Читать книгу Потомки королевы - Галина Тер-Микаэлян - Страница 5

Спустя два дня Пальмиери уехал, но Каттанео все еще был в Баден-Бадене. Прошла неделя, но он по-прежнему захаживал к Гагариной, часто оставался обедать, и вид у него с каждым днем становился все более обеспокоенным.

– Я вижу, вас что-то тревожит, профессор, – мягко заметила однажды княгиня, когда сидевший подле нее итальянец, задумавшись, не ответил на ее вопрос, – не хочу показаться нескромной, но, может, в моих силах чем-то помочь вам?

– Держу пари, он проигрался дотла, – шепнул Андрей Шостак Карниолиной-Пинской.

– Каттанео не играет, – тоже шепотом возразила она, – скорей всего, он ввязался в какой-то заговор, все итальянцы заговорщики.

– Простите мою невнимательность, ваше сиятельство, – смущенно извинился перед княгиней Каттанео, – я в последние дни действительно крайне озабочен. Мой близкий друг прислал письмо из Лондона и просил оказать услугу некому лорду Гордону, который должен прибыть в Баден-Баден. Но Гордон все не едет, из-за этого откладывается и мой отъезд, а в Милане меня ждут неотложные дела.

– Да, помню, вы говорили об этом. И услуга столь важна, что вы никому не можете перепоручить этого англичанина?

– Шотландца, княгиня, шотландца! Услуга сама по себе смехотворна, но меня просил за Гордона близкий друг, я обязан выполнить его просьбу.

– Наверное, какой-то заговор, – протянула Надежда, – да, профессор?

– Надин! – упрекнула золовку княгиня.

– Никакого секрета нет, – рассмеялся итальянец, – если желаете, расскажу. Тут действительно заговор. Заговор против ее величества английской королевы.

– Погодите, погодите, – услышав его смех, воскликнула сестра княгини мадам Шостак, – тут, наверное, что-то забавное, не рассказывайте без нас.

Мужчины принесли стулья, дамы расселись.

– Уверен, многие знают историю несчастной шотландской королевы Марии Стюарт, родившейся около трехсот лет назад, – начал Каттанео.

Дамы, увлекавшиеся, как и все их современницы, романами Вальтер Скотта «Монастырь» и «Аббат», немедленно оживились.

– Мы знаем только ту историю, которую поведал нам в своем романе сэр Вальтер Скотт, – рассудительно заметила Россет-Смирнова, – думаю, как любой писатель, он несколько отклонился от истины.

– Вы правы, мадам, – вежливый поклон в ее сторону, – однако о самой королеве я не собираюсь много говорить, поэтому не стану сейчас разбирать авторские ошибки. Итак, вам известно, что Мария Стюарт была трижды замужем?

Мужчины снисходительно промолчали, дамы попытались заговорить, но получилось хором, и они тут же умолкли, виновато глядя друг на друга. Княгиня Гагарина ответила за всех:

– Вижу, вы хотите устроить нам экзамен, месье профессор, но, уверяю, русские дамы читают романы очень серьезно, особенно примечания. В первый раз Мария недолго была замужем за французским королем, после его смерти вышла замуж за Генри Дарнлея. У них был сын Иаков, впоследствии правивший Шотландией, а потом и Англией. В третий раз она вышла замуж за лорда Босуэла. Еще мы знаем, что ее несправедливо обвинили в убийстве Дарнлея и заключили в замок Лохливен. Если я ошибаюсь, пусть меня поправят, – она с улыбкой оглядела окружающих.

Каттанео развел руками.

– Справедливо или нет обвинение, пусть спорят историки. Итак, Мария вышла замуж за лорда Босуэла в мае 1567 года, спустя три месяца после того, как был убит ее муж Дарнлей. Для того, чтобы жениться на ней, Босуэлу пришлось спешно расторгнуть свой брак с Джин Гордон. Об этом сэр Вальтер Скотт ничего не написал. Не написал он также о том, что столь неприличная спешка была необходима, поскольку королева ждала ребенка от Босуэла. Вскоре после свадьбы обнаружили знаменитый ларец с письмами королевы к Босуэлу, весьма пикантного содержания, да простят мне присутствующие дамы.

