Читать книгу Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн - Евгений Кулькин - Страница 15

Тем же числом, которым была датирована телеграмма Конебрицкого с вызовом в Москву, был ему довольно странный звонок, тоже из столицы. Ломаный ленью голос произнес:

– Советуем прислушаться к рекомендациям.

Ким было дернулся, чтобы не ехать. Потом пересмотрел комплекс вопросов, которые должен был решить в Москве, и чуть улыбнулся в ус от ощущения предстоящей игры, поехал в аэропорт.

При старой власти неприятная ситуация не была пропорциональна силе конфликта. Абсолютно та же схема переводилась на прикладной вопрос, и все решалось где-то за кулисами, может, даже не имея никаких правовых основ.

Сейчас все стало иначе. И равное партнерство достигается путем неимоверных усилий. Ежели кто-то скажет: «Моя идея нести солидарную ответственность», то можно с уверенностью утверждать, что этот человек рожден надуть и передернуть, и всякое его действо вызывает изжогу.

Потому когда Евгения Ивановича в аэропорту в Москве встретили двое весьма залежалых господ и один из них произнес: «Нужна такая система хозяйствования, которая будет автономной и какая сумела бы интегрировать в другие зоны влияния», то Ким окончательно понял, кто перед ним.

Хотя вертлявый худыш, назвавшийся Захаром Мосейко, сетовал на правовую неопределенность, а его товарищ Матвей Кубрин частил диктаторское правление некоторых фирм, Евгению Ивановичу стало понятно, что долгосрочный контракт с ними – это как можно более длительное забвение.

И все же он решил испытать на крепость устойчивую службу объегоривания, которая перед ним была.

Его посадили, конечно же, в «мерседес». И дальнейшее перемещение протокольно выглядело так: его привезли в гостиницу «Россия», как водится, поселили, потом изъяли на поездку в фирму, которая их, как выразился Кубрин, «технологически поддерживает». Это был какой-то институт, где он услыхал две весьма примечательные фразы: «свобода перемещения капитала зависит от существенной приемлемости той власти, которая способна отвечать за характер своих расходов» и «опережает экономику существование таких ценностей, которые одно и то же соотношение могут показать по-разному».

Ким имел экономическое образование, потому эти слова ему, чего не ожидали его спутники, весьма много сказали.

Но в институте никаких переговоров не случилось. Хотя по составу участников можно было понять, что тут как раз люди с деловой хваткой и экономическим размахом.

В одном же из отделов, где Мосейко и Кубрин повели себя особо агрессивно, Ким до конца уверился, что богатые ресурсы их воображения исчерпаны и теперь пойдет рутинное провождение времени, может, даже с поездкой в какую-нибудь подмосковную западину.

Но ничего этого не случилось.

Правда, они подъехали еще к одной конторе, где на фронтоне было написано «Межконтинентальное паломничество».

– Это пасторский центр в Москве, – пояснил оставшийся сидеть в машине Кубрин. – Тут, кроме священномонашествующих особ, бывают и светские господа, которые оказывают нам, скажу вам, весьма редкие услуги.

– Какие же? – чуть поднасторожил Ким своим вопросом Матвея. – Не апостольские ли посещения?

Кубрин посмотрел на него с грустным пониманием, что тот понятия не имеет об епископате, и довольно высокомерно произнес:

– Экономическое пробуждение Америки начиналось с евангелизации.

Мосейко действительно явился не один. С ним шел некто с подщипанной прической и в явно коротковатых для взрослого штанах.

– Бальтазар, – представил его Захар и предупредил: – По-русски ни бельмеса.

– Тогда о чем же с ним толковать? – поинтересовался Ким, разглядывая новое действующего лицо уготованного ему спектакля.

И Мосейко затараторил что-то по-немецки, из чего Евгений Иванович понял только две полуфразы: «В названном регионе», видимо, он имел в виду Волгоград, и «…осознание своих прав». Вот это он не мог прилепить к тому, что происходило между ними.

А уже когда поехали, Захар, выслушав довольно длинную тираду Бальзатара, обернувшись к Киму, спросил:

– Он интересуется, заслужила ли Россия нового Сталина?

– Если эта роль отведется мне, то да, – весело ответил Евгений Иванович, игра начинала его по-настоящему забавлять.

А еще через какое-то время Мосейко опять обратился к Киму:

– Нашему гостю интересно, есть ли у вас конкретная группа, которой вменяется вести переговоры с иностранцами?

– Конечно, – просто ответил Евгений Иванович, – это я.

