Читать книгу Роман с предположительным временем - Георгий Костин - Страница 7

Нет, это все-таки был не горный склон. А какой-то огромный капонир, на вроде тех, в которых прячутся на земле боевые самолеты от неожиданных авиа налетов. В строительстве оных мне доводилось принимать участие, когда служил в армии. Но этот капонир был в десять, а то может быть и в сто раз больше. Крутой гигантский бок его достаточно умело замаскирован под горный склон. Настолько умело, что вблизи его и невозможно отличить от настоящего горного склона…

Тут даже в узких расщелинах на почти голых каменных глыбах росли карликовые инжирные деревья. И они, видно было, плодоносили крохотными, величиною с крупную вишенку, желтыми плодами, распространяя густой пьянящий медовый запах. Но самое главное, тут оказалось точно такое же (в этом я абсолютно уверен), состояние погоды и природы: солнца, воздуха, звенящей тишины и несказанной благости, какое реально переживал в фантастически сказочном месте, что в трех километрах от курортного местечка Чули, если углубиться в горы сразу от автобусной остановки вправо.

Мы всей семьей: я, Нина и десятилетний Лева – ходили туда собирать зрелый инжир для домашнего варенья. Тропа выглядела невзрачной и была усеяна круглыми сухими бараньими какашками. Идти под открытым знойным июльским солнцем было нетерпимо жарко и утомительно. Но потом вдруг нашим глазам открылось ущелье с высохшим, можно даже сказать пересохшим руслом горной речушки и инжирной рощицей с десяток карликовых деревьев в человеческий рост. А когда до нас докатился ядреный, настоянный на особенном горном зное запах зрелых плодов, показалось, что мы попали в сказку «Тысяча и одна ночь». И сам Сим-сим отворил нам заветную дверь.

И сейчас тут было то же самое. Разве что отсутствовали кеклики, но они вряд ли стали бы жить на склоне капонира, даже если искусственно и заселили бы их тут. Да и в выгоревшем, уходящем в бесконечную высь, небе – не нарезал овальные круги копчик, и жалобные его вскрики не лились скупым дождем на пересохшую землю. Но зато вдали, если мысленно протянуть продолговатое тело замаскированного под горный склон капонира до самого горизонта, то где-то на середине мысленной линии – отчетливо был виден полуразрушенный город. Я его узнал сразу: это – мой любимый подземный город, который часто является мне в истомно сладких и томительно грустных снах.

Я не удивился тому, что увидел его. Предполагал, что увижу тут что-то неожиданное и милое моему сердцу. А возможно он был создан моим благостным состоянием, которое навеял на меня капонир, мастерски замаскированный под горный склон, похожий на горное ущелье с инжирной рощицей, что близь курортного местечка Чули… Давно заметил, мой любимый подземный город может существовать только в благостном состоянии духа: или он, являясь ко мне во снах, навевает на мою душу благость; или наоборот, благость в моей душе сама вызволяет его из небытия.

Но сейчас он вроде как находится не под землей, а, как и подобает разрушенным временем городам, высится над землею. И земля на всем обозримом, уходящем за горизонт во все стороны света, огромном плато усыпана глиняными черепками. Точно такими же черепками (в далеком прошлом обожженной гончарными мастерами глиняной посуды), какими реально и ныне усыпана земля в старом Мерве близь могилы-мавзолея султана Санжара, что около городка Байрам Али…

И почва тут не песчаная. Тут и намека нет на пески забвения, которые скорее вольными ветрами выдуваются отсюда, чем вдуваются сюда. Тут гигантское глиняное плато, выжженное до основания. Оно похоже на гладкую небритую щеку вселенского великана с трехдневной щетиной – выгоревшими на солнце пучками трав эфемеров. Но зато по весне, когда не особенно жарко и заблудившиеся массивные тучи опорожняются обильными дождями – эфемеры оживают. Торопясь и толкаясь друг о дружку, выпускают сочные резные листочки, и вся эта одиннадцать месяцев в году мертвая земля превращается в изумрудный живой ковер, а потом на несколько дней меняет свой окрас на огненно красный – распускаются в своей нежной несказанной красе полевые маки…

Нет, я все же не прав, когда говорил об абсолютно голом глиняном пространстве. Поскольку между мной и горизонтом, может быть даже в геометрическом центре выжженного солнцем плато, высится одинокое дерево. Впрочем, может быть мое реальное воспоминание буйно разрастающихся по весне эфемеров и цветущих маков походя сотворило и образ этого дерева. А может быть ровным счетом, наоборот, само это дерево возбудило во мне реальное воспоминание об эфемерах, чтобы я, наконец, обратил тут свое пытливое внимание и на живое, а, следовательно, заметил и его тоже…