– Мы прощаем, профессор, – улыбнулась Райт-Смирнова, – продолжайте, это так увлекательно!

– До нас дошли сонеты королевы, они весьма милы, – продолжал Каттанео, – но были и любовные письма. Однако многие из них были написаны совсем не в утонченном стиле королевы. На основании этих писем королеву обвинили в пособничестве в убийстве Дарнлея. Обвинители опираются на то, что, если даже почерк подделали, то в то время в дикой Шотландии вряд ли нашелся бы человек, умеющий грамотно писать по-французски. Однако известно, что у лорда Босуэла прежде была любовница француженка, очень образованная женщина. Некоторые письма могли быть написаны ею и служить основой для подделки.

– Так вы все же сторонник несчастной королевы, профессор, хотя уверяли нас в полном к ней безразличии, – шутливо упрекнула его княгиня, – но я вас понимаю, когда мне доставили роман «Аббат», я несколько дней просидела с книгой и отклонила шесть или семь приглашений на балы – до того меня занимало повествование.

Покачав головой, Каттанео отверг ее упрек:

– Ошибаетесь, княгиня, я просто пытаюсь сохранить историческую объективность. Однако мы отвлеклись от главного. Описывая заключение королевы в замке Лохливен, сэр Вальтер Скотт ничего не говорит о ребенке Марии и Босуэла.

Умолкнув, он обвел многозначительным взглядом своих слушателей и усмехнулся столь загадочно, что дамы буквально застонали:

– Профессор, говорите же!

– Говорите же, не мучайте нас! Что стало с ребенком?

Даже Лев Шостак, не выдержав, снисходительно прогудел своим глубоким басом:

– Ну-ну, профессор, не терзайте же наших дам! Что там приключилось с бэби?

В чисто итальянской манере жестикулировать, Каттанео потер ладонью о ладонь.

– Да простят меня дамы, но придется немного отвлечься. Как я уже говорил, по моему мнению основой развития общества является распространение знаний, поэтому в последние годы я провожу в Милане публичные лекции по философии, истории и географии. Скажу без ложной скромности, народу на эти лекции собирается немало, задают вопросы, и я рад – моя задача заставить людей мыслить. После доклада иногда подходят те, кто постеснялся задать вопрос при всех. Однажды подходит ко мне некто Алессандро Эбурно, хозяин небольшого магазина, торгующий кружевами, рюшками и прочим товаром. Нужно сказать, этот человек прежде был мне несколько неприятен, полагаю из-за фамилии – видите ли, один из римских цензоров, некто Квинт Фабий Максим Эбурн, был столь озабочен вопросами морали, что предал смерти собственного сына за связь с замужней патрицианкой, да простят мне дамы подобную вольность, – он слегка запнулся.

– О, какой жестокий отец! – воскликнула Екатерина Шостак.

– Выпорол бы парня, и конец, – пробасил ее муж.

– Конечно, это чересчур, – согласилась княгиня, – однако, профессор, ведь тот человек не отвечает за своего предка, жившего две тысячи лет назад.

– Да, княгиня, понимаю, это просто говорят чувства. Так вот, этот Эбурно протягивает мне два пожелтевших от времени послания: «Профессор, я еще на прошлых ваших лекциях хотел спросить, но все не решался. Не могли бы вы сказать, что это такое? У нас в семье эти письма хранятся с незапамятных времен, переходят от отца к старшему сыну» Я взглянул на подпись в одном из писем, и сердце у меня замерло: «Ваша добрая сестра и кузина Marie». И после имени буква R с характерным росчерком.

– Королева Мария! – стиснув руки, коротко выдохнула Райт-Смирнова. – О, профессор, продолжайте же, не томите!

– Одно из писем датировано мартом 1568 года и адресовано Генриху Лотарингскому. Часть текста в середине стерлась из-за небрежного хранения, но все же можно прочитать: «… оказать покровительство ребенку, рожденному в первый день декабря в замке Лохливен, при крещении получившему имя Александр Хэпбёрн» Хочу напомнить, что Хэпбёрн – родовое имя графа Босуэла.

