Читать книгу Пляска Бледных. Акт 1: Дочь Зла - Герр Фарамант - Страница 3

Свою подругу Дарина ценила за жизненный опыт, длинные ноги и сильный язык.

Раскинувшись на постели, обхватить её голову, вцепившись в копну коротко стриженых рыжих волос, и ощущать напористые, резкие, скользящие ласки было для неё невозможным, запредельным блаженством.

Выгнув спину, едва дыша, она изнывала от накатывающей волны наслаждения, всем телом подавалась вперёд, буквально вжимаясь собой в уста любовницы, сливаясь с ней в порочном поцелуе греховных утех. Снова и снова столь же острый, как лезвие огонька зажигалки, и столь же обжигающе-сладкий язык подруги касался её чувственной плоти, выписывая узоры вдоль лона, опоясывая их горячим, жгучим следом желания. Короткими, точечными касаниями Оксана впивалась в неё, обвив руками её бёдра, буквально сливаясь с ней, становясь её продолжением.

Дарина шумно выдохнула, закусив губу, и схватилась за белую, уже изрядно пропитанную потом и пряным дурманом благовоний простынь, ощущая, как длинные чуткие пальцы проникают внутрь.

Тяжело хватая ртом воздух, она извивалась под давлением Оксаны, отдаваясь её внимательным, сильным рукам, уподобляясь марионетке в руках кукольника. Раздвинула еще дальше согнутые в коленях ноги, впуская её в себя, жмурясь от удовольствия, охотно отвечая тихими, томными стонами приятной неги на ласки женщины.

Едва ли кто-то из сверстников способен дать ей подобные ощущения – они слишком маленькие, слишком глупые, совсем ничего не умеют. И – что наиболее важно, – ещё недостаточно одиноки, чтобы столь искренне, столь страстно любить только одного, единственного и столь горячо-близкого человека. Одиночество познаётся со временем, приходит с опытом, и вместе с ним раскрывается истинное желание, способность по-настоящему отдавать и отдаваться. Дарить. Человеку нужно время, чтобы познать себя, познать других. И лишь после он сможет разделить обретённое с тем, кто станет будущим спутником жизни.

Как долго продлится их связь, Дарина не знала. И по существу, в те моменты, когда Оксана была с ней, подобные материи – последнее, что заботило опалённый влечением разум молодой души.

Нежное дыхание горячих губ, чуткие, воздушные касания длинных пальцев, сильные, оплетающие тело ноги, набухшие в предвкушении сладкой истомы соски – и страстное, чувственное тело уже зрелой, опытной женщины влекло к себе не менее, чем прозорливый ум и познания в сфере человеческих взаимоотношений.

Ладонь Оксаны легла на живот, и девушка напрягла пресс, снова выгнулась, подалась навстречу любовнице.

Та чуть-чуть, совсем легко надавила на лобок, извлекая из уст подруги новый тихий стон – и снова, вместе с тем аккуратно, плавно, ритмично поигрывала пальцами, только распаляя жар, навлекая подступающую волну.

Пальцы стоп Дарины сжались в предвкушении. Откинув голову на бок, путаясь в собственном тёмном море размётанных волос, она стиснула зубы, закрыла глаза, с силой сжимая свою грудь в такт движениям Оксаны, напирая на неё, извиваясь всем телом.

Ни член, ни какой-либо иной фаллический символ никогда не заменит ей этих чутких, нежных, таких сильных пальцев, какие были у Оксаны. Здесь, в постели, женщина буквально овладевала своей подругой, всё ещё давая ей уроки жизни, но совсем иного толка – и Дарине это нравилось.

Находясь в её обществе, хотелось быть маленькой школьницей, не пытаться прыгать выше головы, не притворяться, что взрослее, умнее – это всё ещё будет потом, с другими, не здесь, не сейчас.

Снова сильное движение внутри – и девушка вскрикнула, зашлась дрожью, забилась в счастливой истоме, столь яркой, что на глаза навернулись слёзы. Внутренние стенки приятно вздрагивали, отвечая пальцам женщины, раз за разом сжимаясь – и отворяясь, окатывая сознание чарами сладостного забвения.

