Читать книгу Такси до отчего дома. Роман о семье, помощи и невозможности спасения - Евгений Платонов - Страница 2

22 октября 2025 года. Среда. 15:00.

Мы с Наташей едем в машине в Смоленскую область. Наташа – сестра моей мамы, Лиды. Моя мама в семье была старшей, а Наташа – пятая из шести детей, предпоследняя. Остальные четверо – мужчины. Поэтому даже спустя десятилетия между Наташей и Лидой сохранилась какая-то особая связь, понятная только женщинам, которые выросли в окружении братьев. Наверное, это из-за солидарности, потому что каждая пережила почти то же самое, только в разное время и в одном и том же доме.

Откровенно говоря, не открою Америки, сказав, что в деревне жить сложно как мужчинам, так и женщинам. Но есть разница. Мужчина без работы может и зачахнуть, и от слишком быстрой нагрузки надорваться. Женщине же без мужчины на земле гораздо сложнее – и тяжёлый физический труд не к лицу, может быстро превратиться в подобие мужчины. Может быть, поэтому в городе проживает больше женщин, им там уютнее. Город не требует телесного труда. Город дарует иллюзию того, что ты больше не раб хозяйства, даже если остаёшься рабом чего-то другого.

Моя мама, Лида, если бы ей предоставить выбор, никогда не приехала бы в свою деревню, какой бы памятник архитектуры там ни построили. Наташа – младшая сестра Лиды. Мама уехала отсюда сразу – не жалея ни родных, ни себя, взвалив на плечи всё осуждение старших родственников, лишь бы не сгинуть в этой бесконечной круговерти хозяйства. Наташа осталась. Она не могла по-другому: помогала, спасала и до сих пор цепляется за каждый угол этого дома, за шанс хоть кому-то стать необходимой. Их стратегии – убежать или спасать – стали их единственной правдой. Но, кажется, Наташа теперь в команде моей мамы, она всеми силами старается до конца уехать и помогать одновременно.

В детстве я восхищался каждым приездом в Голынки. Казалось, что жить здесь – это вечная стройка, приключение: колотить полки, подключать розетки, рвать провода, устраивать беготню за водой. Я гордился каждой задачей, с которой взрослые справлялись на раз-два. Сейчас вижу: настоящая жизнь здесь – это не кружок «юный техник», а нескончаемый изнуряющий труд, который с годами кажется все более безнадёжным. Это не про радость творчества. Это просто борьба за то, чтобы не уйти в минус.

Дорога из Москвы в Голынки занимает пять-шесть часов. Когда-то это была дорога, по которой я ездил с радостью. Теперь это – дорога, по которой я еду с ощущением предстоящих испытаний. Москва медленно отступает, растворяется в серости. Небо становится выше. Деревья гуще. Люди реже. Жизнь медленнее.

Мы с Наташей приехали в ПГТ Голынки ближе к трём часам дня. Машина была полна – инструменты, запчасти, нужные для работы в доме вещи. На заднем сиденье коробки с продуктами. Наташа попросила меня приехать, потому что нужна была не просто помощь в уборке, а конкретная работа: сделать перегородку в коридоре, создав тем самым отдельное, тёплое помещение для туалета. Старый туалет стоял на улице, в паре десятков метров от дома – обычный деревенский «туалет с дыркой в полу». Теперь нужен был новый. Не потому, что это красиво, а потому, что Дима больше не может туда ходить, и приходится кому-то убирать его ведро. Возможно, ему самому это не нравится, но он своеобразный человек во всём.

Дима – мой дядя, ему пятьдесят. Худой, жилистый, с резкими чертами лица: высокий лоб, прищуренный взгляд, руки – настоящие рабочие тиски, которыми он когда-то делал и газовую трубу, и двигатель от своего трактора. Сейчас – без одной ноги. Чуть меньше года назад врачи оттяпали ногу выше колена. Никто не бил, не покалечил на производстве, не привезли с войны. Просто классика нашего народа – бесконечное «авось», запущенная язва обыденности, доведённая до черноты и запаха гнили.