– В первый день декабря, – протянула Надежда, – значит…

– Да, мадам. Генри Дарнлей был убит десятого февраля, свадьба королевы с Босуэлом состоялась пятнадцатого мая. Дитя было зачато в дни траура королевы по мужу, дата его рождения рассказала бы всему миру о совершенном Марией преступлении. Поэтому в документе, составленном секретарем королевы ломбардцем Клодом, указано, что в июле в результате преждевременных родов королева потеряла близнецов. Правда, сведения эти вписаны в сам документ намного позже, чем остальная часть текста, и другими чернилами. Однако, по утверждениям историков за время пребывания королевы Марии в Лохливене никто из находившихся при ней фрейлин детей не произвел, и не стала бы королева просить своего молодого французского кузена герцога Гиза оказать покровительство сыну судомойки.

На какое-то время наступило молчание. Слегка дотронувшись до своего уже сильно выступавшего живота, Райт-Смирнова задумчиво сказала:

– Так вы считаете, что ребенок, о котором говорится в письме… Да, вы ведь, кажется, говорили о двух письмах?

– Второе сохранилось лучше. Оно написано Анной д’Эсте герцогиней Немурской, датировано сентябрем 1568 года и адресовано настоятелю доминиканского монастыря в Милане. Анна д’Эсте – родная бабушка Марии Стюарт по матери. В письме настоятелю она просит его озаботиться судьбой Александра Хепбёрна, чтобы он был взращен в лоне католической церкви и получил воспитание, достойное сына благородных родителей. Сообщает также, что назначает монастырю ежегодный пенсион шестьсот миланских скудо.

Иван, до сих пор молчавший, воспользовался наступившим молчанием и решился спросить:

– Простите, сколько это будет на нынешние деньги?

Каттанео улыбнулся.

– Благодарю за вопрос, месье, хороший вопрос. Точно, конечно, невозможно ответить, поскольку монеты постоянно обесценивались, однако что-то около пяти тысяч нынешних золотых франков. Деньги, как видите, немалые. Поэтому я предположил следующее: какое-то время ребенок находился с матерью в Лохливене, возможно даже, королева сама кормила его грудью, потому что присутствие кормилицы было бы сразу замечено. Кроме преданных фрейлин к королеве никого не допускали, а они бы не выдали тайну своей повелительницы даже под угрозой смерти. Хозяйка замка тоже молчала – возможно, у нее были причины. В марте Мария в первый раз собралась бежать, тогда и решилась отослать ребенка во Францию своим родичам Гизам.

Княгиня припомнила:

– Да-да, где-то упомянуто – она пыталась бежать, переодевшись прачкой.

– Тогда побег не удался, но ребенка отправили раньше. Скорей всего, королева для верности написала два письма – одно бабушке, другое кузену герцогу Гизу. Однако молодой Генрих Гиз как раз в это время отправился в Венгрию, поэтому письмо к нему осталось не отосланным. Бабушка же Марии, Анна д’Эсте, не захотела ввязываться в столь щекотливое государственное дело – как-никак, а Мария так и не расторгла брак с Босуэлом, и пусть сама дата рождения ребенка покрывала позором ее голову, но фактически мальчик был рожден в законном браке и обладал всеми наследственными правами. Поэтому д’Эсте предпочла отправить его в миланский монастырь, настоятеля которого хорошо знала и уважала. И внезапно меня осенило: фамилия Эбурно вовсе не унаследована от римского цензора, а искаженный вариант фамилии Хэпбёрн. А вы что думаете, дамы и господа?

Вопрос Каттанео вызвал у дам настоящую бурю предположений. Профессор, улыбаясь, слушал, кивал. Наконец Лев Шостак, утомленный женским щебетанием, не выдержал и вступил в дискуссию:

– Позволят ли дамы и нам, мужчинам, высказаться? На мой взгляд, все выглядит очень просто: мальчик вырос, прожил всю жизнь в Милане, даже не подозревая о своем происхождении. Женился, имел потомство, и до наших дней письма хранились в семье.

Спорить с этим было трудно, ибо представительницы прекрасного пола в сущности не утверждали ничего противного, им лишь хотелось видеть во всем больше романтики.