Этот укромный ресторанчик Ким знал, но никогда не посещал. Чуткие посетители тут же откликнулись взором на их ватажное вторжение, визуально изучали их несколько секунд и вновь уткнулись в свои тарелки.

Откуда-то доносящуюся частоту капель неожиданно вобрал в себя звуковой ряд, и, поскольку условия их адаптации были соблюдены, к ним вальяжно подошел мордатый метрдотель.

И только тут Ким заметил, что почти все столики в ресторане помечены табличками, говорящими о том, что они заняты. Такая же табличка была и на том аэродромного вида столе, к которому их подвел метрдотель.

Он чинно рассадил их друг против друга и придвинул копилку, на которой было написано: «Пожертвования отдельных лиц» и ниже красовались кошки, лежащие в обнимку с собаками.

– Это от общества по спасению бездомных животных, – сказал Кубрин.

Захар же протянул Киму меню.

– Что вас из этого множества прельстит больше всего?

Евгений Иванович почти не взглянул в пестроту меню, заказал какую-то незначительность, тем более что на столе уже появилась бутылка французского коньяка.

А немец все частил и частил.

– Каковы у вас способы финансирования? – едва успевал переводить Захар. – Кто осуществляет управление экономикой? Какой шанс на избрание президентом России?

Ким на все вопросы отвечал со сдержанным достоинством, потому, наверно, навел и на такую любопыть:

– А вы способны на жесткие решения?

– Кажется, да, – ответил Евгений Иванович и пояснил: – Экономические мотивы требуют руки твердого дирижера.

Немец закивал.

– А что вам говорит пример двух лидеров – Ельцина и Коля?

– Что можно жить в одной берлоге, – смеясь ответил Ким, – ежели ты воешь, а твой партнер только гавкает.

Немец, однако, его веселья не разделил, а поинтересовался:

– А экономическая команда имеет у вас самостоятельность?

– В своих делах – да, в иных – нет.

– Планы перестановок знают заранее те, кого они касаются?

– У нас по этому поводу вооруженных столкновений не бывает. Юридическая формулировка решает все.

– Ну а финансовые конфликты происходят?

– Где их не бывает?

Когда дело дошло до первого тоста, Ким незаметно положил себе в рот таблетку, которая могла оградить от опьянения, и довольно смело опорожнил налитую ему рюмку.

Все трое значительно переглянулись.

И вот, что заметил Ким: дальше разговор о деле прекратился. Все стали предаваться различным воспоминаниям.

– У меня в Италии был случай, – начал Захар. – Пошли мы с одним нашим товарищем по-русски в кусты, и вдруг видим, парочка в самом разгаре интима находится. И в этот самый момент налетели какие-то террористы. Стрельбу открыли. Мы упали вниз лицом. Лежим. Чуть поутихло, поднимаем голову, а итальянцы как сношались, так не прерывают этого занятия, хотя вокруг них по колено броди стреляных гильз.

Когда какую-то часть байки перевели немцу, он по-жеребчиному засмеялся.

– А я в Дании… – повел свой сказ Матвей Кубрин.

Ким – на этот раз сам – потянулся, чтобы налить себе внеочередную стопку. Вроде по рассеянности, запустил полфужера коньяку.

И в этот самый момент к столу приблизилась ломконогая девица.

– Ада! – вскричал Мосейко. – Как ты кстати! Мы закисли тут от пресных разговоров. Садись! – он умыкнул от соседнего столика стул, а заодно и прибор, и то и другое расположив рядом с Евгением Ивановичем.

– Вы извините, – залепетала Ада, чуть приигливая на Кима свои черные глаза, – но я ненадолго. У меня деловая встреча.

– А у нас, по-твоему, что? – вскричал Кубрин.

И тут Евгений Иванович понял, что пора чудачить. Потому, заметив, что в приборе Ады не хватает фужера, он пододвинул ей на ту минуту уже порожний свой и торжественно произнес:

– Прошу вашу туфлю!

Ада посмотрела на него с той долей подозрительности, с какой смотрит только что отпущенный на свободу воробей, но туфлю сняла. И Евгений Иванович, заплеснув в нее коньяку, несмотря на брезгливость, выпил.

Захар с Матвеем переглянулись, а Бальзатар, как это было при анекдоте, широкорото захохотал.

В этот миг, когда Евгений Иванович надевал туфлю на ножку Ады, он неожиданно увидел чуть отщеленную ее сумочку, которую она повесила на грядушку кресла, и – на дне ее – взведенный шприц.

«Наркоманка!» – пронеслось в сознании. И уже более трезвая мысль: ничего, мол, устроет он ей нынче ломку.