Находясь на грани между далёким сном и ускользающей реальностью, Дарина выдохнула, откинулась на подушку без сил, а её любовница одарила девушку нежной, мягкой улыбкой и снова припала к створкам разгорячённого взмокшего лона – и прилегла рядом, заключая её в объятия.

Так и лежали, нежась под тёплым, едва поднимающимся над далёким алым горизонтом солнцем нового дня.

– Однажды тебя посадят, – улыбнулась Дарина, игриво уткнувшись носом в щёку подруги.

– Но все мы знаем, кого заклеймят шлюхой, – парировала Оксана, ласково поцеловав её лоб.

Студентка вздохнула, перевернулась на спину и уставилась в утопающий в лиловом рассветном зареве потолок комнаты, закинув руки за голову. Потом тяжело поднялась, потянулась к подоконнику, ища зажигалку и пачку «Уинстона» с ментолом.

Закурила – и выдохнула белым клубом холодного дыма, всё так же глядя в пустоту.

Оксана, наблюдая за этим, неодобрительно покачала головой, откатилась на другую сторону постели, и, накинув на себя лёгкое покрывало, направилась в душ, оставляя студентку наедине с её мыслями. Та проводила её игривым улыбчивым взглядом, и, закинув ногу за ногу, продолжила курить.

Оставшись одна, в этой уютной маленькой спальне, где почти всё помещение залито алыми красками свежего дня, она отдыхала, уже в который раз просыпаясь вне отчего дома. Родителям сказала, что у подруги, и те не видели в этом проблемы.

Скоро нужно уходить на учебу: она выйдет вместе с Оксаной.

В университете в последнее время происходили занимательные события.

Первые месяцы лета – напряжённые и шумные, когда в универе появляются даже те, о ком ранее лишь догадывался. К тому же, ещё с мая, в зачётный период, стала наблюдаться довольно странная тенденция: многие ботаники стабильно не являлись на занятия, иные – если и приходили, то под чем-то, и преподаватели их тут же выставляли за дверь. На этом фоне сейчас пытались вести воспитательные часы против наркотиков, алкоголя и прочих элементов счастливой жизни для опустившихся.

Занимались просветительной деятельностью, в основном, те же студенты: профком и студсовет, видимо, решили помочь местной полиграфии: безвкусные афиши украшали половину лестничных площадок в корпусе. Это привело к тому, что девочки выряжались в тёмное и напевали Молко, а мальчиков находили обдолбанными на заднем дворе: одни проникались контр-культурой, другие – начинали ей жить.

На последнем вечере, куда согнали весь поток, случился самый настоящий праздник.

Лекция посвящалась реабилитации наркоманов и трагичной судьбе тех, кто покинул мир молодым. Слушать её пришли охотно – все, как на подбор, в чёрном, с анкхами. Косухи, рваные джинсы, берцы – как сходка блэкеров. Многие уже под травой, любовно раскуренной ещё до занятий. Им говорили, что глаза – это зеркало души, а они смотрели в ответ мутным размытым взглядом, улыбались, согласно кивали: затуманенное сознание дарило совсем иные краски миру вокруг.

Если дети – это цветы жизни, то Харьков – бодлеровский дендропарк. Культура смерти и декаданса слишком крепко врезалась в мозг, пропитала естество. С другой стороны, чего ещё ожидать от поколения, от чьих жизненных ориентиров веет «Нормой», конвульсивные попытки выжить напоминают Порождённого Сына Земли, а само бытие сводится к камерным беседам Пахома о «Зелёном слонике» с блюдцем сладкого хлебушка в руках. Если раньше коричневая чума вселяла ужас в сердца людей, взывая к образам концлагерей и пыток, то теперь это символ чайной розы на тленном поле пыльных сорняков. А если к холсту уже почти готовой картины добавить заупокойные мессы о чистой и непорочной лилии, крики ворона о несбывшимся грядущем и серое небо над мокрым асфальтом Берлина, то всё становится понятным без лишних слов: кто не разложился, тот застывает в прошлом, а наше время – пляска бледных мертвецов, что смиренно ждут своего личного состава на станцию вечного сентября.

Смотря на своих сверстников, Дарина часто задавалась вопросом: в других университетах всё так же, или это только ей повезло? Да и так ли это, в сущности, важно? Даже одного островка тьмы хватает, чтобы в дальнейшем оная распространилась повсюду.

