Читать книгу История одной советской девочки - Евстолия Ермакова - Страница 4

Глава 1. Корни
Бабушка Паня

Оглавление

С бабушки Пани начинается рассказ о предках, воспитывающих автора любовью. С нее, самой любимой, уважаемой и такой разной, неоднозначной.

Прасковья Марковна натерпелась от родной мамы и брата и побоев, и оскорблений. Когда жить стало невмоготу, двенадцатилетней девчонкой убежала из дома. Ходила по людям, в основном нянчила детей. Прибилась к Виянашенской церкви, окончила три класса церковно-приходской школы. Настоятель приметил аккуратную, прилежную самостоятельную девочку, пристроил к церковному хору. Отец Николай звал ее ласково Панюшка-матушка, жалел. Бабушка пела на клиросе литургию с двенадцати лет, чем гордилась всю жизнь. И я бы гордилась! Голосище ого-го! До глубокой старости. Позже, много позже она вышла замуж за внука того самого настоятеля. Так переплетаются судьбы.

Дочь отца Николая, Наталья Николаевна, не то что не любила невестку, открыто презирала и угнетала. Родной брат дедушки, приходившийся деверем Пане, в адрес моей любимой бабулечки бросил как-то фразу: «Из грязи в князи». Я была мала и не поняла смысл. Позже дошло. Разрешения на брак с сиротой и нищенкой властная образованная красавица Наталья Николаевна не давала долго. И согласилась скорее из чувства самосохранения, чем идя навстречу чувствам сына. Пришли революционные ветры перемен, породниться с батрачкой стало самое то.

Батрачкой Прасковья и осталась в новой семье. В противоположность другой уважаемой свекровью снохе Ольге Ивановне – милой, хрупкой и телом, и здоровьем, образованной учительнице сельской школы, Прасковью открыто презирали, нагружали непомерно тяжелой работой. Возможно, поэтому в бабушке непостижимым образом соединялись брезгливая неприязнь и восторженное подобострастие, как она говорила, к «благородным», ученым людям. Подобная нестыковка встречается нередко в среде малообразованных людей.

Но пришло время, и, умирая, Наталья Николаевна прощения за издевательства, унижения у снохи попросила. Паня простила давно и сострадала лежачей. Ухаживать за родной матерью так добросовестно не всякий станет, и звала только «мама».

Слушая в детстве рассказы бабушки, я представить не могла, что меня ждет подобное. И неприятие, и благодарность, и извинения умирающей свекрови.

Плохое обращение со стороны новых родственников, каторжный труд, одиннадцать родов, смерти детей, война, постоянная борьба за жизнь не могли не оставить отпечатка на нервной системе. Сколько себя помню, у бабушки постоянно слегка тряслась голова, но стоило немного понервничать, и недуг усиливался. Сердце мое разрывалось, я очень боялась потерять бабушку. Настолько сильно, что, живя учебный год с родителями, время от времени мучилась ночными кошмарами, в которых ее больше нет. Просыпаясь в слезах, смахивая морок, я радовалась, что все неправда, и утешалась мыслью – подобные сны к долгой жизни!

Покорная и покладистая батрачка однажды после потери очередного ребенка взбунтовалась, пожаловалась в сельсовет на притеснения, потребовала развод и раздел имущества. Понятное дело, свекровь не на шутку перепугалась, конфликт урегулировали, с невесткой стали считаться. А дедушка, мой дедушка Митя, был слишком хорошим сыном, слова не мог против матери сказать. Вот именно слишком!

А как тяжело дались бабушке годы Великой Отечественной войны! Ей поневоле пришлось выйти из колхоза, чтобы прокормить большую семью. В колхозе ставили палочки, отмечая трудодни, и только! В отместку за выход из колхоза тогдашний председатель из местных приказал подчиненным выкопать у бабушки огород в сентябре месяце накануне сбора урожая, в то время как главный кормилец семьи, мой дед, в июле одна тысяча девятьсот сорок первого года ушел на войну защищать Родину. Разорения огорода можно было избежать, согласившись на сожительство с притеснителем, но надо было знать Прасковью Марковну! Бабушка моталась на заработки в соседнюю татарскую деревню за десять километров. Рыла могилы за картошку, рыбачила зимой на пруду. По весне семья радовалась крапиве, пеканам, пестикам (еловым почкам).

По иронии судьбы через семьдесят пять лет одна из ее дочерей, моя тетя, вышла замуж за младшего сына того самого председателя. Узами брака молодожены соединились в пожилом возрасте. Так бывает. Трутся люди всю жизнь бок о бок, друг друга не замечают. Сводит случай. Так и с моей младшей тетей произошло. Я искренне рада за нее, за ее покой и благополучие. В преклонном возрасте особенно важно чувствовать рядом родное плечо. И все бы хорошо, если бы не случившаяся вдруг амнезия пожилой невесты. Понимаю – синдром чеховской «Душечки». Но не принимаю. Дети за родителей не отвечают, и претензий к сыну бывшего председателя нет. Да и много ли найдется семей без скелетов в шкафу? Но знать шесть десятков лет о «подвигах» почившего свекра… Об издевательствах над своей матерью в военные годы и, поменяв фамилию, забыть! Зачем-то затеять приватную беседу на темы прошлого, категорически отрицать известные факты… По мне, лучше совсем не затрагивать подобные темы.

