Читать книгу Долгая жизнь, короткая смерть. Роман с элементами истории - Галина Хэндус - Страница 6

«Как давно это было, как давно. Кажется, было не со мной, а с кем-то другим. Мой муж Слободан не заканчивал университетов, был простым человеком, но часто удивлял и радовал меня. Особенно трогательным оказался для меня один эпизод его жизни. В детстве родители взяли сына-подростка с собой в театр на оперу ‚Кармен». Он был там всего один раз, но запомнил событие на всю жизнь. Слободан разговаривал не много, но когда вспоминал о ‚Кармен», его было не остановить.

Мы давно поженились, а он все мечтал услышать еще раз эту оперу в театре. Каждую деталь, костюм, движение артистов он не уставал пересказывать вновь и вновь. Для него опера осталась на всю жизнь прекрасной мечтой, о которой он грезил до самой смерти. Нашу дочь Слободан назвал Кармен, как свою мечту, которую так и не успел догнать…»

– Подай, милая, водички, а то мне до столика не дотянуться…

Агнешка Боцан, 88-летняя неопрятная старуха, повернулась на бок и застонала. Ее неровно остриженные волосы торчали из-под небрежно завязанного на голове платка. Мутные зрачки спрятались в глубоко запавшие глаза, обрамленные редкими выцветшими ресницами. Длинные узловатые пальцы рук обтянуты тонкой прозрачной кожей, через которую наружу топорщились толстые синие вены. Одна из многочисленного ряда одиноких, ненужных собственным детям старух, оказавшаяся в приюте.

Агнешка Боцан родилась в Польше. Во время войны ее семья успела перебраться к родственникам в Бельгию, где немецкие солдаты вели себя не столь агрессивно. Семья из пяти человек поселилась на ферме крестьянки и помогала справляться с большим хозяйством. Мужа хозяйки забрали на фронт и подспорье в виде дополнительных рук оказалось кстати. Обе стороны не высказывали недовольства друг другом, и прожили военные годы без ссор и взаимных претензий.

Война закончилась, дети подросли, семья переехала опять в Польшу. Старый дом их, к счастью, устоял под бомбежками, зато опустел от грабежей до последней чашки. Расстраиваться по этому поводу времени недоставало: семья радовалась возвращению на родину, сохранившимся стенам. Все от мала до велика принялись восстанавливать дом и ритм довоенной жизни. Старшая Агнешка быстро вошла в девичью красоту и вскоре вышла замуж. Мужа ее комиссовали после ранения в голову, но это не мешало молодым любить друг друга. Девушка была рада, что у нее есть, хоть контуженный, но живой муж. Не многим из ее подруг досталось хоть такое счастье. Вместе со Слободаном они работали на консервном заводе, вместе воспитывали родившуюся через год после свадьбы дочь, вместе строили семейное благополучие…

Жизнь пролетела, оставив после себя только воспоминания. Родители Агнешки давно умерли, муж тоже, у дочери своя семья, свои заботы. Год назад старую мать привезла в приют для престарелых дочь Кармен. Условия здесь не радужные – обученного персонала не хватает, толковых врачей – тоже, за особо дорогие медикаменты приходится доплачивать родным, если у стариков пенсии не хватает. Дома жить и обслуживать себя Агнешка Боцан уже не могла, а в маленькой квартире у дочери места для матери не нашлось. Обе женщины хорошо понимали, что из приюта старая мать отправится прямиком на кладбище. Жизнь не всегда гладит по голове. Приходится принимать ее жесткие законы без возражений.

Ложкой меда в горьковатой ежедневной серости дома для престарелых являлись волонтерки – школьницы местной школы. Они собирались учиться дальше на социальных и медицинских работников или учителей. Волонтерство засчитывалось им как предвузовская практика и имело положительный резонанс при поступлении в учебные заведения. Особыми обязанностями девушек не напрягали. Им нужно выбрать себе подопечную, навещать как минимум два-три раза в неделю, выслушивать грустные истории катящихся к концу жизней, читать книги, помогать принимать таблетки, гулять в парке, то есть облегчать и разнообразить старую скучную монотонную жизнь. Заодно волонтерки перенимали опыт работы с пожилыми людьми, опыт общения, учились понимать чужие проблемы и потребности.

Своим прилежанием девушки оттягивали старикам минуты встречи с неизбежной смертью.