– Ах, профессор, – взволнованно сказала Райт-Смирнова, – вам следует написать в Париж князю Лобанову-Ростовскому. Он влюблен в красавиц прошлого, собирает их письма и портреты. Кажется, он даже бывал в Шотландии и работал там с архивами, чтобы найти материалы о Марии Стюарт, а в прошлом году опубликовал несколько ее неизданных писем. Наверняка он помог бы разрешить ваши сомнения.

«Лобанов-Ростовский? – поразился Иван. – Да ведь тот самый, о котором князь Гагарин рассказывал матушке. Так вот, что он коллекционирует!»

– Мадам, я хорошо знаком с вашим соотечественником князем, – говорил меж тем профессор, – мы с ним не раз встречались в Париже, я даже читал его Lettres inedites de Marie Stuart («Неизданные письма Марии Стюарт»). Князь немедленно явился в Милан, лично побывал у Эбурно, видел письма и подтвердил их подлинность. Он желал бы выкупить письма, но пока не может найти нужную сумму.

«Потому-то он и жаждет помириться с женой, – немедленно сообразил Иван, – только, судя по рассказу князя Федора, надеяться ему не на что»

– Неудивительно, – презрительно оттопырив нижнюю губу, проворчал Лев Шостак, – при его-то мотовстве!

Профессор вступился за Лобанова-Ростовского:

– Эбурно и впрямь заломил немыслимую цену. Князь просил дать ему время, чтобы найти деньги, и теперь я оказался в двусмысленном положении.

– Почему же? – удивилась княгиня Гагарина. – Вашей вины в этом нет.

– Видите ли, кроме князя я написал шотландцу Чарльзу Гордону, десятому маркизу Хантли – мне говорили, он серьезно изучает историю своей страны. Однако дело неожиданно приобрело политический окрас – письма пожелали выкупить шотландские лорды.

– О, понимаю их, – на щечках Надежды заиграли очаровательные ямочки, от которых у Ивана замерло сердце, – ведь Мария Стюарт была их королевой. Но ведь это было давно, причем здесь политика, профессор?

– Возможно, вам известно, что в 1603 году Иаков Стюарт, сын Марии, надел на себя две короны – Англии и Шотландии – и перенес столицу из Эдинбурга в Лондон. С тех пор шотландцы чувствуют себя обиженными. Два крупных восстания, множество стычек, взаимная неприязнь. Шотландские лорды твердят о выходе из унии и независимости. О своем короле. Законный потомок королевы Марии Стюарт… Что может быть лучше?

Каттанео выразительно развел руками.

– Если мне будет разрешено, – начал Иван и смутился, когда все умолкли, вопросительно на него глядя, – я читал, что и в Англии, и в Шотландии очень сильны антикатолические настроения, католику запрещено занимать престол, но ведь этот потомок воспитан в католической вере.

– Это верно, – поддержал его Лев Шостак, – я тоже читал об этом – то ли в газете, то ли в каком-то альманахе. К тому же трудно поверить, что гордые шотландские лорды готовы признать своим повелителем миланского торговца.

– Святая мадонна! – воздев руки к небу, вскричал Каттанео. – Разумеется, никто не собирается сажать его на трон. Там прочно сидит молодая Виктория, в этом году она вышла замуж за Альберта Саксен-Кобург-Готского, наверняка Бог наградит их потомством. Но почему не устроить Виктории маленькую неприятность? Меня это ни коим образом не касается, мне хватает дел в родной Италии. Пусть лорды покупают письма, досадно лишь, что будет огорчен столь уважаемый мною человек, как ваш соотечественник князь Лобанов-Ростовский. Из-за этого я и чувствую себя перед ним неловко.

– Вы слишком деликатны, профессор, – мягко возразила княгиня, – не ваша вина, что у князя не нашлось денег, а у шотландцев они есть.

Профессор тяжело вздохнул.

– В том-то и дело. Для шотландцев Эбурно согласился немного снизить цену – поддался на обещания сделать его королем. Однако маркиз Хантли, уполномоченный лордами выкупить письма, и этих денег не имеет. Ему необходим кредит, но он настолько погряз в долгах, что только один банк в Европе согласился ссудить ему деньги – тот, с которым я исстари веду дела. Он находится здесь, в Баден-Бадене, и мне придется стать гарантом перед моим банкиром. В роли заемщика выступит младший брат маркиза Джордж Гордон, которого я для того и жду.

