Читать книгу Человек из будущего - Евгений Платонов - Страница 35

Вернувшись вечером в дом Прасковьи Павловны, Дмитрий обнаружил записку, подсунутую под дверь:

«Дмитрий Сергеевич, зайдите ко мне вечером. Хочу с вами поговорить. Родион Романович»

Он поднялся на этаж выше, нашел дверь Родиона и постучал. Изнутри донеслось тихое:

– Войдите.

Комната Родиона была еще меньше, чем у Дмитрия – крошечная каморка под самой крышей, с низким потолком и единственным маленьким окошком. Мебели почти не было – кровать, стол, стул, больше ничего. На столе лежали книги, бумаги, огарок свечи.

Родион сидел на кровати, одетый в тот же потертый сюртук, без обуви. Лицо его было еще

бледнее, чем вчера, глаза – запавшие, с темными кругами, но горели каким-то странным,

лихорадочным огнем.

– Проходите, садитесь, – он указал на стул.

Дмитрий сел. Между ними повисло молчание – тяжелое, напряженное. Родион смотрел в окно, на темнеющее небо, и что-то шептал себе под нос.

– Родион Романович, – начал Дмитрий осторожно, – вы хотели поговорить?

– Да, – Родион повернулся к нему. – Я все думал о вашем рассказе. О том, что вы из

будущего. И понял, что верю вам. Не потому, что это логично или разумно. А потому, что в вас есть что-то… несовременное. Вы смотрите на все так, словно видите в первый раз. Словно дивитесь тому, что для нас обыденно.

– Это правда, – признал Дмитрий. – Я действительно удивляюсь. В моем времени все по- другому.

– Расскажите, – попросил Родион, и в его голосе послышалось что-то жадное, почти

болезненное. – Расскажите, как там. В вашем будущем. Люди там стали лучше? Справедливее? Свободнее?

Дмитрий задумался. Как ответить на этот вопрос честно?

– Ну… к примеру, … Там нет такой нищеты, как здесь, – начал он. – То есть, она есть, но не такая. Люди не умирают от голода на улицах. У всех есть дома, еда, одежда. Медицина стала очень развитой – лечат болезни, от которых здесь умирают. Люди живут до семидесяти, восьмидесяти лет.

– Ого! Это хорошо, – кивнул Родион. – Значит, прогресс идет то! Значит, человечество

движется вперед.

– Но, – Дмитрий помедлил, – люди стали… другими. Холоднее. Каждый живет для себя. Соседи не знают друг друга. Люди могут пройти мимо умирающего человека и не остановиться – потому что это «не их дело».

– Как это не их дело? – Родион вскочил с кровати, глаза его вспыхнули. – Как это – не их дело? Если человек умирает – это дело каждого! Это… – Он осекся, прошелся по комнате. – Значит, несмотря на весь прогресс, люди не стали лучше? Не стали добрее, справедливее?

– Нет, – честно признал Дмитрий. – Они стали богаче, образованнее, но не добрее.

Родион остановился, уставился на него:

– А разделение на людей? Оно осталось? На богатых и бедных, на властных и бесправных, на тех, кто имеет право, и тех, кто… дрожит?

«Господи, – похолодел Дмитрий, – он уже сформулировал свою теорию. Про «тварей

дрожащих» и «право имеющих»».

– Деление осталось, – медленно ответил он. – Может быть, не такое явное, но оно есть. Есть богатые, которые управляют миром, и есть бедные, которые работают на них.

– Значит, ничего не изменилось! – Родион ударил кулаком по столу. – Несмотря на все ваши машины, лекарства, прогресс – суть осталась прежней! Человечество не стало справедливее!

– Может быть, – тихо сказал Дмитрий, – справедливости вообще не существует? Может быть, это просто красивая идея, которая никогда не воплотится?

– Нет! – почти закричал Родион. – Нет, она должна существовать! И если мир несправедлив – значит, нужно его изменить. Кто-то должен это сделать. Кто-то должен… преступить. Переступить через все эти правила, законы, мораль, которые придуманы теми, кто наверху, чтобы держать нас внизу!

«Вот оно, – понял Дмитрий. – Он уже готов. Готов на преступление».

– Родион Романович, – сказал он твердо, – я понимаю вас. Понимаю вашу боль, ваш гнев. Я тоже был таким. Тоже думал, что мир несправедлив и его нужно изменить. Но знаете, что я понял?

– Что? – Родион смотрел на него с напряженным вниманием. – Что нельзя исправить мир через зло. Нельзя победить несправедливость убийством. Нельзя стать человеком, совершив преступление.

Родион побледнел еще сильнее:

– Откуда вы знаете, что я… – он не договорил.

– Потому что я вижу это в ваших глазах, – сказал Дмитрий. – Вы одержимы какой-то идеей.

Вы думаете, что если совершите нечто ужасное, то докажете себе и миру, что вы не «тварь

дрожащая», а человек с большой буквы. Но это ловушка, Родион Романович. Это путь в никуда.

Повисла тишина. Родион стоял, опустив голову, его руки дрожали.

– Вы не понимаете, – наконец сказал он тихо. – Вы не можете понять. Вы живете в мире, где у людей есть выбор. А я… я родился в нищете. Мать моя умерла от чахотки, потому что не было денег на лекарство. Сестра моя вышла замуж за подлеца, потому что другого выхода не было.

Я сам учился в университете на последние копейки, голодал, мерз, унижался. И все это —

почему? Потому что родился не в той семье. Потому что судьба распорядилась так.

