Читать книгу Человек из будущего - Евгений Платонов - Страница 24

Вечером Прасковья Павловна снова зашла, принесла миску щей и кусок ржаного хлеба.

– Ешьте, батюшка, – сказала она. – А то совсем исхудали, бледный какой.

– Спасибо, – Дмитрий взял миску.

Щи были горячие, жирные, с кусками капусты и мяса. Ложка – деревянная, грубо

обработанная. Он ел медленно, с непривычки – в XXI веке он питался в основном полуфабрикатами и фастфудом.

«А ведь вкусно, – подумал он. – Настоящая еда, не химия. Вот только язык колет ложка».

– Прасковья Павловна, – спросил он, жуя щи, – а скажите, вы господина Родиона Романыча давно знаете?

– Давно, батюшка. Года два уж живёт-то у меня. Студентом-де был, потом бросил ученье. Сидит в каморке своей, думает о чём-то. Странный он, надо сказать-то. Али не от мира сего, ой, бог его знает.

«Говорит сам с собой, – повторил Дмитрий. – Странный студент, бросивший учебу.

Живет в каморке, думает о чем-то. Господи, да это же прямо из «Преступления и наказания»! Неужели Достоевский списал Раскольникова с реального человека, живущего в этом доме?»

– А о чем он думает? – спросил Дмитрий.

– Да кто ж его знает то, – пожала плечами Прасковья Павловна. – Как-то сказал, мол, хочет нечто великое сотворить то. Проверить себя, удоказать что-то. Я не поняла, о чем он. Но больно уж серьезно говорил, даже боязно стало.

«Проверить себя, доказать что-то, – холодок пробежал по спине Дмитрия. – Господи, а вдруг он действительно собирается… нет, этого не может быть. Раскольников —

вымышленный персонаж. Никакого реального убийства не было».

Но была ли уверенность? Достоевский был мастером психологического реализма. Он не

выдумывал, а наблюдал. И вот сейчас Дмитрий находился рядом с человеком, который,

возможно, стал прототипом самого знаменитого литературного преступника.

«Я должен его остановить, – вдруг подумал он. – Если он правда собирается совершить преступление, я должен вмешаться».

Но как? И имеет ли он право вмешиваться в чужую судьбу?

Прасковья Павловна ушла, пожелав спокойной ночи. Дмитрий остался в темноте – свечу она оставила, но он погасил ее, экономя. Лежал и слушал звуки дома.

За стеной кто-то кашлял – долго, мучительно, с хрипом. Снизу доносились пьяные голоса – кто-то ругался, кто-то плакал. Где-то скрипнула дверь, прошли шаги по лестнице. «Вот он, Петербург Достоевского, – думал Дмитрий. – Город нищеты, болезней, преступлений. Не романтичный город белых ночей из туристических буклетов, а настоящий, страшный, беспощадный».

Он думал о своей прежней жизни – о съемной студии с ее чистотой и одиночеством, о работе в офисе, о метро, о магазинах, о телевизоре. Все это казалось теперь нереальным, как сон.

«А что, если я действительно сплю? – подумал он. – Что если все это галлюцинация, вызванная стрессом? Может быть, я лежу сейчас в психиатрической больнице, а мне кажется, что я в XIX веке?»

Но нет. Запахи были слишком реальными. Вкус щей был слишком настоящим. Холод от сырых стен был слишком ощутимым. Это не был сон.

«Значит, это реальность, – заключил он. – И мне нужно научиться жить в ней. Или умереть».