Читать книгу Потомки королевы - Галина Тер-Микаэлян - Страница 4

Первые десять дней в Баден-Бадене протекли монотонно, ничего в жизни Ивана не изменив. С восходом солнца он, как и писал матери, отправлялся на прогулку в дубовую рощу, тянувшуюся вдоль берега реки Оос, и по хорошо утоптанной дороге добирался до старого аббатства Лихтенталь. Потом возвращался и спешил на процедуры, которые действительно помогали – колено, нывшее по ночам в течение восьми лет, перестало его беспокоить. На одиннадцатый день на обратном пути из аббатства ему повстречался приятель по Пажескому корпусу Андрей Шостак и бросился лобызаться.

– Ростовцев, радость-то какая, сто лет не виделись!

В корпусе они никогда особо не дружили. Иван, будучи четырьмя годами старше, с началом Польской кампании вышел в армию поручиком, Андрей в это время лишь проходил испытания для поступления в камер-пажеский класс. Нынешней весной кто-то из гостей Якова Ивановича упомянул, что некий Андрей Шостак служит при военном генерал-губернаторе Петербурга в чине штабс-капитана, и Ивану имя показалось знакомым, но в памяти даже не сразу всплыло, что они знали друг друга в корпусе. Поэтому столь бурное проявление радости его несколько смутило. Он слегка отстранился и дружески похлопал Шостака по плечу.

– Я тоже очень рад, какими судьбами?

– Как все – ищу забвений и развлечений, – считая, что удачно скаламбурил, Шостак весело хохотнул, – а ты?

– Залечиваю старые раны.

– И впрямь прихрамываешь, – согласился Шостак, – я тебя издали приметил, думал: ты, не ты? Слышал, ты в Польше отличился, завидую. Родиться бы мне на пару лет раньше! И давно ты здесь?

– Дней десять.

– Десять дней! И мы ни разу не встретились! Где ж ты бываешь?

Иван неопределенно пожал плечами.

– Гуляю, потом процедуры. После обеда вновь прогулка, доктор велел много ходить. Вот и сейчас хожу.

– Пошли вместе, я тебя провожу, – Шостак зашагал рядом с ним, – где тебя вечером можно встретить?

– А нигде, я рано ложусь.

Шостак всплеснул руками.

– Шутишь! Здесь роскошный курзал, балы, представления, ежедневно концерты, а дамы! – он закатил глаза. – Блеск! И полная раскованность. Неужели за десять дней ты ухитрился нигде не побывать и ни с кем не познакомиться?

– Предпочитаю покой и одиночество, – многозначительно ответил Иван, но Шостак намека не понял или не захотел понять.

– Покой и одиночество! – хохотнул он. – Можешь с избытком получить их зимой в своем занесенном снегом имении, если устал от петербургской жизни, а на водах следует развлекаться. Нынче же представлю тебя кузену Левушке и его жене. Екатерина Андреевна дама весьма образованная и бойкая, с ней интересно поболтать. Они остановились у ее сестры княгини Гагариной, а я в Hollandischer Hof.

– Княгиня Мария Андреевна тоже в Баден-Бадене? – удивился Иван, замедлив шаг. – А в Петербурге говорили, ее муж получил назначение куда-то на юг.

В последние годы из-за искалеченной ноги он редко появлялся в обществе – во всяком случае, до тех пор, пока его не познакомили с барышней Тухачевской, – и по характеру своему мало интересовался сплетнями и слухами. Однако историю обеих сестер знал хорошо – ее часто обсуждали в его присутствии мать и жена Якова Ивановича, – и она почему-то затронула его сердце.

История эта была такова. У обеих дочерей известного сенатора Бороздина, Марии и Екатерины, после восстания 1825 года мужья были осуждены, как члены Тайного общества. Когда государь с дозволения Священного Синода дал женам заговорщиков право развестись, сохранив титулы и дворянские привилегии, сенатор Бороздин немедленно потребовал, чтобы дочери просили развода. Младшая, Екатерина, согласилась на это спокойно. Разведясь с Владимиром Лихаревым, она в течение несколько лет вращалась в свете, после чего вышла за Льва Шостака.

В отличие от сестры Мария сопротивлялась долго – она вышла замуж за Иосифа Поджио, вдовца с пятью детьми, вопреки воле отца, любила своего супруга страстно и после рождения ребенка желала лишь одного: последовать за мужем в Сибирь, подобно княгиням Трубецкой и Волконской. Однако отец-сенатор поклялся: если она попробует исполнить свое намерение, он лично использует все свое влияние для того, чтобы Поджио сгнил в Шлиссельбургской крепости.

