирать… от холода и удушья?

– Да, – ответил за маму дядя Костя. – Очень больно и страшно.

На какое-то мгновение я ощутил, как это происходит. Что ты испытываешь, когда падаешь в тесной металлической скорлупке в черную пустоту, вокруг тишина, темнота и ужас, нескончаемый ужас, с каждым ударом сердца становится все холоднее, все труднее дышать, а ты никуда не можешь отсюда сбежать, все, что тебе осталось, это кричать, плакать и колотить руками в стенки, и ты кричишь и бьешься, понимая, что это все равно не поможет, никто тебя не услышит, не придет на помощь, не вытащит из тьмы и холода, не утешит и не согреет, никогда, никогда, никогда…

Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, но оно не отступало.

«Они все умерли. Четыре мальчика и три девочки. Задохнулись и замерзли. А я – нет».

Но частица меня самого сейчас умирала вдогонку вместе с ними.

– Мои отец и… настоящая мать, – проговорил я, чувствуя, что каждое слово дается мне с нарастающим усилием, – они были на этом корабле?

– Наверняка, – кивнула мама. – Иначе как бы ты там оказался…

– А эти дети, которые погибли… были моими братьями и сестрами?

– Никто этого не знает. Может быть, на борту было несколько семей, и это были просто твои сверстники.

– И сколько мне было тогда лет? – спросил я и тут же прикинул сам. – Что-то около двух?

– Ты был самый маленький среди них, – сказала мама. – Маленький, белокожий и рыженький. И ты спал с большим пальцем во рту.

– Я мог умереть во сне?

– Тебе ничто не угрожало, – произнесла мама. – Твоя капсула была в полном порядке. И мы были уже рядом.

– А они – они могли спать, когда умирали?

Мама открыла рот, чтобы ответить, и, быть может, солгать, но дядя Костя снова опередил ее.

– Если бы температура и давление в капсулах снижались постепенно, – сказал он, – была бы некоторая надежда на то, что они уснули от кислородного голодания. Но все происходило слишком быстро.

– Но ведь я-то спал!

– Ты спал, потому что был маленький, – с отчаянием сказала мама. – И тебя хорошо покормили перед тем, как случилась беда. Только поэтому.

– Можно мне еще вина? – спросил я почему-то шепотом.

– Можно, – сказал дядя Костя. – Только не надейся, что это поможет. Ты еще не все знаешь.

– Еще не все?! – усмехнулся я. – По-вашему, голова у меня резиновая, чтобы в нее вместилось столько новых впечатлений? Мало того, что тебе сообщают, что ты найденыш…

– Дело в том, сынок, – сказала мама, – что погибший корабль не был земным.

– Чего-о-о?! – завопил я.

– Того-о-о!!! – передразнила меня тетя Оля.

– Я что же, по-вашему, теперь уже и не человек получаюсь?!

– Получаешься, – серьезно проговорил дядя Костя.

– А кто же я тогда, по-вашему, получаюсь? – спросил я, вложив в свой вопрос все наличные запасы сарказма.

– Это долго объяснять, – сказал дядя Костя и вздохнул. – Понимаешь, Сева… еще на заре человечества…

– Консул, Консул, – укоризненно промолвила тетя Оля. – О Великом Разделении сейчас рассказывают в школе.

– Ну и какой же из меня, позвольте спросить, юфманг? – осведомился я, сдобрив свой голос остатками яда.

– Хреновый из тебя юфманг, – сказал дядя Костя с каменным лицом.

– Ты мой сын, – сказала мама. – Тебя зовут Северин Морозов. И ты эхайн.