Вспоминается и старший сын самодура, занявший место отца в восьмидесятые годы. Карьерист-коммунист распорядился снести сельскую церковь без определенной необходимости. Стены и, главное, фундамент простояли бы еще не одну сотню лет. Многие сельчане от предложения участвовать в вандализме отказались, согласившиеся долго маялись. Рвали тросы тракторами. Ну да тремя «кировцами» своротили прадедовскую красоту. По словам очевидцев происходящего, все трое молодых мужиков, участвовавших в варварстве, в скором времени трагически погибли. По всему, Господь к ответу призвал.

По словам бабушки, влюбленный дедушка Митя ухаживал за милой несколько лет. Уважение и любовь друг к другу они сохранили до глубокой старости, до смерти, чему я свидетель. Явление редкое в наше время.

В молодости бабушка пригожим ликом не отличалась. Из-под низкого лба смотрят набычено невыразительные маленькие глазки. Калмыцкие скулы, несколько великоватый нос и выпяченная вперед нижняя губа – такой я вижу ее на старых, полуистлевших фотографиях. Прямо скажем, впечатление отталкивающее. Но если образ дополняется статной ладной фигурой, мощными черными косами ниже пояса, неунывающим нравом и певучим голосом, да синим блеском очей, то бабушка Паня превращается в завидную невесту. С возрастом шероховатости лица стерлись, та бабушка, с которой познакомилась я, являлась абсолютной милашкой.

Паня, не обделенная умом, схватывала ученье на лету, быстрехонько выучилась у свекрови вести хозяйство, шить и вязать, и столько всего, Боже! Кроме голоса и скорого ума Господь даровал ей невозможное трудолюбие и выносливость. «У меня была медвежья сила», – рассказывала она про себя молодую. И еще важное качество – чувство собственного достоинства. В минуты отчаяния, сталкиваясь с трудностями и попадая в передряги, я часто вспоминала бабушку, говоря про себя: «Она смогла, и я смогу».

Оглядываясь на далекие времена начала XX века, суровый край, откуда родом моя мама и мамина мама, – село Виянаш на севере Урала, надо сказать, процветал! Церковь, три каменных магазина, больницы, почта, школа. А ярмарки! Позовет, бывало, нас бабуля с сестрой чай пить, станет сахар ложкой в стакане мешать, да нарочито громко. «Тройка на ярмарку едет, колокольчик звенит!» – засмеется и начнет про старую жизнь сказывать. Я слушаю, затаив дыхание, а потом уточняющие вопросы сыплю, интересно-то как! А в школе не так рассказывают. Про помещичью усадьбу Зеленцовых, пруд, купальни, мельницу. Я, родившаяся в шестидесятых, описанную красоту, к счастью, успела застать, кроме усадьбы помещика, спаленной в угаре революционного экстаза. В настоящее время до современников дожил пруд, и то порядком заросший, ну и природа! Слава богу! На месте полуразвалившегося поповского дома в пятидесятые годы мой дедушка, внук попа, поставил новый, да теперь и его нет, сгорел.

Торговля в Виянаше до революции шла вовсю, раз в год проходили ярмарки, народ съезжался не только из соседних районов. В области торговли евреи всегда и везде держали пальму первенства, возможно, на одной из ярмарок бедовая Ольга и познакомилась с отцом моей бабушки Пани. Понесла от проезжего человека, родила дочь и крестила русским именем. Не этим ли объясняется нелюбовь старшего брата и матери, презрение свекрови и деверя? Внешностью бабушка Паня походила на мать (к сожалению, фото моего прадеда по этой ветке не сохранилось). Смесь древнего человека-неандертальца с жителем степей монголом. Это внешне, а внутренне я уже повествовала. А еще бабушка отличалась неистощимым чувством юмора, была потрясающей рассказчицей.

Из минусов с детства меня напрягало бабушкино стремление четко делить родственников по породам. К хорошим относились внешне похожие на поповскую породу, то есть на ее мужа. Остальные браковались, у них выискивались недостатки, отвергнутые лишались доверия и любви. Я, к счастью, принадлежала к «хорошим», но мне было обидно за моих двоюродных сестер и братьев, попавших в противоположную сторону. «Наша порода!» – уверенно говорила она, хоть и долгие лучшие годы «порода» ее гнобила и презирала.