«В Сибири лучше, чем в каземате, учти это»

Узнав, что у похороненного заживо мужа выпали все зубы, и началась чахотка, Мария спустя несколько лет все же согласилась на развод, а позже и на брак с князем Гагариным. Однако после смерти отца она пала в ноги императору и молила его разрешить ей оставить Гагарина и уехать к пребывавшему в Сибири Поджио, отцу ее единственного сына. Просьба княгини возмутила Николая Первого, ее муж князь Александр Иванович Гагарин имел выговор лично от императора – за то, что позволяет жене держать в голове сумасбродные мысли. Вскоре князя откомандировали на Кавказ, а Мария Андреевна получила строгое предписание сопровождать мужа. Об этом в начале мая сообщила за обедом Вера Николаевна, жена Якова, поэтому Иван был поражен, услышав, что княгиня находится в Баден-Бадене.

– Княгине дали разрешение на короткое время выехать на воды для укрепления здоровья после тяжелой болезни, – пояснил Шостак, – супруг ее теперь сопровождает на Кавказ графа Воронцова. Из Баден-Бадена Мария Андреевна отправится к нему. Разумеется, настроение у нее невеселое. Надеюсь, ты не будешь столь жесток, что откажешься доставить бедняжке удовольствие видеть соотечественника.

Иван криво усмехнулся.

– Не преувеличивай, Шостак, встретить русского в Баден-Бадене можно на каждом шагу. Я же сейчас могу говорить лишь о собственном здоровье. Общество больных, сам понимаешь, никому удовольствия не доставляет, так что уволь.

Андрей Шостак испустил самый тяжелый вздох, какой только могла исторгнуть его грудь, и закатил глаза к небу.

– Что за горькие слова ты произносишь! Неужто тебя не интересуют сплетни, маскарады и красивые женщины?

– Признаюсь, нет, – сухо буркнул Иван, прибавив шаг и с удовольствием отметив, что после процедур ступать на поврежденную ногу стало почти не больно, – извини, тороплюсь на процедуры, мне назначено.

– Да еще далеко, – Шостак тоже зашагал быстрей, и Иван с сожалением понял, что пройтись в одиночестве по берегу реки Оос ему не удастся, придется слушать, – ты зря отказываешься, в салоне княгини скучать не придется. Кстати, с ней приехала ее золовка Надежда Ивановна Карниолина-Пинская, дама весьма интересная.

Иван слегка вздрогнул, вспомнив разговор у матери, но постарался не выказать интереса.

– Вот как? – равнодушно обронил он. – Где-то я слышал это имя.

– Да как же не слышал, неужели не помнишь знаменитую актрису Семенову, что столько лет морочила голову старому князю Гагарину и отказывалась за него выйти? Надежда Ивановна – одна из дочерей старика и Семеновой. А хороша! – восторженно зажмурив глаза Шостак поцеловал кончики сложенных в щепотку пальцев. – В семнадцать лет ее выдали за обер-прокурора Карниолина-Пинского. Представь, девушка-огонь, а он сухарь, на двадцать лет старше.

– Так обер-прокурор тоже здесь?

Шостак подмигнул и осклабился.

– Мужа нет. Прелестная Надежда Ивановна наотрез отказалась с ним воссоединиться, хотя прокурор во всеуслышание грозил ей всеми карами земными и небесными. Князь Гагарин, чтобы замять скандал, отправил сводную сестрицу в Баден-Баден и поручил ее надзору жены. Кроме нее ты встретишься у княгини со всеми сливками местного общества и с парочкой итальянских революционеров. Так что, придешь нынче вечером к Гагариной?

Иван остановился, подобрал с земли несколько крупных желудей и стал кидать их в реку, стараясь забросить, как можно дальше. Когда же о воду ударился последний, он неожиданно для самого себя согласился:

– Пойду.

Как и уверял Шостак, княгиня Мария Андреевна искренне обрадовалась Ивану.

– Мне довелось когда-то знавать вашу матушку, изумительной души и красоты женщина, – с улыбкой протягивая ему руку, сказала она, – вы непременно должны остаться у меня обедать.

Отказаться не было никакой возможности. К обеду кроме родных княгини приехали князь Вяземский, надворный советник Николай Смирнов с женой, известной красавицей Александрой Россет-Смирновой, и два ученых итальянца – Луиджи Пальмиери и Карло Каттанео.