А проблема была весомая, беспокоились как педагоги, так и родители учащихся, и, соответственно, правоохранительные органы.

Кто-то устойчиво проталкивал молодёжи вещества, и делал это очень аккуратно и незаметно: ни посредников, ни каких-либо иных третьих лиц. Из повязанных и допрошенных студентов не удалось выжать решительно ничего:

– Где взял?

– Нашёл.

– Врёшь.

– Пойдите и гляньте – там ещё есть.

Провалявшись в постели ещё с какое-то время, Дарина поднялась, раскрывая ставни, впуская в спальню свежую прохладу.

Взобравшись на подоконник, прислонившись к стеклу и подобрав под себя ноги, она так и сидела, в чём мать родила, продолжая смотреть на всё ещё спящие улицы родного города.

Серость и скука, жёлтая, болезненная тоска рассвета смешалась с пыльными водами харьковских дорог, всем своим видом крича о просьбе как можно более скорой смерти.

Нравилось ли это девушке? Едва ли. Она была вынуждена жить в этом могильнике хотя бы ещё какое-то время, пока у неё не будет достаточного количества денег, чтобы его покинуть. Слишком много вещей вокруг раздражали её. Наверное, только Оксана и ещё несколько человек были единственными приятными собеседниками в её окружении.

Девушка вздрогнула, тряхнула головой: внезапно ей показалось, будто над куполами Покровского монастыря что-то промелькнуло. То ли облака так удачно выстроились, то ли она слишком задумалась, но буквально на секунду она увидела до боли знакомые очертания небесного замка, рождённого в её снах. Величественный и огромный, островерхими пиками-башнями он сиял в облачном ореоле невозможно-ярким, неземным светом, озаряя мир далёкими отзвуками колоколов ветхой часовни.

Видение прошло так же неожиданно, как и явилось – всего миг, и облака снова стали косматыми синими кудрями, а небеса обрели привычный жёлто-лиловый оттенок пробуждающейся чумы.

Дарина закрыла глаза, пытаясь успокоиться, отогнать наваждение. Но образ реющей на горизонте твердыни всё никак не желал покидать сознание, маячил навязчивой тенью на фоне безмятежной серости городских крыш.

Девушка покачала головой, достала новую сигарету, выдохнула дым: нужно успокоиться, привести мысли в порядок. Только глюков с утра пораньше ей не хватало: ещё целый день предстоит, полный овощей, растений и прочей живности её личного дендрария, именуемого дискуссионным клубом.

Изначально его создавали для обсуждения трудоустройства и мероприятий, направленных на здоровую студенческую жизнь: турпоходы, вечера искусства, открытые лекции, помощь в адаптации приёмных детей в семьях.

На встречах на повестку дня выбирался ряд животрепещущих тем, и общим голосованием поднимали наиболее интересную из них. Среди собравшихся назначался председатель, который готовил теоретическую составляющую лекции, а потом каждый высказывал своё мнение по вопросу. Стабильно эти занятия посещала сама Дарина, пара её подруг и ещё несколько ребят, из тех, кто подавал хоть какие-то надежды, и чей круг интересов выходил за рамки обсуждений “+100500», «Гуф RIP» и прочих насущных тем.

Снова хотелось поговорить с Оксаной – сны девушки всё больше обретали оттенок кошмаров, становились куда более осознанными. К тому же на этом фоне участились перепады настроения, что ещё больше мешало сосредоточиться. Что куда опасней, могли вернуться панические атаки, от которых девушка пыталась исцелиться изначально.

Несмотря на классный секс с утра, сейчас, сидя на подоконнике и смотря в серый рассвет, Дарина томилась самой настоящей смертельной тоской, тоской от всего – и такой же безмерной усталостью. Как-то резко всё постыло, показалось обыденным и пустым – чего раньше она за собой не замечала. Вернее, не так часто, не с такой силой. И самое паскудное, сама студентка не находила объяснения этим скачкам. Что до Оксаны – та обещала сводить её на приём к психотерапевту, если ситуация ухудшится и снова понадобятся колёса. А опять сидеть на транквилизаторах и антидепрессантах не хотелось – ей хватило того, что было два года назад после расставания с первым юношей.

