Читать книгу Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев - Страница 7

Дождь скорее накрапывал, чем хлестал, но был ледяным. Пробежав вдоль садика, Кременцова остановилась. Дальше дорога, тянущаяся к шестнадцатой Парковой мимо стройки, была прекрасно освещена. Достичь по ней улицы к данному моменту женщина с зонтиком не смогла бы, даже побив мировой рекорд по скорости бега на стометровку. Логично было предположить, что она свернула с неё, благо, что с обеих сторон виднелись жилые и нежилые здания, окружённые закоулками и заборами. Кременцова долго стояла на одной ножке, как цапля, решая, что предпринять. Можно было бегать кругами по подворотням, рассчитывая на чудо, можно было рыдать и биться головой о бордюр, пока он не треснет, а можно было вернуться в Волгу и поднять на ноги все окрестные райотделы. Бегать кругами хотелось меньше всего. Слёзы уже текли из глаз Кременцовой, бордюр был близко, но она кое-как взяла себя в руки и повернулась, выбрав вариант номер три. Шагнуть не успела– со стороны помойки с тремя контейнерами, близ которой она стояла, прогремел выстрел. Кременцова молниеносно шлёпнулась на асфальт, забыв, что он– не татами. Что при этом отшибла, не поняла– от боли извилины натянулись между ушами и загудели, как басовые струны. Стрельба продолжилась. Ни одна из пуль ближе, чем за метр от Кременцовой не просвистела. Понятно было, что тот, кто их посылал, впервые столкнулся с таким явлением, как отдача. После девятого выстрела прозвучал безвольный щелчок. Услыхав его, Кременцова с бешеной рожей поднялась на ноги, вынула пистолет, взяла на прицел центральный контейнер и прорычала:

– А теперь выползай, паскуда вонючая! На карачках! Ствол возьми в зубы! Выползай, живо!

– Эй! Вы чего там, с ума сошли?– послышался за спиной мужской грубый голос,– что за пальбу устроили?

Кременцова сообразила– сторож со стройки.

– Всё хорошо,– сказала она, не спуская взгляда с контейнера,– за ментами сбегай. Скажи, что я– из прокуратуры.

– А вот они, уже здесь!

Услышав позади топот двух человек могучей комплекции, Кременцова не удивилась. Она припомнила, что за стройкой видела райотдел, когда ехала с Хусаиновым и Андрюшкой к третьему корпусу. Но когда её, подбежав с боков, за одну секунду обезоружили, сбили с ног, сковали наручниками и начали молотить ногами с матерной бранью– от изумления нахлебалась воды из лужи.

Били её нешуточно. Раза три она порывалась крикнуть: «Я лейтенант районной прокуратуры!», но от ударов её дыхание всякий раз пресекалось, и она лишь хрипела, пуская ртом кровавые пузыри. Самая жестокая боль досталась запястьям, поскольку руки были скованы за спиной. Наконец, пинки прекратились. Вспыхнул фонарик. Раздался возглас:

– Ого! Она лейтенант!

– Реально! Ой, блин!

Её расковали, перевернули, подняли чуть нежнее, чем сбили с ног. Не дали упасть, когда начала валиться.

– Убери свой фонарь!– вскричала она, яростно размазав по лицу грязь. Тонкий луч фонарика отклонился. Выплюнув кровь, Кременцова вынула ксиву. Два небритых сержанта, стоявшие перед ней, отчаянно извинялись. От одного несло водкой, а от другого– портвейном. Кто-то из них совал ей её «Макаров».

– Вы уж простите! Мы реально не видели! Сидим, слышим– выстрелы. Выбегаем, смотрим– женщина с пистолетом!

Взяв пистолет, Кременцова тихо и деревянно спросила:

– Куда она побежала?

– Кто?

– Женщина с пистолетом!

Сержанты были удивлены.