И Евгений Иванович двумя пальчиками незаметно выудил тот небольшой, с мизинчик, шприцок и, подогнав его под подошву, незаметно хрустнул им, когда поднялся, чтобы сказать очередной тост.

Все остальное шло по его сценарию.

Он хлестал коньяк напропалую, все остальные только пригубляли свои рюмки и, наконец, стало ясно, что надо сыграть отключку.

Он, потихоньку приложившись к плечу чуть было не отстранившейся от него Ады, посоловел, потом упал головой на стол.

– Ну что, – произнес Мосейко, – кажется, готов.

Его бережно водрузили на ноги, потом, чуть ли не переставляя их, повели куда-то в глубину ресторана.

Уже через минуту Евгений Иванович понял, что это черный ход.

Там стояла машина. «Уазик». Возле него разгуливал здоровенный детина в униформе.

Кима, опять же без толчков, положили на длинное заднее сиденье. В головах примостилась Ада, в ногах – Кубрин.

Машина тронулась.

Евгений Иванович изобразил храп с пристоном.

Выволокли его тоже осторожно возле подъезда какого-то дома, теперь уже совсем «смякшего» дотащили до лифта.

Он посчитал этажи.

Лифт остановился на пятом.

Дверь в квартиру открыла Ада.

Раздевали, однако, его Мосейко и Кубрин.

– Как он придет в себя, – не опасаясь, что Ким услышит, сказал Мосейко, – уколешь.

Та кивнула.

Его положили на диван. Он малость помурзился, потом затих, краешком глаза наблюдая, что будет дальше.

– Потом позвонишь, – сказал Захар, когда все трое оказались в дверях.

Ада сняла с себя платье, отстегнула упряжь, которая выпячивала ее бюст, не расставаясь с сумочкой, пошла в туалет.

Теперь он в полный глаз мог оглядеться.

Паутина по углам говорила, что эта комната, конечно же, не жилая. В приоткрытом же шкафу, увидел он, висела полковничья форма и милицейская одежда.

Ада вышла из туалета и медленно направилась в ту часть комнаты, где стоял телевизор, включила его, натянув на голову лопоухие наушники. Шло какое-то кино.

Ким вовсю изображал спящего.

В дверь позвонили.

Ада не ворохнулась, и сперва Евгений Иванович подумал, что она не слышит звонка из-за своих наушников. Потом, когда она порывисто поднялась и направилась к двери, понял, что это не так.

Осторожно отодвинув лепесток, закрывающий глазок, она таким образом выглянула за дверь и тихо отошла от нее, выключив телевизор.

Теперь, опять же не расставаясь с сумочкой, она сходила в ванную и вернулась оттуда с влажным полотенцем.

Вот его-то она и засунула ему в трусы.

Ким заворочался и притворно вскинулся.

Но тут же обвял и, издав длинный, с пристоном, вздох, захрапел.

И тут она открыла свою сумочку.

Стала сполошно рыться в ней, потом – на стол – высыпала все содержимое и перебрала его своими трясущимися длинными пальцами.

«Ну вот и ломка!» – подумал Ким.

А Ада тем временем кинулась к телефону.

На полушепоте произнесла:

– У меня пропал шприц!

И через минуту дверь, открытая ключом снаружи, впустила Захара, Матвея и Бальтазара.

Они все поочередно покопались во всем, что было в ее сумочке, потом немец на чистейшем русском языке сказал:

– Что же ты, подлюка, натворила?

Мосейко – по телефону – набрал какой-то номер.

– Давид! – произнес. – Глянь под столик, за которым мы сидели, нет ли там одной вещицы. Нет, я подожду.

Кубрин нервно, но молча ходил по комнате. Бальтазар, кривя губы, сменял одну гримасу на другую.

– А вдруг он… – кивнул Матвей на Кима.

Но в это время что-то ответили Мосейко, и он, положив трубку, пояснил:

– Ты выронила его в ресторане и раздавила своей поганой туфлей.

– Как же я могла… – пролепетала Ада. Но ее никто не слушал.

– Что будем делать? – спросил Бальтазар.

– Съездить за новой дозой… – начал было Мосейко, но Кубрин его перебил:

– Он на тот час проснется, и – пиши пропало!

– Тогда давай будить, – решительно произнес Бальтазар. – Вы все уходите, но через пятнадцать минут я вас жду.

Он уселся в уголок и закурил сигарету.

Когда все трое выметнулись из комнаты, он включил музыкальный центр и, постепенно прибавляя громкость, вдруг заметил, что лицо Кима вздрогнуло и по нему как бы зашарили мыши. (Вот что значит в юности играть в самодеятельности.)

Присовокупляя к музыке свой свист, Бальтазар подошел к изголовью Кима.

