Читать книгу Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев - Страница 10

Для утреннего укола Юльку переворачивать не пришлось, поскольку она спала кверху попой. Светка её уколола так, чтоб не разбудить. Не смогла её разбудить и женщина, развозившая завтраки. С этой задачей справились лишь Елена Иосифовна и её помощница-медсестра, нагрянувшие за час до обеда. Они сначала содрали с кременцовской ноги вымокшую кровью повязку и наложили новую, затем начали приводить пациентку в чувство. После минутного тормошения, щекотания и щипания за уши, Кременцова открыла мутные глазки.

– Доброе утро,– произнесла Елена Иосифовна, разглядывая её с большим недовольством.

– Доброе утро…

Язык не слушался Юльку, точнее– слушался, но не Юльку, а какую-то идиотку внутри неё.

– Простите, я…  мне… по-моему, я лежу. Мне надо… я должна встать, наверное, да?

– Вы помните, кто я, Юля?– строго спросила доктор.

– Конечно, помню!– бодро, уверенно и уже чуть более внятно ответила Кременцова, пытаясь вспомнить. Ей это удалось. Почти сразу вспомнилось остальное. Похолодев, Кременцова бросила взгляд направо. Свирепая медсестра, толкая перед собой тележку, покидала палату. Анькина койка была пуста. Справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству лежал на тумбочке.

– Что у нас за приступ был ночью, Юленька?– продолжала допытываться врачиха.

– Ночью?

– Да, ночью, ночью!

Кременцова не знала, что отвечать. Елена Иосифовна вздохнула.

– Я попрошу вас после обеда спуститься к невропатологу, на четвёртый этаж. История будет там. Спуститесь? Не забудете?

– Я спущусь.

Врачиха кивнула и устремилась вслед за сестрой.

– Елена Иосифовна, скажите, а Анька где?

Елена Иосифовна застыла. На её властном лице возникло короткое замешательство, уступившее место странной улыбке.

– Анечка то? Она в другом отделении. У неё возникли проблемы с почками.

– Да?

– Конечно. Ведь у неё же, Юленька, диабет. Тяжелейшей формы. Почки поражены. А тут еще это нервное потрясение! Вот и приступ.

– Это опасно?

– Юля, я – не уролог. Трудно сказать.

Оставшись одна, Юлька босиком прошлась до окошка, потом– обратно. Пол под её ногами качался как корабельная палуба. Мимо полуоткрытой двери палаты прошествовала, о чём-то переговариваясь, большая группа врачей во главе с заведующей. Сердце у  Кременцовой тоскливо ныло. Решив сварить себе кофе, она включила Анькин электрочайник, и сев на Анькину койку, взяла от нечего делать собачий справочник. Тут вошла санитарка с капельницей. Поставив её у койки, предупредила:

– Будьте в палате. Сейчас придёт медсестра.

– Скажите, а Светочка не ушла ещё?

– Светка то? В процедурном уколы делает. К вам она, как я понимаю, сама зайдёт. Ведь вы у нас барыня!

Проводив санитарку стеклянным взглядом, Юлька открыла справочник. Начала листать. Интересовали её, естественно, фотографии. На разделе «Сеттеры» она стала листать помедленнее, потому что очень любила эту породу. И вдруг её рука дрогнула, надорвав страницу, как рука Бекки Тэттчер из «Тома Сойера» . Два взъерошенных, рыжих ирландских сеттера возбуждённо застыли друг перед другом– мордочка к мордочке. Это были кобель и сука. Сука была очерчена карандашной рамочкой– но не горизонтальной, как того требовала, казалось, форма собаки, а вертикальной, как если бы это был портрет человека. Левая сторона рамочки протянулась между носами суки и кобеля, четко отделяя их друг от друга.

На лбу у Юльки выступил пот от неимоверного напряжения мысли. Когда, а главное, с какой целью обвела Анька рыжую суку иконообразной рамочкой? Вероятно, минувшей ночью, под впечатлением разговора. Ну а зачем, зачем? Ведь не поленилась достать из тумбочки карандаш! А кстати, есть ли он в тумбочке? Выдвинув верхний ящик, Юлька увидела карандаш. Взяв его, проверила, тот ли грифель по цвету и заостренности. Грифель был, похоже, тот самый. Так что хотела Анька сказать ей этим рисунком? Или – не ей? Но тогда кому?

