Читать книгу Прекрасная глупая попытка - Хэнк Грин - Страница 4

Я делаю это, только потому что должна.

Большинство известных людей сперва жаждут славы, а затем, добившись цели и познав обратную сторону медали, ноют, за что получают справедливые упреки. Я же всегда считала: всемирная известность до добра не доведет. Поэтому и не позволила Эйприл упоминать в первой книге мою фамилию. На этих страницах вы тоже ее не найдете. Можете, конечно, поискать в интернете, однако уверяю: ни я, ни друзья никогда не разглашали мою фамилию в сети. Если вам удастся ее выведать – скажите спасибо размытию границ частной жизни и отдельным людям, проигнорировавшим мою позицию по данному вопросу.

Начну свой рассказ именно с этого. Я умышленно держалась подальше от медийной жизни Эйприл. И свои личные данные я разгляшать, разумеется, не намерена (это дело принципа), но буду с вами гораздо откровеннее, чем хотелось бы.

К примеру.

Мои отец с матерью довольно богаты. Я родом из Верхнего Ист-Сайда, выросла в доме, которым родители владеют тридцать лет. Он стоил дорого уже на момент покупки и НЕРЕАЛЬНО дорого стоит сейчас. В общем, у нас всегда было что-то вроде дворика, где в детстве мы с родителями выращивали морковь и помидоры. Выдернуть поспевшую морковку из-под земли казалось мне магией. Крошечное зернышко, почти незаметное даже в моих детских пальчиках, превращалось в оранжевый овощ, облепленный влажной почвой, – большой и крепкий, как в магазине. Словно я закопала пробку, а вытащила бутылку колы!.. Корнеплоды, созревающие под землей: морковь, свекла, картофель, лук – нравились мне больше всего. Даже когда мы выращивали овощи в горшках и ящиках, мне нравилось размышлять о процессах, скрытых от наблюдателя. Я представляла, что стоит немного копнуть – и прямо в руки, как по волшебству, выпрыгнет чудесная, вкуснейшая еда.

Тогда мне не приходило в голову, что огород мама разбила ради меня. Когда я выросла, мои увлечения поменялись, интерес к садоводству пропал. Долгое время я даже не помышляла ни о чем подобном – разве что поливала домашний цветок, – пока однажды, спустя пару месяцев без Эйприл, не позвонила матери.

– Я не верю, и все тут, мам! Должно быть, она где-то скрывается, – поделилась я своей навязчивой идеей. – Почему ее никто не ищет? Живут себе, как прежде!

– Не слишком ли ты на этом зациклилась?

– При чем здесь я?! Ее ведь не нашли! Вдруг ее вообще там не было?

– Где же она прячется, милая?

– В том-то и дело, что не знаю! Может, в космосе. Или в Хобокене[1]. В любом случае, я уверена, что наша жизнь изменилась навсегда. Все решили, что раз Карлы и «Сон» исчезли, то все вернулось на круги своя. А это не так. Понимаю, звучит странно, но я не одна так считаю. Нас много.

– Ты все еще заходишь в «Сом»?

– Там хорошие люди, мам! Со многими я подружилась. «Сом» лучше, чем «Твиттер».

В каком-то смысле так и было. В «Соме» – сообществе небольшом – сразу банили всех, кто не прочь поиздеваться над другими. Хотя в одном «Сом» все-таки проигрывал «Твиттеру». Мы создали социальную сеть, чтобы решать последовательности из «Сна». Разгадывать тайны. А если соцсеть заточена под загадки, ее обитателям все будет казаться загадочным.

Я по-настоящему гордилась тем, что стояла у истоков «Сома» и внесла свою лепту в объединение человечества. Сейчас же «Сом» наводнили конспирологи. Ладно, по крайней мере, вежливые. Так что отвечу на мамин вопрос сейчас (тогда я его проигнорировала): да, я заходила в «Сом» и проводила там чертовски много времени.

– Может, займешься садоводством? – предложила мама.

– Что?

– Как в детстве. Или найди другое хобби – свяжи шарф, собери пазл… Тебе не помешает отвлечься. Разгрузить голову.

Ее совет возмутил меня до глубины души. Чудесно, если я найду хобби, не связанное с моей мертвой бывшей девушкой, да, мам? Всем станет лучше, особенно тебе, потому что не придется наблюдать, как твоя дочь все больше уходит в себя. Нет, мама, это не сработает!