За столом Надежда Карниолина-Пинская, дама лет двадцати пяти, оказалась рядом с Иваном. Ухаживая за хорошенькой соседкой, как того требовали правила этикета, он вспоминал все, что слышал о ней, и от этого держался настороженно, однако изящество ее движений и прелесть точеного улыбчивого личика невольно завораживали.

– Вы остановились в Badischer Hof, месье Ростовцев? – спросила она.

– Нет, в Hotel de l’Europe.

– О, этот новый отель через площадь от казино! Признайтесь, вы страстный игрок?

– Ничуть, никогда не играю.

Смех у нее был прелестный, журчащий.

– О-о! Тогда вы удивительный человек! Говорят, с тех пор, как во Франции запретили азартные игры, вся Европа ринулась в Баден-Баден, – Надежда Ивановна понизила голос, – вы только взгляните на мужа красавицы Россет, этого толстосума Смирнова, – какой у него сосредоточенный вид. Полагаете, он думает о государственных делах? Нет, он теперь подсчитывает, сколько раз поставить на черное или красное.

Иван невольно улыбнулся.

– Вряд ли так точно можно знать, о чем думает господин Смирнов.

– Почему же? Увидите: к семи вечера он ринется в казино. Князь Вяземский непременно последует за ним, хотя он сильно расстроен из-за тяжелой болезни дочери.

Вспомнив о тяжелом состоянии юной дочери Вяземских, Иван поинтересовался:

– Как себя чувствует бедняжка?

Надежда Ивановна вздохнула и возвела глаза к небу.

– Обречена, остались считанные дни. Только ее мать еще на что-то надеется. Но ведь так исстари повелось – одним предназначено жить, других Бог забирает к себе. Неизвестно, чей жребий легче.

Около семи Смирнов действительно стал прощаться, небрежно спросив жену, не желает ли она, чтобы он отвез ее домой. Красавица Россет-Смирнова, бывшая в интересном положении, ехать с ним отказалась, сказав, что хочет поболтать немного с «милой Мари». Улыбнувшись мужу, она подставила ему щеку для поцелуя. Вслед за Смирновым уехал князь Вяземский. Иван решил тоже откланяться. Его не удерживали, но просили заезжать «запросто». Россет-Смирнова, подав руку, тоже звала к себе:

– Непременно заходите, на днях Николай Гоголь из Рима обещал приехать, будет новые главы читать.

Прощаясь с Надеждой Карниолиной-Пинской, Иван на миг встретился с ней взглядом, и сердце у него дрогнуло.

«Несчастная и, кажется, очень милая женщина, правда ли то, что о ней говорят?»

Спустя два дня он во время утренней прогулки встретил ее у фонтана в монастыре Лихтенталь. Сидя на каменной скамье под зонтиком, она читала «Обрученных» Мадзони, самый модный тогда роман, и, услышав приветствие, оторвалась от книги с некоторым недоумением. Однако во взгляде ее тотчас же вспыхнула радость.

– Ах, Иван Иванович, как я рада, вчера все вспоминала вас. Проводите меня?

– Чем я заслужил подобное внимание? – подавая ей руку, спросил он. – Если разрешите, понесу вашу книгу.

– Это все месье Пальмиери, вам известно, что он помешан на вулканах и даже изобретает специальный прибор, который может предсказать извержение? Вчера Мари попросила его рассказать про Везувий, и он такие страсти говорил, что я всю ночь спать не могла! А ведь Баден-Баден тоже на склоне Шварцвальда, вдруг где-то внутри под нами лава кипит? Если б вы были вчера у нас, мне не было бы так страшно, Иван Иванович, мне при вас спокойно становится, а тут все ночь кошмары мучили.

Она говорила столь серьезно, что Иван невольно улыбнулся.

– Не стоит тревожиться Надежда Ивановна, мы очень далеко теперь от всех вулканов, здесь извержений никогда не бывало.

– Ах, кто знает! – ее дрожащая ручка еще плотней прижалась к его боку. – И в Помпеи веками жили люди спокойно, жили себе, и вдруг пепел, лава, и все в одночасье мертвы, Господи Иисусе, – она перекрестилась и доверчиво посмотрела на него из-под пушистых ресниц, – а знаете, я вам скажу: мне нынче показалось, над горами какое-то облако стоит.

Иван улыбнулся. Какая наивность, да она просто очаровательный ребенок!