Влетела, колотя шпильками, Светка– сонная, злая. В руке у неё был шприц.

– Кременцова, жопу!

Отложив справочник, Юля встала и приготовилась. Всадив шприц, медсестра спросила:

– Ты знаешь, что Анька– в реанимации?

Юля вздрогнула.

– Как?

– Вот так.

– А что с ней случилось?

– Почки накрылись. Она мне, кстати, всё рассказала.

Юля присела, но не от боли – от ужаса.

– Что она тебе рассказала?

– Да всё– про панночку, про икону, про твоего начальника, про собаку. Про Петьку.

Выдернув шприц, сестра рассмеялась.

– Ну, вы и дуры конченные. Совсем с ума посходили.

– Зачем она это сделала?– повернувшись, спросила Юля. В её глазах колыхались слёзы. Светка, смеясь, надвинула на иглу колпачок.

– Она ведь в бреду была. Ну, точнее, в полубреду. Потом вдруг опомнилась, заорала: « Ой, что я сделала! Теперь ведьма тебя убьёт!» Короче, дурдом на выезде, да и только.

– Света, зайди ко мне, пожалуйста, на минуту, когда закончишь,– сдавленным голосом попросила Юля, сев на кровать. Медсестра, сказав, что делать ей больше нечего, кроме как навещать психбольных, уцокала в процедурный.

Чайник давно вскипел. Только Кременцовой было уж не до кофе. Она сидела, будто пришибленная. Вошла внутривенщица. Ей пришлось дважды попросить пациентку лечь и поднять рукав. На её вопрос относительно самочувствия, Кременцова дала ответ с четвертого раза.

– Спасибо, лучше.

– Руку не щипет?

– Нет.

Зафиксировав иглу пластырем, внутривенщица удалилась. Через сорок минут привезли обед. Так как Кременцова не выразила желания отказаться, разносчица, заняв собой полпалаты, водрузила на стол три грязных тарелки с какой-то гадостью и ушла, ворча, что здесь не прокуратура, где можно и помолчать, когда к тебе обращаются. Гадость ещё дымилась ,когда опять прицокала Светка. На этот раз она цокала не так громко, поскольку туфли были другие. Сняла она и розовые штаны, заменив их джинсовой юбкой почти до пяток. Вместо косоворотки надела черную кофту. Переменился и взгляд её: был насмешливым, стал растерянным. Но, увидев, что капельница закончилась, она машинально выдернула иглу из юлькиной вены, перелепила пластырь на ранку.

– Лежи, не дёргайся! Согни руку.

Потом она уселась на стул.

– Анька умерла?– догадалась Юлька. Ответом ей был кивок. Молчание длилось долго. Юлька не отрывала взгляда от потолка. Он не расплывался и не мутнел, хотя Юлька знала, что жить ей более незачем, да и умирать не имеет смысла. Вечность– отравлена. Медсестра глядела в окно. Пришла внутривенщица. Поблагодарив Светку, унесла капельницу.

– Она была там, у Аньки,– сказала Светка.

– Кто? Рыжая?

Светка покосилась на дверь. Потом с какой-то мольбой уставилась на Кременцову.

– Ты ее видела что ли?-спросила та.

– Я…

Ещё один взгляд на дверь, и– скороговорка:

– Я шла сейчас к проходной по скверику– тут, за корпусом, где служебный вход– скверик, а за ним, слева, реанимация– иду, вижу: двери открыты…

– В реанимации?

– Да, да, да! Я остановилась от удивления. Вдруг смотрю-из реанимации выбегает собака! Большая, рыжая. Огляделась по сторонам, и– за пищеблок шнырь! Меня она не увидела за деревьями. Я влетаю в реанимацию, там– такое! Стол опрокинут, стул опрокинут, телефон на полу, капельница там же, разбитая, медсестры след простыл, Анька– скрюченная,  не дышит! Глаза– открыты, и так глядят, что я чуть не сдохла! За телефон берусь– … , провод оборван! Тут прибегают сестра и врач из административного корпуса…

– Что сказала сестра?– перебила Юлька.

