Читать книгу Роман с предположительным временем - Георгий Костин - Страница 9

На меня незаметно нашло особенное благостное состояние, которое я переживал, пожалуй, только в раннем детстве, когда долгими зимними вечерами сидел на коврике подле вязавшей шерстяные носки матери, прислонившись спиной к её теплой мягкой ноге. Я держал в руках какую-нибудь мальчишескую игрушку: паровозик, или автомобиль – откручивал, а потом закручивал у него колесико, словно исследовал, насколько его можно разобрать. Но делал это для отвода глаз, чтобы мать, да и отец тоже, ежели он находился в горнице, видели, что я чем-то деловито занят… Но на самом деле – я духом своим путешествовал внутри матери. В месте соприкосновения моей спины и её ноги всегда и сам по себе образовывался свободный проход. Я легко входил в него, углублялся, и самозабвенно путешествовал по огромному несказанно уютному для меня внутреннему миру матери. Смею допустить, что когда жил в её, материнской, утробе, чувствовал то же самое, но разве что только многократно острее, потому как тогда жил только там. А когда сидел, прислонившись к её ноге и, обуреваемый сладостной ностальгией по тому не совсем еще забытому времени, возвращался туда, в её лоно, как в нечто несказанно родное, но безвозвратное утраченное, а потому и щемящее сладкое и грустное одновременно…

Почти то же самое ощутил и сейчас. Только сидел, прислонясь не к материнской ноге, а к потресканной грубой коре дерева. Но точно так же для моего духа был открыт через мою спину, но точнее все же будет сказать, через позвоночник, свободный проход во внутренний мир дерева. Надо полагать, моего материнского дерева. Но возможно и материнского дерева всего человечества. Возможно, это абрикосовое дерево – и есть наша единая праматерь. По крайней мере, я, едва войдя в её внутренний мир, сразу же оказался в милом моему сердцу родительском доме во времена моего счастливого детства. Я даже мог потрогать подушечками пальцев острый край круглого обеденного стола, застеленного самотканой скатертью с длинной шелковой бахромой. И чуть ли ни физически ощутил как стол, несказанно обрадовавшись моему возвращению, в ответ порывисто обхватил мою ладонь для рукопожатия и с заслезившимися невольно старческими глазами затряс её, а затем, выпустив, заключил меня в жаркие объятия, и даже обдал мое ухо теплым домашним дыханием…

– Ну, вот. – Словно вернул меня из сладкого забытья в обыденную реальность, заботливый материнский голос. Но это был уже голос дерева. Меня это не удивило: у материнского дерева, дерева нашей праматери – и голос должен быть материнский. – Теперь ты сам понял все. Всякий истинный человеческий путь: великий или малый, не суть важно – начинается с самого начала. С утробы матери. Только великая благость в начале пути может привести к великому венцу. Великая благость в начале – великий венец в конце. Умеренная благость в начале – умеренный венец в конце. Отсутствие благости в начале – ужасный конец… Но ты это уже знаешь не хуже меня, а потому не буду испытывать тебя суетным переживанием благости, всегда подобным легкому наркотическому опьянению (ты давно прошел и это испытание), а перейду к делу. Тебе пришло время отведать мой плод. Впрочем, ты и сейчас свободен в выборе: можешь отказаться, и тогда ВСЁ, как подобает, вернется на круги своя, а ты вместе со ВСЕМ вернешься во время настоящее…