В гостиной повисло молчание, мужчины переглянулись, Лев Шостак смущенно откашлялся.

– Гм. Простите за вмешательство не в свое дело, профессор, но уверены ли вы, что ваша репутация не пострадает, и заемщик сумеет расплатиться с банком?

Каттанео невесело улыбнулся.

– Если честно, я уверен, что не сумеет. Однако этот банк финансирует все наши дела, маркиз Хантли имеет связи и может оказать содействие в одном… гм… важном для нас предприятии.

В те дни в Италии повсеместно нарастало возмущение против засилья австрийцев, то там, то здесь вспыхивали вооруженные восстания. Морем и сушей через границы папской области правдами и неправдами провозили оружие. Скорей всего, именно такого рода содействия и ждали от Хантли в обмен на гарантии перед банкирами – британские суда, находившихся вне юрисдикции австрийских властей, не подвергались обыску. Однако подданных русского императора это ни в коей мере не касалось, поэтому профессора деликатно не стали ни о чем расспрашивать.

Благодаря мадам Райт-Смирновой, в тот же вечер пересказавшей в своем салоне трогательную историю Марии Стюарт, слухи об обитающем в Милане тайном короле шотландцев распространились с молниеносной быстротой. К середине августа русским аристократам, основным завсегдатаям курорта, уже несколько прискучили маскарады, спектакли и ежедневные концерты, на какое-то время в местном обществе ни о чем другом говорить не могли. Уже спустя два дня Каттанео получил сообщение о скором приезде Джорджа Гордона, и когда шотландский лорд прибыл в Баден-Баден, его приняли с таким восторгом, словно он сам являлся представителем королевской фамилии. И восторг этот был подогрет тем, что Гордон был молод и необычайно красив.

– Княгиня Зинаида Юсупова от него без ума, – лежа рядом с Иваном, говорила Надежда, – ей нравятся заговорщики, однажды она все бросила и умчалась к какому-то революционеру в Финляндию, а теперь, видно, решила сделать любовником шотландского лорда.

– Ну, это сплетни, – неуверенно возразил Иван, – Зинаида Ивановна красива, о красивых женщинах часто болтают.

Надежда испустила короткий смешок и обвила обнаженной рукой его шею.

– Милый, ты наивен, как дитя, Юсупова даже не скрывает своих похождений. Правда, очень капризна – говорят, сам государь к ней неравнодушен, подарил ей царскосельский домик Эрмитаж, чтобы устраивать там с ней рандеву. А она сразу после этого с ним рассорилась и уехала в Баден. Каково, а?

– А что же ее муж?

– Князь занят тем, что проигрывает свое состояние в карты, его мало волнуют похождения жены. Уверена, что красавчика-лорда она уж не упустит. И что самое забавное, у нее здесь объявилась соперница, княгиня Трубецкая.

– Софья Андреевна?

Иван был поражен – мать его однополчанина по польской кампании князя Александра Трубецкого была действительно красивой дамой и выглядела весьма молодо для своего возраста, но все же… Надежда расхохоталась.

– Ну что ты, Софья Андреевна все же старовата для лорда Гордона, ей ведь уже за сорок! Нет, невестка Софьи Андреевны – жена ее второго сына Сергея, молодая княгиня. Она приехала всего неделю назад.

– И ее муж также мало обращает на нее внимание, как и Юсупов?

– Ах, Иван, – снисходительно проговорила Надежда, – ты словно и не жил никогда в Петербурге. Я говорю о Катрин Мусиной-Пушкиной, что два года назад обвенчалась Сергеем Трубецким, разве ты не слышал эту историю?

– Два года назад, я как раз оправлялся после операции в своем поместье – стала мучить засевшая в ноге пуля, и московский доктор мне ее удалил.