– Да что сказала! Сижу,сказала, около Анечки, вдруг врывается псина, и – на меня! Я еле успела выскочить! Административный корпус был ближе, я в него и помчалась. Вот, что сказала.

– Ой, какой ужас!– крикнула Юлька, и, спрыгнув на пол, одним движением сорвала халат со своего тонкого тела,– какие все кругом идиоты!

Светка растерянно наблюдала, как она одевается. Её длинные пальцы без маникюра мяли прямоугольный кожаный редикюль.

– Скажи, Кременцова, что этой твари нужно?

– Убить тебя и меня,– ответила Кременцова, надев носки и взяв джинсы,– мы про неё слишком много знаем. Мне на себя плевать после смерти Аньки, поскольку в ней виновата я, и больше никто, но я не хочу, чтоб из-за меня погиб ещё кто-то! Ты где живёшь?

– Я? На Армавирской. Недалеко отсюда.

– Одна живешь?

– С мужем. С бывшим.

Кременцова уже застёгивала рубашку.

– Ну, если с бывшим, нам будет лучше пожить какое-то время в моей квартире. Я живу на бульваре Маршала Тухачевского.

– У тебя пожить? -изумленно переспросила Светка, вытаращив глаза. Юлька удивилась не меньше.

– Да, у меня. А что здесь такого? Надеюсь, ты понимаешь, что мы теперь сможем выжить только вдвоём.

Светка не ответила.

– Понимаешь? Или не понимаешь?

– Но ты ведь не долечилась еще!

– Уколы ты мне и дома поколоть сможешь. Курить я бросила.

– Ну а как я буду сюда на работу ездить? С тобой под ручку?

– Отпуск возьмёшь, отгулы, больничный! Не знаю, что! Мне нужна неделя! Я за неделю выведу эту мразь на чистую воду! Она боится, стало быть– есть, за что её взять! Неделя!

Светка вдруг жалобно заморгала. Выронив редикюль, прижала к лицу худые, белые руки и заскулила:

– Господи, боже мой! За что мне опять? Ведь я никому ничего плохого не сделала! Никому! Во что ты меня втянула? Гадина, тварь! Скажи мне, во что ты меня…

– В дерьмо,– оборвала Юлька. Переложив свои вещи из тумбочки назад, в сумку, она решительно присоединила к ним справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству. Хотела взять ещё какую-нибудь вещь Аньки– на память, но передумала, рассудив, что память и без того изгложет её несчастную душу до сердцевины костей. Выдвинув, тем не менее, нижний ящик Анькиной тумбочки, она вдруг обнаружила в нем надёжное подтверждение своей мысли. Это была небольшая книжка– Булгаков, «Мастер и Маргарита». Отлично! В точку.

Между тем, Светка вдруг успокоилась и уже была как будто, очень даже довольна возможностью сменить место жительства.

– Только мне домой придётся заехать, вещи забрать,– сказала она, помогая Юльке застегнуть сумку.

– Ну хорошо, заедем. Только на чём?

– Тут троллейбус ходит до Армавирской.

Сунув Светке гитару, Юлька надела шлёпанцы, взяла сумку, и– напоследок не удержалась, обвела взглядом маленькую палату. Не нужно было этого делать. Ведь она провела здесь не год, не месяц и не неделю– всего лишь полтора дня. Тридцать шесть часов. Да,за это время её судьба успела сплестись с судьбой больной проститутки так, что теперь, когда разодрали– хлынула кровь. Ну и что с того? Подумаешь-кровь. Анькина постель осталась такой, какой её оставила Анька, бросившись к телефону. В тумбочке аккуратно лежали вещи и книги. На столе стоял чайник. Но мягких тапочек с кроличьими ушами возле кровати не было. Где они, интересно? В реанимации? Или уже в мусорном контейнере?

Кременцова рыдала громко, уронив сумку и сев на стул. Светка обнимала её.

– Ну всё, хватит! Хватит! Юленька, перестань, не плачь. Ей бы через год отрезали ногу. Точно отрезали бы!

– То… точно?– переспросила Юлька, глотая слезы.

