Читать книгу Есть только острова - Евгений Морозов - Страница 20

Как вопреки домовитой логике,

малосольному рассудку,

опрометчивой волне успеха,

словно подвернувшийся воробей,

лесной холодок в щетине циклопа,

пучеротая круговерть в квадрате капустных будней,

сумрачно и сильно, вразнобой и по-звериному,

ты вдруг понимаешь, что прямо сейчас, что вот уже́ —

вот восхищайтесь и держите, вот надтресну и задышусь —

тебе приспичило, тебе необходимо,

тебе просто так на́до быть с человеком,

а ему, человеку, с самим тобой…

Как если б узнаёшь, что пряничная и горчичная,

отпущенная на четыре ветра,

крещённая водопадом снастей да известий,

скривлённая набок, что подвернувшийся каблук,

упада́ющая в росте и растущая не по ценам,

крупитчатая муравьиная жизнь твоя – ничто ещё,

как сонное детство, суровая присказка в размягчённой башке…

Как уж столько раз – раздёрган на части,

высушен и промерен, заморочен-пристыжен,

научен по-свойски и отпущен с прощением,

столько раз собирался из корабельных обломков,

просроченных отчётов и колхозных денежек,

спичечных строк и нравоучительных рукомёсел,

столько раз знал, что когда-то застигнет,

не спросит-нагрянет-придавит-вытаращит —

и не сможешь себя собрать по-новому,

не успокоишь чесоткой зудящее темечко,

не расчешешь волосы на живой пробор —

тот страшный, грибной, внеземной и суглинистый,

святой как старость, момент чернозёма…

Как загвоздка не в том, что забыт по памяти,

сиротлив по бедности, расточителен от скуки,

красив до легкомыслия, надломлен, как коромысло,

но в том, что всё утекает по-тихому,

и ты медленно мчишься в притаённую сухоту́…

Как не хочешь впускать в свою жизнь человека,

нового человека из проводов и обстоятельств,

не терпишь его головною ночью,

избегаешь мыслями, удираешь в сад…

Как хочешь впускать лишь того, с кем родился,

кто привычен и пуст, как деловые карманы…

Так все мы хорошие, когда поодиночке,

когда не целой толпой на пожарной площади,

не с языком на плече за кусками и охапками,

не с лицом, искривлённым обидной уловкой…

И со скрипом и зеленью под глубину и завывания,

под молнии-ящерицы раздёрганных сомнений

в подсвеченной груди подозрительно зреет

позывное зерно – любовь человека…

И ты прикладываешь к лицу слоновью свирель,

и, с надорванною губою, начинаешь пришепётывать,

однажды обожжённый, но уж не нужный,

ты рисуешь в воздухе застывающие волны.

Короте́ют дни. Мельчают люди.

Ты думаешь о ней, она – о тебе.

Они думают о нас. Мы думаем о них.

Все думают о всех, не выдумав ничего.

Время – это механический соловей,

устроенный так, что, как ни заводи,

песня будет одна и о том же,

о кишках-пружинах, питающих человека.

Но есть ещё стеклянное зёрнышко,