– Ну, так ты пропустил самое интересное. Император увлекся Катрин, а когда обнаружились последствия, стали припоминать, кого бы можно было определить в виновники. Катрин глупа, но память у нее прекрасная – припомнила, что однажды развлеклась с молодым Трубецким. Сергея вызвали в Петербург, и император лично повелел ему жениться. Он подчинился, но сразу после рождения девочки покинул жену и уехал в армию на Кавказ. А прекрасная Катрин, чтобы дать утихнуть разговорам, уехала с ребенком за границу. Сейчас она решила развлечься в Баден-Бадене. Кстати, старый князь Трубецкой, отец Сергея, вчера тоже сюда прибыл, ты не знал? У него что-то с печенью, врачи прописали воды. Говорят, он со своей невесткой Катрин даже не раскланялся при встрече. Можешь это себе представить?

Иван покачал головой – по окончании Польской кампании его однополчанин Александр Трубецкой пригласил офицеров полка погостить в отцовском поместье, и его отец князь Василий Трубецкой пленил всех своим милым приветливым обращением.

– Князь Василий Сергеевич в высшей степени галантен, если он так повел себя с невесткой, значит, положение его сына действительно ужасно. А что же молодая княгиня?

– Ее это мало волнует, у нее дела поважней. В Петербурге они с Зинаидой Юсуповой спорили из-за внимания государя, здесь соперничают из-за шотландского лорда. Игра в самом разгаре!

– Вряд ли им хватит времени доиграть, Гордон скоро уедет в Милан.

– Кажется, он тоже включился в игру. Каттанео уладил с ним все дела в банке и уехал, а лорд задерживается – пока не выберет, которой из княгинь отдать предпочтение. Ах, Иван, ну почему ты опять ничего не знаешь? Почему ты ни вчера, ни сегодня не был у нас с визитом?

– Никуда не хотелось идти, никого видеть. Гулял по берегу, думал о тебе, – он привлек ее к себе и заглянул в смеющиеся глаза, – только о тебе. Ждал нашей нынешней встречи.

Надежда с готовностью ответила на его ласку. Обессиленные любовью, они лежали, тесно сплетя руки и ноги, прижавшись щекой к его плечу, она тихо говорила, словно напевала:

– Я тоже все время думаю о тебе, милый, день и ночь! Засыпаю – думаю, просыпаюсь – тоже думаю. Не мыслю, как быть без тебя. Знаешь, сейчас мне мысль пришла – давай уедем, а? Вдвоем, чтобы никого-никого не было рядом. Завтра, а? В Милан, в Париж, в Женеву. Ты ведь тоже этого хочешь.

Ее нежный певучий голос сводил его с ума, но все же не до конца лишил здравого смысла. Надежда приходила к нему в отель, поднимаясь по задней лестнице с закрытым плотной вуалью лицом, чтобы не быть узнанной. Впрочем, во все времена любовные свидания в курортный сезон не были редкостью. Хозяин и прислуга любого отеля прекрасно знали, что стоит кому-то из них проявить нескромность или распустить язык, как отель не только утратит респектабельность, но и потеряет знатных клиентов. Поэтому Иван был уверен, что свидания их остаются для всех тайной. Но открыто уехать вдвоем, путешествовать по Европе…

– Как же можно нам ехать вдвоем? Ты жаловалась, что твой муж хочет затеять процесс, постоянно засылает соглядатаев, чтобы следить за тобой и иметь предлог.

Подложив под голову обнаженную руку и глядя в потолок, она криво усмехнулась.

– Пусть его! Я паду к ногам государя, сама буду умолять его дозволить развод с этим чудовищем. Моя матушка свидетельница того, как он меня мучил, как издевался надо мной! Если Богу угодно, я освобожусь от него и стану самой верной и любящей женой, когда вновь выйду замуж.

– За кого? – невольно вырвалось у Ивана.

В устремленном на него наивном взгляде мелькнуло искреннее удивление.

– За тебя, конечно, за кого же я еще могу выйти? Ведь одного тебя люблю. А ты? Разве ты не хочешь стать моим мужем?

До сих пор подобная мысль не приходила ему в голову. При воспоминании о том, что княгиня Святополк-Четвертинская рассказывала о Надежде его матери, Ивану стало не по себе, он растерянно промямлил:

– Да, конечно, только… только государь может не допустить тебя к себе, ходят разные слухи…

Надежда небрежно повела обнаженным плечом – движение, всегда сводившее Ивана с ума.