– Конечно! Я тебе говорю. У неё сахара зашкаливали всё время. Ведь ты же знаешь, чем она занималась. Разве она могла за собой следить? Когда вопрос встал бы остро, она сама…

Юлька хорошенько умылась, и они вышли. В коридоре, по счастью, не встретили никого. Спустились по лестнице. День был тёплый. Светило солнышко. Тополя и клёны стояли голые. Пройдя скверик, Светка и Юлька нагнали двух санитаров, которые везли к моргу каталку с трупом в чёрном мешке.

– Ребята, это моя подруга,– сказала Юлька, остановив санитаров,– позвольте мне попрощаться с ней.

– Сигарету дай и прощайся.

Светка дала. Открыв лицо Анечки, Юлька вздрогнула. Мёртвая, в самом деле, смотрела страшно. Смерть изменила её черты, придав им страдальческой утончённости. Юлька поцеловала синие, ледяные губы покойницы. Взяла сумку.

– Ну всё, пошли.

Перед проходной была лавочка.

– Помянуть не хочешь?– спросила Светка.

– Хочу. А чем?

Медсестра достала из редикюля пузырёк спирта. Сели.

– Он не разбавленный, что ли?

– С ума сошла? Конечно, разбавленный! Но чуть-чуть.

После осушения пузырька, Светка закурила. Юлька взяла гитару, стала играть « Зелёные рукава». Лавочка стояла под клёном. Он звенел ветками на ветру. Осеннее солнце щурилось, улыбалось. За проходной шумела большая улица.

– Так вы с мужем просто соседи?– спросила Юлька, начав играть другую мелодию.

– Да. И он мне– не муж. Уже три недели, как развелись.

– Любовь прошла, что ли?

Светка зевнула и усмехнулась.

– Её и не было.

– А зачем тогда поженились?

– Ну, зачем люди женятся?

– По любви. По залету. Из-за жилплощади. Из-за денег.

– От безысходности.

Кременцова так удивилась, что зацепила ногтем не ту струну.

– Я не понимаю! Ты – красивее Мэрилин Монро!

– Не обо мне речь.

– Тем более, непонятно! Ты вышла замуж за нелюбимого человека только из-за того, что у него не было шансов жениться ни на какой другой женщине?

– Да.

Внутри проходной, которая представляла из себя будку с приделанным к ней шлагбаумом для машин, вдруг вспыхнул скандал. Охранник отказывался впускать синюшного мужика с четырьмя бутылками водки. Мужик орал, что это-врачу подарок. Охранник орал, что к такому пойлу не то что врач– санитар из морга не прикоснётся. Очередь к проходной стремительно и ворчливо росла вдоль улицы.

– Я сейчас,– мяукнула Светка, и резво встав, прошмыгнула в будку. Крики сразу же стихли. Через минуту Светка и алкашонок вышли на территорию.

– Ой, спасибо, родная,– пробормотал мужик, достав из пакета одну бутылку и вручив её Светке,– век не забуду, милая!

– Мне плевать, забудешь ты или нет. Яблоко давай!

Мужик дал два яблока– небольших, но красных, и зашагал к четвёртому корпусу. Сев на лавку, Светка зубами вскрыла бутылку и протянула её отложившей гитару Юльке, предупредив:

– Но только учти: тебе пить нельзя!

– Почему?

– Лекарства, которые тебя колят, не совместимы с водкой.

– Плевать!

Хлебнув по грамм семьдесят, вгрызлись в яблоки. Потом Юлька стала разглядывать мужиков, проходивших мимо, а её собутыльница, закурив последнюю сигарету, коротко изложила и предысторию, и историю своего недолгого брака. Да, она вышла замуж из жалости, но с иллюзией, что объектик этого чувства по меньшей мере боготворит её. Однако довольно скоро ей стало ясно, что он решил с её помощью доказать самому себе и своим друзьям, что очень даже способен соблазнять женщин, при том красивых. И одного доказательства ему оказалось мало.

– Он изменил тебе, что ли?

– Если бы изменил! Но это даже изменой назвать нельзя. Он просто шалав развёл! И при том – в открытую.

– Значит, он при деньгах?

– С весны. Он– бухгалтер. Пятнадцать лет отработал в каком-то сраном НИИ. А в марте его взяли по конкурсу на совместное российско-американское предприятие. И– посыпались деньги.