Он поднял голову, и Дмитрий увидел в его глазах слезы:

– А там, наверху, живут люди! Которые родились с серебряной ложкой во рту. Которые никогда не голодали, не мерзли, не унижались. Которые считают, что имеют право распоряжаться нашими судьбами. Просто потому, что так устроен мир. И вы говорите мне – не преступать? Не переступать? А как же иначе? Как иначе доказать, что я не хуже их? Что я тоже человек? Дмитрий молчал. Он понимал Родиона – понимал его боль, его отчаяние, его ярость. Сам чувствовал когда-то нечто подобное.

– Родион Романович, – сказал он наконец, – я знаю, как вы страдаете. Но послушайте меня внимательно. В моем времени, в будущем, я знаю историю одного человека. Очень похожего на вас. Он тоже считал, что мир несправедлив. Он тоже хотел доказать, что имеет право. И он… совершил преступление. Убил человека.

Родион вздрогнул, но не перебил.

– И знаете, что случилось потом? – продолжал Дмитрий. – Он не стал сильнее. Не стал

свободнее. Он стал самым несчастным человеком на свете. Потому что убил не старуху-

процентщицу – он убил самого себя. Свою совесть. Свою душу. И потом всю жизнь мучился, пытаясь искупить это. Но искупить нельзя. Убийство остается на душе навсегда.

– Откуда вы это знаете? – шепотом спросил Родион.

– Я читал об этом, – ответил Дмитрий. – В книге. Великой книге, которую напишет один писатель через несколько лет. Он расскажет историю человека, который совершил

преступление, чтобы доказать свою правоту. И вся книга будет о том, как этот человек страдает. Как его раздирают муки совести. Как он понимает, что ошибся.

Родион опустился на кровать, закрыл лицо руками:

– Вы говорите так, словно знаете мое будущее… – Не ваше будущее, – мягко сказал Дмитрий. – Но я знаю, к чему приводит такой путь.

Родион Романович, вы хотите быть человеком? Настоящим человеком? Тогда станьте им через добро, а не через зло. Через помощь другим, а не через преступление.

Родион молчал долго. Потом поднял голову, и Дмитрий увидел в его глазах странную смесь благодарности и упрямства.

– Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич, – сказал он тихо. – Спасибо, что пытаетесь меня

остановить. Вы хороший человек. Лучше, чем я. Может быть, вы и правы. Но… – он запнулся, – но я не могу просто так отказаться от своей идеи. Я думал о ней слишком долго. Она стала частью меня.

– Родион Романович…

– Нет, послушайте меня, – перебил его Родион. – Я подумаю над вашими словами. Честное слово, подумаю. Но я не обещаю ничего. Потому что… потому что во мне борются две силы.

Одна говорит – да, ты прав, нельзя. Другая говорит – нет, ты должен, ты обязан. И я не знаю, какая победит.

Он встал, подошел к окну, посмотрел на темные крыши домов:

– Понимаете, Дмитрий Сергеевич, есть люди, которые живут спокойно. Которым никогда не приходят в голову такие мысли. Они просто существуют – работают, едят, спят, рожают детей, стареют, умирают. Они счастливы в своей простоте. А есть другие люди – те, кого мучают вопросы. Кто я? Зачем живу? Имею ли право? И эти вопросы не дают спать, есть, дышать. Они жгут изнутри, как огонь. И единственный способ потушить этот огонь – ответить на вопрос. Действием.

– Но какое действие? – спросил Дмитрий. – Убийство?

Родион повернулся к нему:

– Не обязательно убийство. Может быть… что-то другое. Я не знаю. Я еще не решил. Но я должен что-то сделать. Должен! Иначе я схожу с ума.

«Он не отказывается, – с ужасом понял Дмитрий. – Он все еще собирается что-то

совершить. Я не убедил его».

– Родион Романович, – сказал он с отчаянием в голосе, – пожалуйста, не делайте ничего необдуманного. Прошу вас. Обещайте мне, что прежде, чем действовать, вы придете ко мне.

Поговорите со мной еще раз.

Родион посмотрел на него долгим взглядом:

– Хорошо, – сказал он наконец. – Обещаю. Если решу действовать – скажу вам. Хотя… – он усмехнулся горько, – может быть, я и не решусь. Может быть, я действительно всего лишь «тварь дрожащая», которая только говорит, но не делает.

– Вы не тварь, – твердо сказал Дмитрий. – Вы человек. Мыслящий, чувствующий,

страдающий человек. И именно поэтому вы не должны становиться убийцей. Родион кивнул, но ничего не ответил. Дмитрий понял, что разговор окончен. Он встал:

– Я пойду. Спокойной ночи, Родион Романович.

– Спокойной ночи, Дмитрий Сергеевич.

Дмитрий вышел из каморки с тяжелым сердцем. Разговор не принес облегчения – наоборот, страх усилился. Родион не отказался от своей идеи. Он только отложил решение.

«Что мне делать? – думал Дмитрий, спускаясь по лестнице. – Как его остановить?

Следить за ним? Но я не могу следить постоянно. Сказать полиции? Но что я скажу? Что мой знакомый думает о преступлении? Меня самого арестуют за клевету. Найти того, на кого он планирует покушение, и предупредить? Но я даже не знаю, кого именно он выбрал».

Вернувшись в свою комнату, он лег на кровать, не раздеваясь. Сон не приходил. Перед глазами стояло бледное, измученное лицо Родиона, его горящие лихорадкой глаза.

«Я должен спасти его, – твердо решил Дмитрий. – Это моя задача здесь. Не просто

выжить, не просто адаптироваться – а спасти человека, который стоит на краю

пропасти. Потому что, если я не спасу его, кто спасет?»

Где-то вдали кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то смеялся пьяным смехом. Жизнь Петербурга продолжалась – страшная, прекрасная, беспощадная

жизнь. А в маленькой каморке под крышей сидел молодой человек и думал о преступлении.