– Так это же вы и есть…

Скорчив злую рожу, Кременцова приблизилась к трём контейнерам, заглянула в каждый, потом обследовала пространство позади них, до кирпичной стенки, и, выпрямившись, стремительно захромала в тёмную глубину дворов. Сержанты, забыв про дождь, смотрели ей вслед, пока она не исчезла.

– Вот это да!– промолвил один.

– Гляди-ка– лучше ширяться, чем водку пить,– заметил его напарник,– запаха никакого, а толку больше!

И оба стража порядка, ёжась от холода, поспешили в свой райотдел.

Был уже двенадцатый час. Кременцова шла по тихим дворам, разбивая пальцы одервеневших ног о выщербины асфальта, залитые водою. Вместе с дождём по её лицу и ноющему, покрытому синяками телу, струился пот. У неё был жар– тяжёлый, полубредовый. Она звала на помощь все свои силы, чтоб не упасть и не потерять среди наваждений главную мысль всей жизни: рыжая не могла бежать к Шестнадцатой Парковой напрямик, по светлой дороге– эти два идиота заметили бы её. Значит– она здесь, во дворах, и точно плутает: в спальном московском микрорайоне дождливой ночью и чёрт заблудится. Дома-длинные, одинаковые, дворы– с сотнями закоулков, на один двор– два– три фонаря, а надо бы -сорок.

Нельзя сказать, что бедная Кременцова совсем сдурела. Нет, она понимала краем сознания, что её мучения ни к каким результатам, кроме печальных, не приведут, однако решила, лучше добегаться до гангрены, чем разбить лоб о стену, что она много раз в своей жизни пыталась сделать по куда более мелким поводам. Всякий раз её находили возле стены без памяти, всю в крови, но с целым всё-таки лбом. Теперь же– после того, как она в течении трех часов трижды упустила маньячку, ей оставалось либо с разбега штурмануть стену, либо лишиться хотя бы одной ноги, чтоб разбег не вышел.

Так рассуждала скорее даже не краем, а уголком сознания  Кременцова, идя вдоль длинных многоэтажек, разглядывавших её тысячами жёлтых и чёрных глаз. Основной то частью сознания она всё ещё рассчитывала поймать маньячку и отметелить её как следует– лихо взмахивала руками, взбрыкивала ногами: вот так вот, дескать, будет метелить, вот так, вот так, да ещё вот так, с разворота! Но когда за углом показалась улица– вероятно, одна из Парковых, обе части сознания притупились. Пропал запал и ноги лишаться, и голову разбивать, и метелить рыжую суку. Ноги уж не держали, перед глазами всё плыло и качалось. Сев на бордюр, который отделял тротуар от проезжей части, лейтенант  Кременцова горько заплакала.

Дождь всё лил. Ни прохожих, ни машин не было. Лужа, в которую  Кременцова поставила перевязанную ступню, замутилась кровью. Через минуту вдруг показалась одна машина– красный «Жигуль». Он затормозил перед  Кременцовой. Открылась правая дверь.

– Мадам, вам куда?

Голос был хрипатый, с южным акцентиком.  Кременцова назвала адрес, не утаив и номер квартиры.

– Окей, садись.

Держа пистолет под кителем,  Кременцова кое-как встала и забралась в машину. Та резко тронулась и рывками набрала скорость.

– Где туфли-то потеряла?– спросил водитель, толстяк с чёрными кудряшками и усами.  Кременцова молчала. Она была на грани потери пульса.

– А чем ты будешь со мной расплачиваться?

– Чего?

– Я спрашиваю: резинка у тебя есть?