***

Агнешка Боцан выпила протянутую симпатичной волонтеркой Грасей воду и отдала стакан обратно. Девушка промокнула слюну, выступившую вместе с водой в углу рта подопечной и аккуратно поправила постель. В окно стучали тяжелые капли дождя – сегодня погода к прогулкам не располагала. Агнешка уже несколько дней не могла встать с постели, жаловалась на усталость, ломоту в суставах и головокружение. Волонтерка Грася только что пришла. Несмотря на дождь и недомогание, им нужно чем-то занять время. Пока девушка раздумывала, что предпринять, старушка приподнялась в постели, подтянула вверх легкое тело и оперлась на подушку. Она проделала это, пока молодая помощница отправилась за новой бутылкой воды, стоящей на столе в углу комнаты.

– Сядь, милая, не суетись, – голос старухи звучал серьезно и одновременно печально. Чего было больше, трудно разобрать. – Ты не беспокойся, белье у меня сегодня сухое, менять не надо. Послушай лучше, что я расскажу. Поговорить-то больше не с кем. Можешь не верить, но я тоже была молодой, как ты. Мне самой сейчас с трудом верится. Если бы не старые фотографии, все бы забылось. Ах, молодость! Приходит и уходит, как вор – быстро, скрытно, крадучись да шепотком. Вроде длиться долго должна, самая ведь радостная пора, ан нет, пролетает за одно мгновение…

Хочу поведать тебе, детка, одну интересную историю. Такие повествования в книжках не описывают, их только от живых свидетелей услышать можно. Слушай внимательно, я и есть живая свидетельница, другой-то не будет. Говорю так не зря. Сама я большая охотница до чтения, а такого читать до сих пор не привелось. В общем, начну рассказывать, а ты не перебивай…

Агнешка поправила съехавший на лоб платок, заправила под него седые тонкие волосы, положила руки на одеяло. Глаза ее отражали безоблачное чувство радости от воспоминаний.

– Сколько себя помню, всегда любила читать. Буквы меня бабушка Мария дома научила складывать. Такая игра у нас с ней была – кто быстрее слово сложит. Мы буковки на бумажках рисовали, потом вырезали. Бумаги чистой не всегда хватало, рисовали на кусках обоев, на кулечках из-под продуктов, на обрывках газет. Что под руку попадало, то и хватали. Бабушка затейница была. У каждой буковки она что-нибудь подрисовывала – солнышко, птичку, ромашку. С ними к бумажке я не очень приглядывалась – на рисунок смотрела и букву учила. Так все буквы быстро запомнились. Бабушка Мария рассказывала мне замечательные интересные истории. Она сама их выдумывала для каждой буковки, чтоб я быстрей запоминала. До сих пор помню веселые истории про одуванчик и крота…

Агнешка замолчала. Тонкие губы тронула легкая улыбка. Она подперла слабым кулачком морщинистую щеку и продолжила:

– Многие тогда в Польше сидели по домам без работы, беда. Бабушка не могла усидеть на месте, не могла смотреть в наши голодные глаза. Однажды она просто исчезла из дома. Родители только вечером признались, что она уехала в Германию на заработки. Немецкий язык она знала хорошо. Наш поселок стоял на самой границе с Германией, поэтому практически все разговаривали на двух языках одинаково. Уехала? Помню, от этой новости я даже расплакалась. Как же я останусь без бабушки? Родители успокоили, сказали, что она будет на выходные домой приезжать, ведь ей, как прислуге, тоже надо когда-то отдыхать. Кое как меня успокоили.

Первая мировая закончилась, многие семьи обнищали, но некоторые так и остались богатыми. Бабушка устроилась работать в обеспеченную семью, убирала, готовила, заодно приносила оттуда разные интересные истории. Я узнавала, какие модные шапочки будут носить этой осенью, почему у нее выходной не в воскресенье, а в пятницу, что такое маца, кто и за что распял Христа и другие такие же захватывающие новости.