И тот чуть отщелил глаза.

– Ком! Ком! – сказал Бальтазар.

– В самом деле ком! – вскричал, садясь на диване, Евгений Иванович, выуживая из трусов полотенце. – Но как он туда попал?

Бальтазар сказал какую-то длинную немецкую фразу, и Ким притворно заозирался, ожидая, что ему сейчас ее переведут.

– А где все? – спросил он. – Куда делась Ада?

Но тут сошлись два, как он понял, актера. Потому как Бальтазар, или как там его, балдевато глядел ему в лицо, действительно изображая если не глухаря, то уж наверняка недоумка.

Ким довольно бодро поднялся и сходил в туалет.

И только идя оттуда, чуть подкачнулся и, схватив голову обеими руками, произнес:

– Вот был бы ты человеком, похмелил.

Бальтазар продолжал глядеть на него с бесстрастной тупостью.

И тогда Евгений Иванович пощелкал себя по гландам:

– Выпить найди чего-нибудь!

И тут Бальтазар неожиданно закивал, засуетился, подошел к телефону. Говорил долго и нудно. И Ким, махнув на него рукой, стал разгуливать по комнате.

И в это время раздался звонок в дверь.

Пока Бальтазар открывал, Ким выудил из обшлага рубашки еще одну таблетку против опьянения и, разжевав ее во рту, проглотил.

Пришел Мосейко.

– Ну, живы? – спросил он.

– Да почти, – ответил Ким. – Голова только трещит.

– Это дело поправимое, – сказал он и извинился: – Мои апартаменты не показались слишком убогими?

– Да ничего, все нормально, – ответил Евгений Иванович и вдруг перешел на пьяное откровение: – Только знаешь, не помню, как засунул я себе полотенце под яйца. Ты уж им не вытирайся.

– Я ему переведу эту смехотину? – кивнул Захар на Бальтазара.

– Да не нужно, а то обсмеет на всю Германию.

Он помолчал и спросил:

– А чего это он тут со мной оказался?

– Да он тоже был такой, как вы.

И Мосейко показал на разобранную кровать.

– Вон там валялся. – Он тоже принизил голос: – Да еще обблевался. Тьфу!

Он на минуту умолк, а потом сказал:

– А бутылку сейчас Матвей принесет.

И – точно. Через минуту на пороге появился Кубрин.

Выпили без тостов и почти без закуски, потом Мосейко, зажевывая чем-то что-то, потому как не пил, произнес:

– Ну что, Евгений Иванович, давайте подпишем кое-какие бумаги.

Ким остановил работающие челюсти.

– Какие еще бумаги? – спросил.

– Ну насчет поставок горючего, – пояснил Кубрин, – о чем мы вчера говорили. Нам надо две тысячи тонн.

Евгений Иванович сделал вид, что задумался.

– Да вы знаете, – начал он, – я это не привык делать с похмелья. А потом, руки у меня еще не выдрожались. Подпись моя в конечном счете окажется недействительной.

– Но вы же не откажетесь?

– Естественно. Только покажите мне банк, в котором у вас лежат деньги.

Первым дернулся Бальтазар. Судорога по его лицу проехала. На вороных. Облучками соткались торчковые брови.

«Ну что, кисло?» – безмолвно спросил его Ким.

Вторым засучил ногами Мосейко. Пошел швыркать подошвами, словно его междуножным колокольчиком котенок заиграл.

И только Кубрин, раньше других понявший, что вся их затея сорвалась, стал натягивать на морду лежалую веселость.

– Ну как Ада в постели? – спросил.

– Ты вон у немца спроси, – кивнул Ким на Бальтазара, – есть сведение, что он с ней спал.

Он помолчал, держа на весу пустой, давно не мытый стакан, и сказал:

– Так что, ребята, давайте следующий раз встретимся у нас в Царицыне. Только приезжайте с банковской гарантией и без того самого шприца, который вы так усердно искали.

Ким поднялся, поправил на своей груди галстук, покривил пальцами небритую щеку и, так и не услышав в ответ ни одного слова, вышел.

Уже внизу его догнал запыхавшийся Мосейко и сказал:

– Только вы не подумайте, что мы какие-нибудь проходимцы. Я просто не хотел вас огорчать, что понравившаяся вам девушка дрянь. Она, извините, наркоманка. И потому в вашем присутствии шла речь о шприце. А вы тут совершенно ни при чем.

Ким остановился и, пошарив по обшлагу, вытащил крохотную таблеточку:

– Вот, – сказал, – эта-то малость и не дала мне захмелеть. Потому сказки читайте своим внукам.