Читать книгу История одной советской девочки - Евстолия Ермакова - Страница 14

Так вот, маме дали ордер на комнату. Не хоромы, но снова собственная крыша! Тот, кто скитался по чужим углам, поймет. Наша радость не знала границ! Комната двадцать один квадратный метр, на три соседа (говорили «на три хозяина»).

Целый микрорайон из нескольких улиц, частью расходящихся лучами и прилегающих к центральной проходной «Уралмашзавода». Рабочая слобода. Построенные после победы сорок пятого пленными немцами, нарядные двухэтажные каркасно-засыпные дома с жилыми чердаками (считай, трехэтажки) и двумя подъездами чередовались длинными лабиринтами дровяников и живописными помойками. Летом дворы утопали в зелени акаций, тополей и боярышника. Замысловато смастряченные пролетариями-романтиками голубятни украшали почти каждый двор. А оборудованных площадок для детей не помню. Площадки для сушки белья – да. Хозяйки, увешанные бусами из деревянных прищепок, приходили со своими веревками и развешивали круглый год белье на улице. Ох и хорошо же принесенное с мороза белье! Парфюмерам на заметку! Если место сушки пустовало, детвора использовала его для игр. Зимой белоснежный пейзаж дополнялся дымом труб и ледяными горками-катушками. Ответственные родители (мои в их число не входили) возводили ребячью радость около каждого дома.

А в общем, кошмар моего детства во всех отношениях. Только после пятидесяти перестали сниться уралмашевские триллеры.

Зимой в холодной угловой комнате, печку топили два раза в день. Вода на кухне из крана ледяная, зато питьевая и без кипячения вкусная, запах хлорки ничуть ее не портил! Туалет в коридоре, квадратная просторная кухня и печь-голландка.

По справедливости, кухонную печь должны топить все жильцы по очереди. Мои родители топили, потому что с совестью, сосед-татарин Гриша, по-татарски Горяй, топил постоянно и без очередей. Да ему больше всех надо! Комнатушка его семьи, состоящей из трех человек, метров семь, не больше. Гриша, по сути, жил на кухне. Там же курил, читал газеты, философствовал, играл с соседями в шахматы, пропускал рюмашку, варганил обеды на общей плите. И самое главное, эта же голландка отапливала его нору, потому что одной стороной соседствовала с ней. Со всех сторон Грише выгода.

Третьи соседи – молодые деловые жлобы. Участвовать в обогреве общих площадей категорически отказывались, за что презирались остальными жильцами. Снисходили до повинности крайне редко, когда им открыто пеняли. Мои родители на общей плите готовили изредка, по выходным. У нас, как и у всех, имелась газовая портативная плиточка, складывающаяся в небольшой металлический чемоданчик. К плитке прилагались маленькие, как игрушечные, газовые баллончики. По субботам пустые баллончики меняли на рынке. Непременно отстаивались очереди, и наполненная газом тяжесть тащилась домой. Везунчики – на саночках по снегу. Меняли сразу баллонов пять – десять, чтобы дотянуть до следующего обмена. А очередь! Очередь – неотъемлемая часть жизни советского человека. Нелегкая жизнь в плане быта выпала на молодость родителей. Не понимаю тех, кто с восторгом вспоминает советское время. В нашей стране всегда, во все времена, два государства – одним фантик, другим конфетка.

Дрова… В лабиринте стоящих рядом дровяников стояла и наша заветная чуланка. Вообще-то я этих мест избегала, боялась крыс, мышей, алкашей и хулиганов, играющих в карты или трясучку на интерес. Надо не только озираться по сторонам, но и смотреть под ноги, дабы не угодить в кучу дерьма или битого стекла.

Вспоминаю: мне двенадцатый год, родители где-то загуляли, чтобы не околеть, надо самой топить, идти за дровами в самый дальний и глухой угол двора. Из освещения – одинокий фонарь на всю придомовую территорию, его свет никак не достает до нашей кандейки. В помощь луна, звезды да белый снег. Страшно. Тяжело. Пока притащила да пока растопила. Березовые дрова роскошь. Топили всяким мусором, обрезками, отходами производства. Почему – не знаю. Спросить уже не у кого. Думаю, и дефицит, и дорого – вечные спутники пролетариев.

Окна родной холобуды метра полтора от земли, стены зимой промерзали. ЖКО (жилищная контора) обшила стены завалинами, набитыми опилками. Не скажу, что стало теплее, но все же забота о людях. Летом отец сторону, выходившую окнами не на тротуар, а на обширный самопроизвольный газон, заканчивающийся помойкой, отгородил чем-то вроде палисадника высотой до колен. Как бы для того, чтобы под окнами не шастали. Предпринятые меры не помогли, народ перешагивал через игрушечный заборчик, ходил, как и прежде, любопытно заглядывая в окна. Я не понимала, зачем он сколотил ограждение, стыдилась перед самой собой дурацкого забора. Не помню, чтобы мой папа хоть что-нибудь делал с толком и смыслом, не мастер, словом. Бог одарил родителя другими талантами.

Ну а с другой стороны дома, как уже говорила, тянулись дровяники, где нам и строили на радость зимой горку. Мы с подружкой ходили по всем ближайшим дворам «Нашего городка», катались на всех катушках подряд, устраивали им ОТК (отдел техконтроля). Шататься можно было хоть до утра, преступность нас не касалась, по крайней мере, детей не крали, поэтому дома нас не теряли. Меня никогда не ругали, я хорошо и самостоятельно училась, прибирала в комнате, идеально – незаметный ребенок. Приходя домой после зимних прогулок вся в снегу, мокрая, уставшая, раскрасневшаяся, счастливая, наворачивала тарелку наивкуснейшего борща (такой варила только мама!), падала в койку, засыпая быстрей, чем голова касалась подушки.

Но однажды с криминалом столкнулась. Случилось это не в наших дворах, а на районной елке, на площади Первой Пятилетки. Класс пятый-шестой. Вечером в зимние каникулы шатались с той же подружкой по снежному городку, пялились на живую красавицу, отыскивая сделанные нашими руками игрушки, катались с горки, бегали по ледяному лабиринту. Все бесплатно! СССР! И тут нарисовываются какие-то знакомые моей подруганьки. То ли она с ними в пионерском лагере виделась, то ли еще где пересекалась. Три девицы тюремной наружности. Не стесняясь, открыто дымя сигаретами, хватают нас за шиворот и тащат в ближайший от площади подъезд.

Гопницы старше нас, особенно одна, по-видимому, главная бандитка, года на четыре-пять. Ох и колоритная, с наколочками. Здоровенная, широкоплечая, ноги худые колесом. Такую сферу широкими брюками не скрыть, а на ней куртешка да короткая юбчонка. Злющая резкая стерва с белесым лицом, крючковатым, горбатым носом и тонкими бледными губами.

Средняя и по комплекции, и по возрасту симпатичная девица с темно-фиолетовым фингалом на полфейса, никак не подходившим к миловидному отстраненному образу.

Младшая – уродливый заморыш, «жертва аборта» на языке шантрапы, но все равно нас старше. Истовая шакалка, подначивала кривоногую атаманшу на расправу.