– Нет. Есть только железка,– ответила  Кременцова, вытащив из-под кителя пистолет. Больше вопросов у толстяка не возникло. Он всю дорогу молчал. Гнал быстро. За полчаса долетели. Выходя из машины, лейтенант  Кременцова всё же дала отшитому кавалеру двести рублей– в благодарность за то, что он подогнал «Жигуль» вплотную к подъезду. Больше у неё с собой не было. Три ступеньки перед подъездной дверью и пять ступенек до лифта отняли у неё последний остаток сил. Она жила на шестом. Лифт, к счастью, стоял на первом. Войдя в квартиру, сказать точнее– упав в неё,  Кременцова сразу, в прихожей, сняла с себя абсолютно всё, включая повязку, кое-как поднялась, зажгла везде свет, и, сев на диван, осмотрела ногу. Ступня распухла и покраснела. Её пронзала дергающая боль. Во всём теле была ужасная ломота и слабость, что говорило, видимо, о высокой температуре. Выпив пятьдесят грамм коньяку,  Кременцова быстро ополоснулась под душем, приковыляла обратно в комнату, улеглась, взяв трубку радиотелефона, и набрала 03. Вызов приняли. Это заняло минут десять. Потом она позвонила Инне Сергеевне Карнауховой, на домашний.

– Слушаю вас,– ответила заместитель районного прокурора.

– Инна Сергеевна,– пискнула  Кременцова предсмертным голосом,– вы меня узнаёте?

– Юлька? Ты где?

– Я дома! Инна Сергеевна, у меня нога вся синяя и чернеет! Температура– сорок! Что делать?

– Срочно вызывать скорую!– рявкнула Карнаухова,– Срочно! Ясно?

– Так точно– вы мне только скажите, Инна Сергеевна, с Хусаиновым– что?

– Он ранен.

В голосе Карнауховой прозвучало что-то чужое, странное, незнакомое.

– Ранен? Сильно?

– Не беспокойся, слегка. Однако в больнице пару дней ему побыть придётся. И тебе– тоже. Юлька, ты меня слышишь? Если завтра окажется, что ты– дома, а не в больнице– уволю! Сразу! По тридцать первой! Вопросы есть?

– Никак нет.

– Очень хорошо. Набирай 03. Через полчаса я узнаю номер больницы, в которую тебя взяли. Так что, давай.

С этими словами, Инна Сергеевна положила трубку. Бросив свою,  Кременцова встала, приблизилась к секретеру, вынула из него английские сигареты и закурила. Никотин вызвал у нее тошноту, однако даже если бы от него начались родовые схватки, сигарета брошена не была бы. Достав из шкафа комплект белья, футболку и джинсы,  Кременцова оделась. Потом она сходила в прихожую, где лежал пистолет, упрятала его в сейф и начала сборы. Нога у неё почти не кровоточила, хотя болела ещё сильнее, чем сорок минут назад.

Часы на дисплее видеомагнитофона высвечивали час сорок. Когда спортивная сумка была до треска набита книгами, парфюмерией и вещами, прибыла Скорая. Этим грозным словом назвалась щуплая, заспанная девчонка лет двадцати, в зелёных штанах и того же цвета косоворотке с красным крестом на спине. Велев Кременцовой лечь, она осмотрела её ступню, пощупала пальцы. Её глаза выражали вялую озадаченность.

– Больно?

– Да! Ещё как!

– Это хорошо. Диабета нет?

– Диабета? Нет.

– Это хорошо. А когда поранилась?

– Часов шесть назад.

– Это плохо,– проговорила девчонка, и, наклонившись, открыла свой саквояж,– укол тебе буду делать. Штаны спускай.

Распластанная с упором на локти голой задницей кверху,  Кременцова следила, как медработница наполняет шприц.

– А что это за укол?

– Анальгин, жар снять.

Небрежно протерев спиртом правое кременцовское полупопие, девушка со шлепком всадила в него иглу, Кременцова пискнула.

– Не ори, не больно.

Выдернув шприц, девчонка стервозным голосом отчеканила:

– Госпитализация, срочно. В противном случае…

Провела ноготком по складке между уколотым полупопием и бедром.

– Отрежут до задницы. Поняла? Или повторить?

– В какую больницу?– спросила сдавленным голосом  Кременцова, натянув джинсы.