От очередного сеанса самокопания девушку оторвал внезапный звонок в дверь. Протяжный и зычный, он вторгся в тишину квартиры подобно похоронному набату, отбиваясь тяжёлым эхом от стен, ударяя в голову въедливой кувалдой, приводя в чувство.

Дарина удивлённо подняла бровь и сделала новую затяжку, стряхнула пепел в оставленную ещё с ночи стеклянную банку, но с места не сдвинулась, продолжая курить: ни она, ни Оксана никого не ждали.

Между тем, звонок повторился, утратив свой элемент внезапности и от того зазвучав ещё назойливее.

Хозяйка квартиры всё ещё принимала душ и, естественно, не слышала происходящего за шумом воды. Что до её гостьи – девушка слегка поёжилась, стиснув сигарету меж пальцев, медленно, с силой затягиваясь.

На третий раз её терпение лопнуло.

Спрыгнув на пол и накинув на себя валявшийся рядом лёгкий алый халат, Дарина быстро прошла в прихожую и замерла перед дверью. Посмотрела на экран видеоглазка.

Это девушка. Зрачков не разглядеть. Лицом – светлая, характерного пьяного румянца нет, вены – чистые, без порезов. За исключением своей настойчивости, выглядела вполне адекватно. Дёрганной назвать сложно, не шаталась. Опустила руки, ждала.

Приоткрой Дарина дверь (в случае чего – тут же можно запереться обратно), ничего дурного бы не было. Тем более, упорству этой молодой особы на лестничной клетке оставалось только позавидовать: она будто знала, что в доме уже не спали и там, по ту сторону двери, сейчас стояли, смотря на неё, ждали, решались.

Дарина усмехнулась своим мыслям и щёлкнула щеколдой, всё-таки согласившись принять странную гостью.

Та, осознав, что её усилия не прошли даром, просияла, и только рамки приличия остановили её, чтобы сходу не кинуться в объятия – хотя совсем секундный порыв был, и Дарина уловила, как девушка перед ней уже подняла руки и дёрнулась в её сторону – и вздрогнула, приосанилась, сдержанно кивнула.

– Вам кого? – поинтересовалась студентка, склонив голову на бок, про себя подметив, что всё ещё стоит с сигаретой в руке, опираясь о дверной косяк.

В неподвязанном халате, со спутанными волосами и усталым, кислым лицом, она, наверное, сейчас создавала то ещё впечатление.

Незнакомка напротив повторила жест девушки, окинула её не то скептическим, не то оценивающим взглядом, словно сомневаясь – а туда ли она попала. Замялась, помедлила с ответом – вроде бы цели своей достигла, ей открыли, а что делать дальше – понимала слабо, очень отдалённо представляя себе развитие событий.

Дарина молчала, впившись в неё скучающе-недовольными глазами, тронутыми мерным дымом от тлеющей «палочки смерти».

– Когда в следующий раз в библиотеке будете, – неуверенно начала незнакомка тихим, звонким, подобно утренней заре, голосом, – не забудьте застёгивать книги на ремни. Иначе они потом летают и кусаются.

Дарина снова удивлённо подняла бровь, пытаясь понять, что за бред несёт это дитя солнца.

– И ещё, – так же тихо продолжила она, – не тревожьте жителей сада: они потом нервничают и отказываются пить воду, а это смертельно для них.

Студентка уже собралась закрыть дверь, как вдруг её словно молнией прошибло: образы, к которым взывала незнакомка, не были лишены смысла. В своём последнем сне она действительно долгое время просидела в библиотеке замка за чтением одной из его пыльных, ветхих и тяжёлых книг, перевязанных крепкими ремнями – и оставила её на столе открытой. Равно как и играла в саду с цветочными нимфами, чьи тела росли из раскрывшихся бутонов алых роз.

– Кто ты? – неожиданно строго и резко для себя бросила Дарина, буквально вперившись в поникшую и потерянную девушку тяжёлым въедливым взглядом. Та, в свою очередь, сделала глубокий вдох, сжала кулаки – и гордо вскинула голову, очевидно, тоже теряя терпение.

– Меня зовут Сильфа, и мы в дерьме. Времени не так много, и, прогнав меня, ты сделаешь хуже, прежде всего, себе. К тому же, – добавила она, ясно давая понять, что возражения неприемлемы, – твоей девушке не меньше будет полезна встреча со мной.