Однажды бабушка принесла и показала фотографию хозяйки дома, где она работала. На карточке я увидела настоящую красавицу из сказки. Мне даже показалось, она будто не живая, а нарисованная художником. На фотографии стояли трое – хозяин с женой и дочкой. Мужчина не интересный, а дочка, как мать – такая же красивая. Бабушка много про девочку рассказывала, и имя ее я сразу запомнила. Ну вот скажи мне, какие они могут быть немцы, если их дочь звали Рахель? Имя точно не немецкое и не польское. Ну, это не наше дело… Бабушка говорила, они иностранцы-евреи. Тогда по малолетству меня это не интересовало, да и сейчас не так важно. Я к тому национальность вспомнила, что им перед войной из Германии в Польшу срочно эмигрировать пришлось. Бабушка сильно переживала, что они ее с собой не взяли, хотя напоследок хорошо заплатили… Но это еще не все. Интересная история случилась позднее, когда они еще раз встретились, но уже в Польше. Бабушка на рынке случайно увидела дочь бывших хозяев…

***

– Рахель? Ты ведь Рахель Шимон? Матка боска, Матерь Божья, какая ты стала большая и красивая…

Старушка подняла глаза на стоящую рядом молодую женщину. Глаза ее затуманились, по морщинистым щекам медленно покатились слезы. Молодая женщина, названная Рахель, вздрогнула от неожиданности. Поколебавшись, она сунула продавцу купюру и махнула рукой, отказываясь от сдачи. Покупательница молча взяла пакет яблок, также молча перехватила из рук старухи авоську с купленными овощами и осторожно повела ее прочь от телеги, заполненной яблоками и картофелем. Женщины вышли за пределы рыночной площади. Обе по-прежнему молчали. Более молодая женщина аккуратно поддерживала пожилую за локоть и вела к одному из трех огромных платанов. Под ними стояли две широких скамейки. Из-за раннего времени место оказалась пустым. Редкие прохожие спешили на рынок, не обращая внимания на двух женщин с покупками.

– Тебя трудно не узнать, Мария – ты почти совсем не изменилась. Разве вся поседела… Но как ты узнала меня? У тебя должно остаться в воспоминаниях только мое детское лицо. За это время я выросла и изменилась. Прошло так много лет… Все же как удивительна наша память!

Молодая женщина помогла сесть старушке на одну из скамеек, поставила рядом авоську и уселась рядом. Она внимательно осмотрелась вокруг и облегченно вздохнула: вокруг все спокойно, ничего подозрительного. Покупатели торопились к овощным и мясным рядам, не обращая внимания на других.

– Как же мне тебя, Рахель, не узнать, я тебя столько лет нянчила… К тому же ты похожа на красавицу-мать, как две капли воды, – Мария достала из кармана потертой временем кофты скомканный платок и отерла непрошеные слезы. – Как твои родители, живы ли, здоровы? Где вы теперь обретаетесь?

– У нас все хорошо, мама с папой здоровы. Ты же знаешь, несколько лет назад мы переехали в Польшу, живем в самом центре Варшавы. Недавно я замуж вышла. У мужа Генриха была хорошая работа в Берлине, и здесь он нашел место в газете. Я домохозяйка. Пока нигде не работаю, возможно, позднее придется…

Рахель надолго замолчала и задумалась. Она не знала, радоваться или огорчаться встрече. С одной стороны, она многие годы была искренне привязана к няне, которая ее вырастила. С другой стороны, кольцо ненависти вокруг евреев в Европе затягивалось все туже. Сейчас Рахель опасалась довериться старой женщине, хотя прекрасно знала, что та никогда не выдаст ее семью. Осторожность стала второй натурой молодой женщины, вросла в кожу и заставляла с этим считаться. Она хотела рассказать подробнее о родителях, но усилием воли заставила себя замолчать. Воспоминания недавнего прошлого стояли яркой картинкой перед глазами…

***

Рахель вышла замуж по расчету, а не по большой любви, но мужа ценила и уважала за то, что в неспокойное время не побоялся жениться на еврейке и дать ей свое имя. Невзрачный и несколько косноязычный корректор берлинского журнально-книжного издательства Генрих с первой минуты влюбился в практикантку Рахель, – он увидел ее на вечеринке, объявленной в связи с юбилеем издательства. Генрих фон Брахт работал здесь, благодаря школьному товарищу. Тот дорос до кресла заместителя редактора и пригласил друга в издательство из-за громкой дворянской фамилии. Выдающимися литературными талантами Генрих не блистал, но работу выполнял тщательно и без замечаний. Должность его вполне устраивала, а у книг и журналов только поднимался имидж от того, что в выходных данных стояло дворянское имя корректора.