– Это какие слухи, о купце Загибенине? Любят же люди вздор нести! Знаешь ли, как дело было? Приглянулась ему одна моя дворовая девка, он и стал приставать, чтобы купить ее у меня. Я, конечно, отказала – девка богобоязненная, работящая, к чему мне ее для непотребного дела отдавать? Так он все-таки ухитрился ее улестить. Как у нее живот стал расти, я ее призвала к ответу, она мне во всем призналась. Я Загибенину возмущенное письмо отослала, а он мне, знаешь, что ответил? Что девка ему надоела, но ребенка он готов купить, когда тот родится, и о нем заботиться. Я ей все сказала, она в слезы – видно, он ей в сердце крепко запал. Родила тайно и сразу ребенка в приют снесла. Куда – не говорит, сколько я ни билась. От этого, конечно, разные слухи ходили, без этого народ наш не может, но уже давно все забылось. И кто же тебе обо мне наговорил? Родственник Андрей Шостак, небось?

– Нет, что ты.

– Он, точно. С самого начала стал мне амуры строить, да только у меня такие франты всегда смех вызывали. Он обозлился, теперь, где только можно, норовит обо мне гадость сказать.

Иван смутился.

– Я… я не слушаю, когда мне говорят, у меня своя голова есть.

– Вот и славно. А коли не дозволит мне государь развестись, буду так с тобой жить. Мир велик, уедем в Милан, в Париж – там никто ни о чем не спросит. А мне никого другого не нужно, только ты один.

Кровь кипела и бурлила в жилах Ивана от ее слов.

«Любит! Любит меня одного! И я… я ее тоже, кажется, люблю»

– Я люблю тебя, Надин, – он стиснул ее в объятиях.

Любви Надежда предавалась с удовольствием, когда они разомкнули руки, на щеках ее играл румянец, глаза блестели.

– Так мы поедем в Милан? – весело спросила она. – Мне так хочется посмотреть на этих железных чудовищ, о которых все говорят!

Внезапно Иван вспомнил о полученном накануне письме – мать сообщала о смерти мужа его сестры Надежды, писала, что та с малыми детьми в стесненных обстоятельствах, но по упрямству своему ни от кого не желает принять помощи. Одна надежда, что она согласится получить вспоможение от брата, на которого у нее нет причин таить обиды.

«… дело не столь срочное, Ванюша, ты поправляй свое здоровье, а как вернешься, так и съездишь к ней…»

Представив себе огорчение матери, Иван тогда подумал, что должен отправиться в Россию сразу по окончании курса лечения. Курс заканчивался через пять дней, но если ехать в Милан с Надеждой, потом еще воспользоваться случаем и попутешествовать немного по Италии… Нет, в этом случае раньше, чем к середине осени, до Москвы ему не добраться. А там пойдут дожди, распутица.

– Я теперь должен ехать в Москву, – виновато сказал он, – но потом…

– Потом! – неожиданно резким движением она соскочила с кровати и стала натягивать одежду. – Я все поняла, ты хочешь от меня избавиться? Так и скажи, для чего эта ложь, все эти слова о любви?

– Надин, подожди, ты не так поняла, я подумаю.

Вскочив, Иван неловко наступил на больную ногу, и впервые за последние недели ощутил столь острую боль, что в горле перехватило, а на лбу выступили капельки пота. Это заставило его остановиться. Надежда между тем натянула платье (в корсет она, приходя к нему, не затягивалась), надела шляпку, укутала лицо вуалью и направилась к выходу, но у двери задержалась:

– Думай. Если через три дня не решишь, больше не приду к тебе.

Хлопнула дверь. Утерев пот и переведя дыхание, Иван подумал, что нужно было бы одеться, пойти за ней и проводить, потом махнул рукой и вновь лег на смятые простыни. Боль в ноге притупилась, потом вообще утихла, а душа постепенно наполнялась тоской. Тонкий аромат духов Надежды, вмятина на подушке от ее головы, еще звучавший в ушах нежный обиженный голос… Он вдруг понял, что не в силах с ней расстаться.