– Давайте, Надежда Ивановна, вместе посмотрим, чтобы вас успокоить. Я сегодня по берегу шел и никакого облака не заметил.

– Вот сюда, отсюда будет лучше видно.

Она потянула его к беседке, стоявшей на небольшой возвышенности и почти полностью спрятанной в густой зелени окружавших ее деревьев. Со стороны реки беседка нависала над небольшим обрывом, отсюда открывался вид на Шварцвальд. Раздвинув ветви, Надежда скользнула внутрь и потянула за собой Ивана.

– Сколько проходил мимо, никогда не замечал этой беседки, – с некоторым смущением следуя за ней, заметил Иван.

Ветви за их спиной с шелестом сомкнулись. Тихо зажурчал ее смех.

– Эта беседка не для всех, – ее рука взметнулась, указав на неровную линию длинного горного хребта, – видите облако? Страшное, черное облако. Неужели не видите?

– Нет, – голос его звучал глухо.

Надежда повернулась так резко, что он не успел отодвинуться, и она оказалась в его объятиях.

– Нет, так и не надо, – с губ ее сорвался веселый смешок, – поцелуй меня.

Они стали любовниками, но Иван наивно полагал, что никто об этом не догадывается. Теперь он запросто заходил к Гагариной. В ее уютной гостиной, из окон которой открывался вид на Шварцвальд, даже в жаркие дни царила прохлада, здесь всегда можно было встретить занятных собеседников и, главное, увидеться с Надеждой и сговориться с ней об очередном свидании.

Однажды профессор Пальмиери показывал своему соотечественнику Каттанео какую-то книгу и, скользнув взглядом в сторону тихо беседовавших Ивана и Надежды, бросил по-итальянски:

– Lui preso una cotta per lei

Надежда тотчас же негромко перевела на русский:

– Он по уши в нее влюблен.

Она весело засмеялась. Иван покраснел и, чтобы скрыть смущение, спросил:

– Ты знаешь итальянский?

– Моя мать была актрисой, ей нужно было знать многие языки, она нас обучала. Возможно, и я бы пошла в актрисы, но батюшка дал нам, своим детям от матушки, фамилию своих предков Стародубских и решил, что мне непристойно будет выйти на сцену. Вот так я и удосужилась чести стать супругой обер-прокурора, – ее носик слегка сморщился, придав прелестному личику брезгливое выражение.

– Однако не может ли болтовня итальянца тебя скомпрометировать? – встревожился Иван, но она равнодушно пожала плечами.

– Ах, не все ли мне равно! Милый, – пушистые ресницы затрепетали, – увези меня далеко-далеко, туда где будем лишь ты да я. И море, хочу моря!

И вновь зажурчал ее чарующий, сводящий его с ума смех.

«Правда, уехать с ней, видеть, слышать обнимать. Что мне другие! Только впрямь ли она чувствует то, что говорит? – шепнул внутренний голос. – Она актриса»

Надежда имела недурной голос и неплохую выучку. Однажды она мастерски исполнила романс «Искушение» под аккомпанемент мадам Екатерины Шостак, вызвав восхищение присутствующих.

– Ваше пение наполнило меня тоской по родине, мадам, – учтиво заметил Пальмиери, – мы, итальянцы, очень сентиментальны.

– Романс прелестен, но я все время забываю имя композитора, – пожаловалась княгиня.

Профессор учтиво наклонил голову.

– Джузеппе Верди, княгиня. Он еще молод, но на своей родине в Буссето и в Парме пользуется известностью.

– Вы ведь скоро покидаете нас, профессор? – складывая ноты, спросила Екатерина Андреевна.

– Да, мадам, хочу присутствовать на открытии железной дороги от Милана до Монцы.

– Я читала о железных дорогах, – Надежда очаровательно скривила губки, – это ужасно, никогда бы не села в железную вагонетку. Неужели в России тоже такие будут строить?

Вулканолог снисходительно улыбнулся.

– Непременно будут, мадам.

Надежда повернулась к Каттанео.

– А вы, месье, тоже едете любоваться железным чудовищем в Милане?

– Обязательно, мадам, – с легким поклоном в ее сторону отвечал тот, – и не только любоваться – три популярных научно-технических журнала, с которыми я сотрудничаю, просили меня подробно осветить это событие. Экономическое развитие невозможно без распространения научных и технических знаний, я уже не раз упоминал об этом.

– Да, конечно, вы правы, профессор, – с серьезным видом кивнула она и шепнула Ивану по-русски: – Ужасный зануда, не правда ли?