– А сейчас найдём какую-нибудь.

Усевшись за стол, девчонка раскрыла лежавший на нём кременцовский паспорт и подняла с ковра телефон. Зевая, набрала номер.

– Алло, алло! Женщина. Москвичка. Двадцать пять лет. Пять открытых ран на стопе.  Кременцова Юлия Александровна. Воспаление. Тридцать девять и пять.

Минуту ждала.

– Спасибо.

Положив трубку, девчонка опять зевнула и поглядела на  Кременцову, вставшую закурить.

– Шестьдесят восьмая.

– А где она?

– В Люблино. Ты куда вскочила то без повязки? Сядь, ненормальная!

Кременцова молча плюхнулась в кресло. Вынув из саквояжа бинт и присев на корточки, фельдшерица перевязала ей ногу.

– Тапки надень.

Кременцова встала, надела тапки и взяла одной рукой сумку, другой– гитару.

– Куда гитару то с собой прёшь? Обалдела с жару?

– А что я там буду делать?– вошла во гнев  Кременцова,– … чесать?

– Тоже верно. А ну, давай-ка её сюда!

Так они и вышли: девчонка-фельдшер – с гитарой и саквояжем, а  Кременцова– с сумкой.

– В лужи не наступай!

Дождя уже не было. Запихнув пациентку с её вещами в заднюю часть машины, девчонка села рядом с водителем. Повернулась.

– Хочешь– сиди, а хочешь– лежи. Но лучше лежи. Тебя не тошнит?

– Да нет,– отозвалась Юля, скрючиваясь на жёсткой лежанке.

– Если вдруг затошнит, под креслом– пакет.

– Окей.

Буквально через минуту после того как машина тронулась,  Кременцова крепко уснула. Приснился ей Алексей Григорьевич Хусаинов. Он что-то ей говорил, шагая из угла в угол своего кабинета.  Она, слушая его, сидела на стуле и качала ногой, закинутой на другую ногу. За открытым окном сияло яркое солнце. Сияло так, что было больно глазам, даже отведённым, даже закрытым, и адски жарко. У Кременцовой , что называется, мозги плавились. Она честно, изо всех сил пыталась понять, что ей говорит Хусаинов, но не могла. А он говорил взволнованно, громко, страстно, чуть ли не со слезами. Ни на одну секунду не умолкал.

Когда проезжали, включив сирену, Текстильщики, где движение было плотным,  Кременцова проснулась. Её подташнивало, однако пакет она брать не стала, просто перевернулась на другой бок. Тошнота прошла, и опять сознание захлебнулось тяжелым бредом. На этот раз её, неспособную шевельнуть ни рукой, ни ногой, куда-то поволокли по острым камням. К счастью, это длилось недолго.

– Юлька, приехали! Просыпайся!

– А?

Кременцова дернулась, рывком села и заморгала. Было темно.

– Я сейчас… Сейчас…

Глаза стали привыкать к темноте. Машина стояла перед торцевой двустворчатой дверью длинного корпуса. Рядом с ней курили трое охранников, вдалеке виднелись ещё какие-то корпуса.

– Да ты у меня чего-то совсем расклеилась, Юлия Александровна,– с беспокойством заметила юная медработница, помогая своей трясущейся подопечной выбраться из машины,– идти то сможешь?

– Да, ничего. Понеси гитару.

За дверью, слева, был холл с кушетками, справа– регистратура. Дальше тянулся лишь кое-где освещенный жёлтыми лампами коридор длиной во весь корпус.

– Гнойное воспаление,– доложила девчонка, остановившись перед окошком регистратуры.

– Четвёртый,– бросила ей другая девчонка, чем-то похожая на неё. Она пила кофе.

Дверь четвёртого кабинета была открыта, и это не удивляло– кроме стола, кушетки и стула, в нём не было ничего.