Не жаловала татар, черемисов, хоть и сама – опять же! – внешностью чистой воды черемиска. Я, напротив, ко всем нациям отношусь с почтением, был бы человек хороший! Но по опыту знаю: евреи в свой этнографический кружок чужаков пускают неохотно, имеют право! Опасаясь делать выводы, излагаю факты, пытаюсь анализировать. Одно ясно – намешано в нас кровей и покрыто мраком! Ведомая материнским эгоизмом бабушка не жаловала и избранников детей, а избранников внуков только на божничку не садила, независимо от персоны. Скажу словами своей внучки: «Эх, бабушка!»

Прасковья Марковна умерла на следующий год после смерти мамы. Умерла тихо, во сне. Как так и надо… наверное, так уходят святые люди или ангелы, живущие среди нас.

Слегла летом, в самую жару, за неделю до смерти. Перестала есть, пила по чуть-чуть. Больше спала или впадала в забытье. Мы, внуки, приезжали прощаться. Очнувшись от дремы, узнавала не всех. Меня узнала и с обыкновением спросила дочь, мою тезку: «Наташу-то чаем напоили?» «Напоили, бабушка», – успокоила я ее, едва сдерживая слезы. Совсем маленькая, совсем сухонькая, вечная аккуратистка не испачкала ни одной простыни, ни одного носового платка, заботясь о том, как бы не обременить близких.

Хоронили бабушку весело. Конкретно я. Знаю, по ее, любившей розыгрыши, воле.

Гроб на грузовой машине в сопровождении ее младшей дочери отправили из города в деревню, на родину. Совершенно опустившийся и спившийся дядя Саша принимать участие в похоронах матери наотрез отказался. Я с двумя двоюродными сестрами отправилась своим ходом. Сопровождать нас с провизией для поминального обеда взялся друг одной из сестер на старом «москвиче». Поначалу мы обрадовались: на своей машине триста пятьдесят километров ехать приятнее, нежели с пересадками на поезде и автобусе. Скинулись на бензин доброму человеку. Не проехали и половину пути, как колеса у «москвича» придумали сдуваться. У водителя не оказалось ни запаски, ни клея, ни заплат. Пришлось тормозить проезжающий мимо транспорт. О дорожное братство! Спасибо тебе!

Клеили одно колесо за другим. Бортовали прикипевшую от старости к дискам лысую резину, прыгая на колесе вдвоем с сестрой. Доставали камеру, латали одолженным драгоценным клеем, готовыми заплатами, тут же обрезанной под размер резиной. Разиков десять так… Помогали водители легковушек, бобиков, батончиков, уазиков, дальномеров. В одном пришлось заночевать. После попытки заклеить очередное колесо, насквозь промокших под летним холодным уральским дождем, нас пустили к себе ребята-дальнобойщики, напоили горячим чаем, уступили шерстяные одеяла. Утром стало ясно: надо покупать две новые автомобильные покрышки и одну камеру. Распрощались с сердобольными шоферами, свернули с трассы в сторону родной деревни, помолясь, покатили дальше.

Ехали медленно, кабы не наехать на камушек! На камушек на грунтовой дороге! Не ехали, крались. Слава богу, дорогу не сильно после дождя развезло. Собрали все деньги по карманам, скинули кроссовки, и босиком счастье искать! Сапог в дорогу не взяли, а без них после дождя в нашей стороне делать нечего. В первой попавшейся деревушке купили камеру, в другой у председателя местного колхоза выпросили продать две новенькие покрышки. Жуткий дефицит в девяносто пятом году! Пожалел мужик босоногих девчонок, едущих на похороны в соседний колхоз.

С ближайшей почты дозвонились до нашего села, сообщили, что живы. О сотовых телефонах знать не знали, стационарные-то не все видели! А нас потеряли и паниковали. Ехали мы почти сутки, проходя курс молодого дальнобойщика и преодолевая трудности с помощью шуток да анекдотов. Вся поездка – один трагикомичный анекдот. Друга сестры, хозяина колымаги, очень хотелось задушить и оставить на корм воронью в поле. Как мужичок за сорок пять, имеющий стаж вождения не один десяток лет, отправляясь в дальнее путешествие, не взял запаску и не проверил автомобиль? А ехать-то по-хорошему не больше пяти часов.

Через сутки после старта, основательно обновив машину за время пути, мы наконец-то пришвартовались к заветной гавани. Как в детском стишке: «За время пути собака могла подрасти», в нашем случае «машина могла подрасти» в цене, слегка модернизированная.

Прощаясь с бабушкой, мысленно благодарила ее: «Спасибо, что была в моей жизни! Если бы не ты!.. Кто за меня молиться будет?» Слез нет совсем, а она рядом, она всегда рядом. В смешных словечках, нравоучениях, в пословицах, поговорках, в моем сердце.

«Бабушки… незаменимые люди. Они собирали детей, внуков, племянников и их детей за большими столами на праздники и без. И все общались. Когда их не стало, и большая дружная семья распалась». А жаль. Так и у нас.

История одной советской девочки

Подняться наверх