Яркая красавица и умница Рахель Шимон имела много поклонников. Семья знала об этом, но, пережив множество гонений, осторожно относилась к новым знакомствам дочери. Над Германией, где они жили, уже набирал силу лозунг Гитлера, вырвавшийся в Мюнхене в 1923 году и призывающий спасти страну от евреев. Первые конкретные и громкие слова пришедшего к власти нациста. Семья Шимон начала готовиться к очередной эмиграции. Они собирались уехать в Варшаву, где могли бы чувствовать себя в большей безопасности. Столица Польши являлась крупнейшим в Европе городом по численности их единоверцев. Наученные горьким опытом почти трехсотлетнего переселения семьи, родители Рахель настоятельно советовали ей все же выбрать жениха с европейской фамилией. Хотя бы дочь должна переехать в Варшаву без еврейской отметки в паспорте и этим осторожным шагом обезопасить свое будущее. Мыслей о собственной безопасности супруги Шимон старательно избегали.

Кандидатов в мужья дочери обсуждала вся семья. Родители не хотели просто так отдать единственную дочь в чьи-то чужие руки. Они считали, что не только мужчина должен любить их умную красивую девочку, но и она должна если уж не любить его без памяти, то хотя бы иметь желание с ним жить и иметь детей. Ни возраст, ни внешний вид кандидата не обсуждались. Супруги вслух не говорили, но имели в виду обеспеченного ровесника дочери. Мнение Рахель они не спрашивали.

Время поторапливало и обсуждения продлились не долго. Рахель сразу вспомнила не очень заметного блондина в очках. На юбилее в издательстве он весь вечер не сводил с нее взгляда, а в конце даже пригласил потанцевать. Особенно невзрачный мужчина запомнился тем, что после танца у нее на спине осталось влажное пятно от его потной ладони. Девушка еле сдержалась, чтобы не рассмеяться, видя мальчишеское волнение солидного, почти сорокалетнего мужчины. Она поняла, что Генрих влюбился в нее с первого взгляда. Равнодушной к нему она тоже не осталась. После танца ей стало легко и весело от его неуклюжести и откровенной влюбленности…

– Очень хорошо помню, как бабушка таинственным шепотом позвала меня однажды к себе в комнату, взяла лист бумаги, нарисовала на нем большое кольцо и сказала: Девочка моя, я сегодня видела живую историю…

Агнешка замолчала и прикрыла глаза. Узловатые руки остались лежать на грубом байковом одеяле, время от времени чуть заметно вздрагивая. Старая женщина окунулась в приятные воспоминания детства и не заметила, как задремала. Грася долго сидела у постели заснувшей подопечной и ждала, что вот сейчас та проснется. Время тянулось, ничего не менялось. В небольшой комнате стояла тишина, за окном уныло стучали по асфальту редкие капли дождя. За закрытой дверью слышались временами быстрые шаги персонала или медленные шаркающие шаги обитателей дома для престарелых. Все, как обычно – скучно и тоскливо.

Наконец девушка потеряла терпение. Она посмотрела на часы и облегченно вздохнула: время пребывания в приюте закончилось, теперь с чистой совестью можно идти домой. Грася еще раз с надеждой взглянула на Агнешку, но та все еще спала. Голова старой женщины наклонилась в сторону, грудь едва поднималась от дыхания. Вздохнув, что не услышала конец захватывающей истории, волонтерка осторожно подтянула одеяло спящей повыше и тихонько вышла из комнаты.

«Значит, не судьба. Что ж, дослушаю через два дня. Или, может быть, даже завтра – если заданий в школе окажется немного. Интересно, чем закончится встреча старой женщины с ее воспитанницей? История может оказаться действительно интересной».

Девушка двигалась быстрым шагом в сторону поста дежурной сестры. Там она подождала, пока сотрудница приюта отметит время пребывания волонтерки в толстой книге для отчета.

Грася вышла из давно не ремонтированного дома и вдохнула полной грудью свежий влажный воздух. Дождь закончился. Серое небо посветлело, обещая сухую погоду. Девушка с удовольствием посмотрела на небольшую рощицу, где она гуляла в ясные дни с Агнешкой Боцан и направилась к стоянке велосипедов. Дома ее ждал недописанный реферат.