– Ну всё, жди врача,– сказала работница Скорой помощи, разместив Кременцову с её пожитками на кушетке,– надеюсь, всё обойдется. Здесь хирурги хорошие. Не грусти.

– Спасибо тебе,– промямлила Кременцова и протянула ей руку. Девчонка звонко хлопнула по её ладони ладонью и убежала. Без нёе Юля всё-таки загрустила. Через пять минут пришёл врач– невысокий, худой, с седыми усами и хитрющими глазками. Положив на стол бланк истории, сел, достал авторучку и сказал:

– Здравствуйте.

– Добрый вечер,– ответила  Кременцова. Врач улыбнулся, скользнув по ней быстрым взглядом.

– Скорее, доброе утро. Пожалуйста, назовите вашу фамилию, имя, отчество, год, число и место рождения.

Кременцова всё назвала. Врач всё записал.

– Покажите ногу.

– На ней повязка!

– Снимите.

Кременцова не без труда размотала бинт. Взглянув на ступню, врач начал какую-то писанину.

– Лекарства все переносите?

– Вроде, да.

– А температура какая?

– Не измеряла. Но у меня, по-моему, жар.

Врач минуты три скрипел авторучкой. Потом сказал:

– Звонила ваша начальница.

– Карнаухова?– удивлённо спросила Юля.

– Кажется, да. Она попросила положить вас отдельно.

– Да ну! Зачем?

– Я тоже думаю, незачем. Да у нас, если честно, даже возможности такой нет. Палаты забиты. Только в двухместной лежит одна хорошая девушка, ваших лет. Хотите туда?

– Конечно!

Врач встал, вручил  Кременцовой её историю.

– Первый корпус, шестой этаж. Четвёртая хирургия. Палату вам дежурная медсестра укажет. До корпуса вас сейчас довезут.

– Скажите, а ногу точно не ампутируют?

Врач отчаянно замахал руками.

– С ума сошли! Зачем такое сокровище отрезать? Поколем, покапаем, и через недельку прогоним.

– Спасибо вам.

Не успел врач выйти, вошёл охранник. Взял гитару и сумку.

– Пойдемте, Юлия Александровна.

Прямо за порогом ждала машина с красным крестом. На ней  Кременцову доставили в первый корпус. Лифтёр был пьян.

– Молоденькая такая! Чем заболела то?

– Отдыхай, не зоофилией.

Дежурная медсестра прямо на посту сделала  Кременцовой хорошую перевязку и проводила её в палату.

Там горел свет. На одной из двух стальных коек лежала с книжкой блондинка, действительно– молодая, рослая и красивая. На ней был больничный халат. Одна из её длинных и стройных ног была перевязана точно также, как нога  Кременцовой. Скользнув по новой соседке высокомерным, пристальным, поверх книжки, взглядом, блондинка молча перелистнула страничку.

– Юля,– представилась  Кременцова, сев на кровать и ногой задвинув под неё сумку. Гитару она приставила к стулу.

– Аня,– отозвалась блондинка, не отрывая взгляда от книжки.

– Чем ты болеешь?

– Да много чем.

Тон ответа был не менее красноречивым, чем его суть.  Кременцова, встав, сняла джинсы и аккуратно повесила их на дверцу облезлой тумбочки.

– Может, выключим свет? Спать хочется.

– Выключай.

Сказав так, блондинка закрыла книжку, и, отложив её, забралась под тонкое одеяло. Четыре метра до выключателя показались Юле, уже настроившейся свалиться и отрубиться, крестным путем. Идя в темноте назад, она заплутала. Анька, поднявшись, молча направила её к койке и вновь легла на свою. Кровать была очень жесткая и скрипучая.  Кременцова мучилась целый час, пытаясь уснуть. Соседка во сне сопела. По коридору ежеминутно бегали с галдежом медсестры. Кто-то где-то стонал– очень далеко, палат за пять-шесть. Из-за этих стенаний Юле, когда она, наконец, уснула, приснилась камера пыток.