Читать книгу В ожидании полета - Евгений Сидоров - Страница 7

Река раскинулась двумя рукавами посреди города, разрезаемая островом. Остров был безлюден и пуст. Смеркалось. Ворона слетела с одного дерева на другое и прокричала «о, реквием» по уходящему дню. Заводите аккуратно свои часы и прислушайтесь к их мерному тиканью. Иногда оно склонно ускоряться, а иногда замедляться. Но движение времени непрестанно, бой, заведенных по вам часов постоянен. Вы можете попробовать спрятать свои часы в самый дальний ящик, какой только сумеете найти, но сами не спрячетесь от них никогда. Часы идут всегда. С неизбежностью. Но есть ли время там, где нет нас? Существует ли время для этого острова, когда никого нет на нем? Когда ни один человек не почтит его своим присутствием. Существует ли время для отдаленной звезды, когда ни один любопытный взор астронома не направлен на нее? Время лишь игра наших чувств, способ собрать воедино картину жизни вокруг нас. Так это или нет? Представьте себе что-то, что укрылось от вашего взгляда и тем самым спряталось и от времени. Оно словно замирает, то, что происходит с ним не происходит ни для кого, ни для одного человека. Оно хранит молчание и свою тайну. И возможно это самая страшная тайна, какую только можно вообразить. Что происходит – происходит (!) там, где всякий человек, со своими беспокойствами, исканиями, шумом и трепетом, просто отсутствует? Что происходит там, где ткань времени между «он был» и «его не стало» истончается до полного отсутствия? Ты был, но вот тебя не стало. Ты остался придатком мысли других людей, когда они о тебе думают. А когда не думают? Когда ни одно сознание не обращается к тому факту (факту! – «о, реквием»), что ты жил, смеялся, любил, ходил по этой земле. Печальные и ушедшие, не стали ли вы еще печальней, когда ушли? Когда перестали быть частью, сопричастностью постоянного боя часов.

Посмотрите на этот остров с высоты птичьего полета, он словно клубок нитей, нитей всего того, что когда-то на нем происходило, нитей дорожек и тропинок, омывающих его вод и смеха людей, ходивших по нему, мусора, что они оставили, но едва ли смогли его загрязнить. Этот остров составлен из травы, деревьев, земли, грязи и песка. Но растет ли трава, когда никто не смотрит на нее? Цветут ли деревья, когда под их сенью не отдыхают девушки? Двигается ли песок под силой ветра, когда ему не на кого дуть? Оставленность – худшее в смерти, ее подлинный финал и итог. Прислушайтесь к этому острову, когда уходите с него, возвращаясь в свой теплый дом. Что поет ветер в ветвях деревьев – «о, реквием». Закрывая глаза – помните об этом, помните о местах, где цветы не цветут, трава не растет, где смолкает всякий голос, о жизнях, уносимых в вечность, в которой они оказываются заперты навсегда. Помните о тех, кого уже никто не помнит и кого никогда не было (ведь о них никто не помнит – так были ли они?), а если и помнят – то о них ли? О том, чем они действительно были? Или всего лишь о потоке бессвязных мыслей, что они возбуждали? «Смотрите на нас – мы живы, мы здесь!» – Все кричит об этом, но уходит день, каждый день и боем часов восклицает «о, реквием!». Помните о том, что год слагается из трехсот шестидесяти пяти дней и жить вам (если повезет, или не повезет) восемьдесят лет. Посчитайте внимательно. Подумайте сколько дней вы были не в духе, сколько дней вы говорили «завтра», сколько дней ушло в пустоту, которую вы сами перед ними разверзли – даже не зная, собственно, зачем. Подумайте.

На том острове растет дерево, которого не должно быть. Ссохшееся, лишенное растительности, даже тогда, когда все другие деревья примеряют свои цветастые одеяния. Оно словно одинокий странник, пришедший туда, где его никто не ждал и так и оставшийся там. Помнит ли кто-то его в цвету, рвал ли кто-нибудь и с него листья, чтобы рассыпать их зеленым, желтым, красным ковром под ногами. Оно черное и сухое, с торчащими в стороны ветвями, словно пальцами, сведенными судорогой в агонии. Ветер лишь отдается легким скрипом в этих безжизненных отростках. Дерево взирает на происходящее вокруг, с отстраненностью поселянина, уже приговорившего себя к смерти, но все еще ждущего ее у запертых врат. Птицы не садятся на него, и рука проходящего мимо не коснется его. Все в мире словно отказалось видеть его, слышать его, всякая мысль о нем давным-давно угасла. Как угасает мысль о покинувших нас. Данте сказал, что души самоубийц становятся деревьями, терзаемыми гарпиями. Но может никаких гарпий нет и это еще страшнее. Все покинуло эти души. Обречены они находится там, где все позабыло о них, вечные, они стонут «о, реквием».

Посреди реки лежит тот остров, замирающий, когда день уходит, когда солнце отворачивается от всего на земле, но время еще неумолимей, ведь к тому, от чего оно отвернулось, оно уже никогда не вернется.

Посреди реки лежит тот остров, тихий, замерший. А на нем стоит дерево, век которого давно закончен, но оно обречено стоять, безжизненное, пустое, тихое, покинутое.

Ворона слетела с дерева и пролетела над уродливым странником ушедших времен. «О, реквием».