Читать книгу Такси до отчего дома. Роман о семье, помощи и невозможности спасения - Евгений Платонов - Страница 6

24—28 октября. Последовательность событий.

В течение следующих четырёх дней жизнь двигалась по одному образцу. Ритм, который не менялся, потому что ничего не менялось.

Утро. Наташа встаёт рано. Идёт к Диме – за километр от своего дома. Проверяет, спит ли, жив ли. Потом идёт на его кухню, готовит кашу. Манку, гречку, или просто суп. Готовит так, будто готовит для ребёнка – мягкое, теплое, которое можно проглотить. Потом зовёт: «Дима, вставай, есть.»

Дима: «Не хочу.»

Наташа: «Встань, надо поесть.»

Дима встаёт. Приезжает на коляске. Ест молча, смотря в сторону, как будто его силком кормят.

День. Я работаю в коридоре. Вова работает на кухне. Вовин напарник держит лестницу, подносит провода. Дима смотрит телевизор. Кот спит. Собаки ждут еду.

Потом Вова уходит. Я остаюсь работать.

Вечер. Наташа готовит ужин. Зовёт Диму. Он не хочет. Она зовёт снова. Он приезжает, ест молча. Потом уезжает.

Поздним вечером Наташа расплачивается за работу с Вовой. Кто-то сказал, что он делает надежно и дешево. Как выяснилось и то и другое ложь. Или это и правда тут нормально. По их разговорам с напарником я прикинул, что он вполне может в среднем получать около 150—200т. В месяц. Я знаю, не хорошо считать чужие деньги. Но если громко говорят то, что я могу услышать, то я обязательно услышу, это мой навык с детства, так я всю жизнь расширял свой кругозор и сведения о мире.

Перед самым уходом Наташа берёт тяжёлое пластиковое, – и молча идёт к выходу, у порога задерживается. Дима, склонившись над пультом и залипая в телек, вдруг обрывает её с места:

– Куда ты, Наташа, уносишь ведро?!

Наташа отвечает устало, не подымая на него взгляда:

– Я что, зря пятьдесят тысяч на туалет потратила? Думаешь, будешь теперь опять в ведро ходить?

В этот крохотный момент между ними появляется цепь: требование, упрёк, бессилие. Наташа разворачивается, но не уходит – достаёт из верхнего кармана пузырёк таблеток, трясёт им у Диминого уха:

– На, вот, пей таблетки. На ночь.

Дима кривит губы, как будто его предлагают отравить.

– Ну что ты меня этими таблетками пичкаешь? Да не болит у меня ничего, слышишь? – и уже злее, почти наросший яд: – Ты врач теперь, что ли? У тебя башку не сводит, что таблетки пить заставляешь?!

– Пей давай, – отрезает Наташа, и в её голосе нет ни угрозы, ни жалости, только ледяной приказ. – Врач сказал – пей.

– Заебали таблетки ваши! Врачи хрень всякую выписывают!

Тем не менее, проглотил, запил глотком воды из бутылки, как будто это последний аккорд их вечной бытовой войны. Наташа смотрит на него ещё секунду, будто хочет что-то добавить, но только выдыхает:

– Дима, мы пошли. Пока.

Он молчит, не отрывая глаз от экрана. Ни «спасибо», ни «пока», ни даже кивка. Ни разу.

Наташа уходит – и только тогда по ходу коридора её плечи чуть оседают, словно выпускник после экзамена, который не сдал, но и не выгнан мерить землю в чужом крае.

Ночь.

Мне снится странный вечер – я вроде бы у себя дома, только всё как будто чище, светлее. Даже углы меньше давят. Я сижу на кухне, но нет никакого тревожного гула дороги – вместо этого тёплый свет и запах чего-то приятного, может, свежего хлеба.

Звонит телефон. Я беру трубку и, с каким-то предчувствием абсурда, слышу голос Димы – бодрый, даже почти весёлый, совершенно не похожий на его настоящий медленный баритон:

– Ну ты чего, – хохочет в трубку Димка, – это же шутка всё, слышишь? Шутка же! Я не настолько идиот, Женёк! Видел бы ты своё лицо!

За окном, кажется, рассвет.

– Серьёзно?

– Конечно, я просто дурака валяю… Думаешь, я по-настоящему верю в то, что вы у меня что-то крадёте, что вы ко мне плохо относитесь? Да ладно! Всё это театр, понял? Спектакль! Тут скучно, вот и дурю…

Он смеется звоном, каким я его никогда не слышал – и в этот момент у меня в груди что-то буквально отпускает. Я хочу спросить: «Почему же ты тогда молчишь не по-настоящему и мучаешь всех этим?» – но не успеваю. В трубке тишина.

Я просыпаюсь – и почему-то впервые за много месяцев чувствую, что дышу легче.

Конечно, на самом деле ничего не изменилось. Но в том сне Дима был как родной – немного хитроватый, немного смелый. Такой, каким он мог бы быть, если бы все эти тяжёлые годы были хотя бы иногда шуткой, а не разыгранной трагедией.