Читать книгу Такси до отчего дома. Роман о семье, помощи и невозможности спасения - Евгений Платонов - Страница 7

28 октября. 09:10.

Мы вышли из дома Наташи рано утром. Утро было красиво. +3 градуса, солнце светило, ветра не было. Роса на траве блестела как серебро, когда проходили через железнодорожный переезд.

Наташа сказала: «Вот такое утро я люблю. Когда светит солнце, и кажется, что можно горы свернуть.»

«А потом прихожу, вижу это отношение, и хочу убежать. Меня аж трясёт!»

Я сказал: «Не настраивай себя. Даже если гор не будет, можно хотя бы туалет сделать тёплым.»

Мы шли молча, в разговорах о быте. О том, какой нужна дверь. О том, насколько холодно в коридоре зимой. О том, почему старый туалет никогда не был в доме, ведь он мог появиться при пожилых родителях, это было бы в помощь, тем более мужиков и денег хватало.

По приходу мы покормили собак, кошек, котов, которые боялись даже нас. Дима спал, свернувшись на правый бок, как животное, готовящееся к долгому сну.

Я пошёл в гараж искать инструменты. Нужна была рулетка, удлинитель, маркер. Нашёл красный маркер, но он не писал. Разобрал его – он был спиртовой. Глупо было бы у Димки спрашивать спирт, но можно было бы попробовать посмотреть на его лицо после вопроса. Залил бензином. Начал только капать, но писать не стал.

Пошёл в магазин. Третий магазин имел подходящий маркер.

Когда я пришёл обратно, испугался. Дима сидел на коляске в коридоре и смотрел жутким взглядом. Смотрел без полутонов, без приветствия, без улыбки. Был похож на призрака.

Я поздоровался. Он ничего не ответил. Дальше ничего не произошло.

Наташа позвала есть. Манную кашу.

Дима выглянул из коридора и спросил: «Жень, дай ты мне сигареты? Пачка у кровати лежит.»

Я взял сигареты и спички.

«Тут нет сигарет!» – крикнул Дима.

«Наташ! Ты купила мне сигареты?!» еще громче закричал он

Наташа молча пошла к печке, взяла новую пачку в плёнке, протянула.

Я почувствовал вину: «Я не посмотрел, есть ли там.» Сказал я в пол голоса Наташе или себе.

Наташа позвала есть.

Дима не хотел. Потом пришёл.

Я ушёл дышать воздухом. От запаха сигарет мне становилось тошно. Мой желудок был ещё в восстании.

Когда вернулся, Дима ушёл. Я сел, начал есть кашу. Первые пять ложек было тяжко. Потом прошло.

Работа закрутилась. К еде я не возвращался.

Нужно было обить каркас ОСБ-панелями. Стены были кривые. Брёвна выпирали как рёбра голодного животного. Два дня я думал, как это сделать красиво.

Вырезал из пенопласта направляющую. Засунул туда маркер. Обводя контуры бревен, маркер оставлял следы, как нужно потом отрезать панель.

Получилось довольно красиво. За три часа я сделал только левую сторону.

Мы ушли, решили пообедать и отдохнуть у Наташи дома.

У меня было собеседование в ZOOM на 15:00. Я все еще искал работу, в Москве, по специальности, в которой я уже 15 лет.

После этого мы вернулись. Пришёл Вова и его помощник. Мы не спеша продолжали работу.

Ночь.

Ночью вижу другой сон – на этот раз страшно яркий, настолько живой, что потом мурашки остаются на руках ещё час.

Мне снится: я снова в той самой кухне, только здесь даже воздух кажется тяжелым, будто обрушились потолки, и всё давит на грудь.

Наташа стоит, как на войне – плечи напряжены, рука с таблетками дрожит:

– Дима, пей, иначе тебе опять будет плохо.

Дима сразу вскакивает с дивана, выкручивает руки, отшвыривает таблетки – они летят куда-то за стол, – и орёт так, что стекла гудят:

– Да пошла ты со своими таблетками нахуй! Заебали вы меня! Уйдите отсюда, задолбали!

Больше не держусь – я влетаю, не ощущая ни пола, ни себя.

Ботинки – тяжелые, грязные. Нога сама выстреливает в его голову – сильно, зло, будто последние тормоза слетели.

– Молчи, сука! – кричу. Ни одного «Дима», ни одной человеческой фразы – только голая злость, отчаянная как последняя драка перед смертью.

– Пей! У тебя нет права не пить!

Бью ещё раз – уже по бедру, почти в то место, где у него культя. Всё кипит внутри.

– Ты меня сейчас вынудишь! Я не буду больше смотреть, как ты умираешь по-твоему! Ты понял?!

Он валится на диван, пытается отползти – но я нависаю над ним, и слова летят из меня, как камни:

– Ты никому не нужен? Так и знай! Ты сам себя убиваешь, деградируешь, а я больше не буду терпеть!

Дима смотрит на меня в испуге. Ни разу наяву я не видел у него такого взгляда: как у зверя, которого загнали в угол.

– Чего ты дерёшься-то? – пробует защититься, но в голосе – не привычная бравада, а вдруг прорвавшаяся беспомощность.

Я снова бью его по ноге, почти машинально:

– Пей, слышишь? Не хочу тебя потом по кладбищу искать…

Он отвернулся от меня и тихо завернулся в одеяло…

Я же воспринимаю это не как капитуляцию, а как игнорирование требования и начинаю бить его в бок снова и снова, снова и снова. Наташа орет что-то в моё ухо…

Здесь не остаётся любви, не остаётся жалости. Только голое желание расправить счёты – не ради его спасения, а чтобы прекратить свой собственный кошмар.

В этот момент просыпаюсь – сердце бьётся, как молот. Долго сижу на краю кровати, боясь признаться самому себе, что внутри меня больше злости, чем я готов терпеть. И что, если всё это повторится наяву – я, возможно, не сдержусь.