Читать книгу Роман с предположительным временем - Георгий Костин - Страница 12

Я держал на ладонях перед глазами розовато желтый, а местами прозрачный, как янтарь, огромный абрикос слегка треснутый от зрелости в месте естественной ложбинки. И думал: вот открою сейчас его как давеча открыл книжку и погружусь в новый неведомый еще мне прекрасный мир, может быть даже в мир сказок тысяча и одна ночь. И почему-то сразу увидел в себе сказочного маленького Мука. Он был в белой чалме, широченных атласно-синих шароварах и в туфлях-чарыках с загнутыми вверх острыми носами. И явно давал мне какие-то знаки, словно хотел от чего-то предостеречь. «Ну да, конечно, – уже несколько по ребячьи дурачась, продолжил я свою мысль, – съем абрикос, у меня вырастут ослиные уши…» И тут же получил легкий шлепок по голове, словно это моя мать любовно отвесила мне подзатыльник, когда я начинал заигрываться.

– Не балуй особенно. А то и в самом деле они могут вырасти. – Прозвучал мелодичный, как хор детей и ангелов, шелест листвы абрикосового дерева. – Здесь всякие мысли имеют склонность материализоваться. Но коли тебе пошли на ум сказки, тогда хотя бы думай о русских сказках, в которых упоминаются молодильные яблоки. Съешь такое – помолодеешь. Но мои абрикосы – как теперь у вас говорят – круче. Тфу, не люблю это слово, никак не могу к нему привыкнуть. У меня, чтобы помолодеть, ничего есть не нужно. У меня молодеют, так сказать, (пришло и мне видно время осваивать ваш современный язык) – по умолчанию. Всяк, кто ко мне приблизился, а тем более сел под моей кроной и прислонился спиной к моему стволу, как ты – автоматически молодеет настолько, на сколько пожелает сам. Ты, впрочем (а это достаточно достойно и мудро), выбрал себе семилетний возраст. Но с такой же легкостью мог бы стать и годовалым и только что родившимся ребенком. Более того, ты мог бы выбрать и любой возраст развития плода в материнской утробе, хоть момент своего зачатия. Скажу больше, мог бы выбрать время и до своего зачатия. Но там ты оказался бы в стихии тотального и абсолютного ничего, в котором опять же по определению ничего быть не может, в том числе и тебя тоже. Впрочем, ради эксперимента, ради обогащения жизненного опыта и в ничего побывать, полагаю, следует. Но вот только как запомнить то, что там переживал, коли там нет и памяти?

Мои абрикосы потому и круче молодильных яблок, что возвращают человеку память. Генетическую память. Изначальную память всего сущего, память первозданных кристаллов. Всяк, съевший абрикос – может вспомнить что угодно в мельчайших, подробных ощущениях и деталях. И так отчетливо, как если бы пережил это все час назад. Да, он может вспомнить все, даже вольное, а чаще всего невольное свое пребывание в ничего. Но, и вот эта наиглавнейшая проблема, человек с таким объемом памяти жить не сможет. Такая память тяжеленным грузом навалится на его жизнь и придавит так, что невозможно будет дышать. Даже если он, исхитрившись, избавится полностью от неприятных воспоминаний, а будет помнить только благостное и счастливое. Человек, живущий в постоянном счастье – это самый кошмарный сон, какой только можно предположить. Но я даю воспоминания дозировано. Каждый мой плод – одно конкретное воспоминание: чего-то одного, но, как говорится ОТ и ДО. Но, главное – под конкретное деяние. Человеку дается возможность вспомнить НЕЧТО исключительно ДЛЯ ЧЕГО ТО. Дарованное мною воспоминание – стимул для совершения благого дела. Какого именно? – ты знаешь сам. В противном случае у тебя сейчас не было бы моего плода. Сначала намерение, выстраданное намерение, может быть даже выстраданное всей своей жизнью намерение сотворить благое дело. А только потом – генетическое воспоминание – как стимул и одновременно источник энергии для свершения его.

А вот когда совершишь, что тебе надобно совершить, вернешься ко мне, дам тебе еще один свой плод. У меня их достаточно: хватит для всех людей всех времен и народов…