Почему он так халатно жил со своим телом – не знаю до сих пор. Может, это такая мужская бравада («ничего мне не будет – я же мужик!»), может, равнодушие к себе, выученное годами. Наташа и Галя – моя крестная и её двоюродная, спасали его по-настоящему: унижались, просили, уговаривали, в прямом смысле ползали на коленях у кровати. «Дима, поехали к врачу. Дим, ну пожалуйста, сделай хоть что-то, чтобы жить…»

«Ну ладно, если ты просишь, я поеду,» – сказал тогда Дима, глядя на Галю, стоящую на коленях перед ним. Галя тоже не молодая девочка, ей так же за пятьдесят лет, и ей есть чем заняться, у неё есть дочка, у которой самой есть уже дочка. Но Дима настолько запустил свою ногу после травмы пальца, что она уже и почернела, и болела.

В какой-то момент он всё-таки согласился. Просто устал от их уговоров, сломался или решил: «Да пусть делают что хотят.» И понеслась эта больничная история, как в плохом сериале.

Шансы на здоровье Димы были доступны. Нужно было просто следить за своим здоровьем, обрабатывать подозрительные места или ездить к врачу. Но Дима за пятьдесят лет ни разу не лежал в больницах, у него даже медкарты не было. Возможно, из-за этого у него было ощущение, что у него не может быть никаких болячек, и он не знал, какие сигналы здоровья критические.

Так он запустил свой палец до диагноза – Гангрена. И даже тогда он не ехал в больницу.

Наташа приезжала из Москвы, возила его на своей машине и в Смоленск, и в Рудню, и боролась с ним за каждое обследование, а он упрямо срывал всё лечение.

Был момент, когда врач сказал, что ничего не поможет – только ампутация. Все родные были очень напуганы. Это для мужчины в деревне не просто приговор, это слишком многое.

Галя и Наташа сделали всё возможное, умоляли врача что-то придумать, несли ему деньги, обещали невозможные вещи – что Дима не будет пить и курить. Тогда врач сказал, что почистит его сосуды в ноге, и если он не будет курить, нога окрепнет и ему будет лучше. Операцию провели. Кроме того, Диме ставили очистительные капельницы, учили, как поступать с питанием и гигиеной.

После пары дней Наташа увидела его в компании друзей пьяным. Конечно, она ссорилась с ним, кричала, орала, материлась. Но всё равно приезжала снова, чтобы и поддержать брата, и помочь ему во всём.

Я помню, как примерно шесть лет назад сказал, что вопрос времени, когда Дима умрёт от алкоголя или от инсульта. Это очень не понравилось Наташе, она удивлялась, что от пива что-то может случиться, ведь все пьют, и она тоже. Дима не был водочным алкоголиком, просто пивным. Но он пил по три-четыре литра почти каждый день.

Я помню, как приехал три года назад и шёл к Димке проведать его, и проходил мимо местного магазина. Кто-то орал в этом магазине матом, что на нём наживаются, и что он бы уже полмагазина выкупил за те деньги, что им отдал. Громкий конфликт. Надо же такому случиться, что тем скандалистом был именно Дима. Я узнал его по велосипеду, что стоял у входа. Сейчас, когда у Димы нет работы, этот магазин закрылся. Из-за ограбления – воры залезли с крыши и украли всё. На мой взгляд, это не конец, магазин мог бы открыться, но он так и не открылся.

Про семью.

У Наташи две взрослые дочери – старшая давно уехала, а младшая, Аня, всё ещё живёт в Голынках. Аня с детства безоговорочно любила Диму, её крестного. Она его защищала перед старшими тётушками. К примеру, у Гали есть сестра Валя и брат Коля, про которого тоже будет свой рассказ. Валя очень легко может высказать любую неприятную правду в любом неприятном виде и сдобрить это матом. У них вечно были эпичные скандалы, часто. Раньше мне даже было больше жаль Диму, потому что фразы Вали были бескомпромиссные и очень болезненные.

Сейчас Аня вышла замуж, у неё двухлетняя дочь. Аня когда-то преподавала в школе, теперь работает в местном клубе. Раньше она мне доказывала что-то о перспективах, о патриотизме, очень любит Путина. Пять лет назад она затеяла разговор о власти, спросила, почему мне не нравится Путин и что он мне плохого сделал. Я ответил: «Ну ведь хорошего то чего сейчас вообще происходит?» Она ответила: «Ну ведь нет войны!» Я округлил глаза и сказал, что думал. Она сказала, что лично её это не касается. Через три месяца её мужа забрали сами знаете как и куда. Этим летом она мне сама напомнила, я думаю она поняла, что ляпнула недопустимое, и ее тут же наказали свыше. Возможно, она хотела от меня что-то еще услышать, но я так и не понял что именно, я дипломатично сказал, что понимаю, что происходит и что все что произошло, было неизбежно. Её муж жив и здоров, и я хочу, чтобы так было со всеми.

К слову, последние два месяца и Аня и Наташа и даже Дима живет за счет того самого Кирилла, который давно сами знаете где уже ровно 3 года. К слову, возможно, и я, который будет еще неделю в деревне.

В прошлом я мог часами спорить о политике. Давно это было. Сейчас у меня за плечами год развода и непрерывное возвращение к самому себе: как жить, когда тебе сорок два, когда твою роль мужа, отца и героя семьи уже никто не ждёт, да и ты сам перестал верить в любой пафос.

Мне бы работу найти. Заново устроить быт. Общаться приходится коротко, по делу, без долгих драм. В нашей семье не принято говорить о личном, развивать скандалы или обсуждать чувства. Всё объясняется фактами: спросили – ответил, уточнили – подтвердил или отказал.

Я никого не посвящаю в собственную жизнь. Даже с матерью или сестрой – максимум по поверхностным деталям. Советчиков всегда полно: каждый считает, что знает, как мне поступать, что говорить и с кем строить счастье. Но никто не жил каждую мою зиму, весну и вечер там, где я был. В этом, думаю, и есть мой характер – замкнутость, практицизм. Личное должно оставаться личным. Всё остальное – просто факты, которые я готов показать, если понадобится.

Иногда меня спрашивают – пьёшь ли ты вообще? Конечно пробовал. Я даже иногда вслух говорю: если бы я пил как Димка, давно бы уже умер. На самом деле пьют только те, у кого много здоровья «в запасе». У меня его нет: мне после алкоголя по-настоящему плохо. Не понимаю смысла пить ради десяти минут удовольствия, если потом двое суток приходишь в себя, ощущаешь разбитость, пустоту. Так что алкоголь – не мой язык и не мой мир. Может быть, поэтому я во многом очень другой, не вписываюсь в деревенскую систему.

Всё, что мне нужно сейчас – не великие победы и не разговоры про судьбу страны. Нужно просто вернуть себе жизнь. Дать себе шанс без постоянных чужих рецептов и вмешательства. Строить всё заново, если получится.

Наташа и дом.

Наташе пятьдесят три года. Она водитель такси в Мытищах. Живёт одна, две её дочери уже взрослые – одна уехала, другая, младшая Аня, живёт здесь, в Голынках. Наташа приезжает в Голынки каждые три-пять недель. Иногда чаще. Она говорит, что едет ради Ани, ради Ариши. Но я знаю, что она едет ради Димы. Потому что если она не будет приезжать, Дима просто умрёт. Не от голода – его сиделка Оля будет кормить. Не от холода – дом как-то держит тепло. Но он умрёт от того, что его никто не видит, никто не слушает, никто не пытается убедить его, что жизнь – это совсем не катастрофа.

Нельзя сказать, что Дима всегда был безнадежным алкашом. У него был хороший стаж работы – двадцать шесть лет в Газпроме. И у него были отношения. И не раз. Дима не плоский персонаж, но тот срез, который есть в этом году, очень упрощает картинку.