Впрочем, в какой-то мере сработало. Подумав об огороде, я и правда захотела что-нибудь посадить, полить или вскопать. Увы, дворика у меня не имелось. Поэтому я села на метро до Верхнего Ист-Сайда и уже через полчаса постучала в дверь родительского дома. Открыла мама.

– Хорошо, давай что-нибудь посадим. – Я улыбнулась краешком губ.

Мама улыбнулась в ответ, обняла меня и отвела в сад. Там она достала выкрашенный под глину пластмассовый горшок около фута диаметром, а я наполнила его почвенной смесью. На кухне мы разрезали пару юконских золотых картофелин, предварительно убедившись, что на каждом кусочке есть глазок. А затем вместе – как в старые-добрые – зарыли картошку в землю.

– Ты даже не представляешь, мам, как мне паршиво, – призналась я.

– Милая… – В ее больших глазах светилось понимание. – Тебе и должно быть нелегко.

Я не плакала уже несколько недель, отчего слезы хлынули с удвоенной силой.

Я человек закрытый, и, как мне нравится думать, именно поэтому Эйприл мало обо мне рассказывала, а не потому, что ей плевать. Возможно, свою роль сыграли обе причины. Тем не менее в прошлой книге не раз говорилось, какая я собранная, умная, упорная, сколь многого добилась. Чушь собачья! Все мы притворяемся – а Эйприл, возможно, пела мне дифирамбы оттого, что бросила меня, как только на горизонте замаячило приключение.

До «Сна» я понятия не имела, куда катится моя чертова жизнь. Я позволяла своей девушке спать в гостиной, ведь ей так трудно было свыкнуться с тем, что мы съехались. По мнению многих коллег, должность мне досталась из-за цвета кожи. А еще я никогда не заработала бы той суммы, что лежала на моем счету, так как, к большому огорчению отца, решила изучать дизайн, а не управление бизнесом.

Я не открывала правды о своих финансах ни Эйприл, ни кому-либо еще. Все из-за глубокого, жгучего чувства вины.

Я ведь должна выступать от имени тех, у кого моих возможностей нет. Должна служить примером, что черные могут быть богаты, а считающих иначе – обвинять в расизме. К тому же должна хаять систему, которая сделала меня богатой. Не слишком ли много «должна»?

Забудьте. Я просто хотела сказать, что мне не нужно было зарабатывать на жизнь, отчего мое пребывание на нелюбимой работе делалось довольно бессмысленным. Такую безысходность сложно объяснить. Что ж, все мы пленники собственных жизней.

«Сом» же был гораздо значимее меня самой, и я вносила весомый вклад. Деньги не помогали мне разгадывать последовательности – меня уважали исключительно за преданность общему делу. В сети ничего обо мне не знали. Не знали, что я богатая и чернокожая, что со мной встречалась Эйприл Мэй. Я была просто Мурлетарием. Друзья по «Сому» видели лишь мои действия и слова. По той же причине, учась в колледже, я рисовала веб-комикс про котов-коммунистов. Я хотела заслужить уважение независимо от того, кто я такая.

В общем, одну дыру в моем сердце оставил ушедший «Сон», а другую, еще больше – исчезновение Эйприл. Я пыталась законопатить эти дыры, зависая в интернете и злясь на весь белый свет. А еще мне помогал «Сом», где встречались посты вроде этого:

В РЕКЕ ДЕЛАВЭР СНОВА НАЙДЕНЫ ДЕЛЬФИНЫ

Вчера в реке Делавэр очевидцы заметили двадцать дельфинов. К северу от мест, где недавно начались перебои со связью – см. тред [ПРОБЛЕМЫ С ИНТЕРНЕТОМ В НЬЮ-ДЖЕРСИ, ДЕЛАВЭРЕ И ПЕНСИЛЬВАНИИ]. Дельфинов обнаружили рядом с Трентоном, штат Нью-Джерси. Вероятно, они провели в пресной воде не один день. Большинство погибло, несколько особей спасены активистами. За последние две недели это уже вторая стая, заплывшая так далеко на север. Раньше подобного не случалось. К слову, дельфинов заметили недалеко от университета Райдера, где неизвестные проникли в лабораторию, см. тред [ВЗЛОМ ЛАБОРАТОРИИ В УНИВЕРСИТЕТЕ РАЙДЕРА].

Я кликнула по ссылке в конце, а оттуда вышла на другой пост:

НЕЗАКОННОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ В ЛАБОРАТОРИЮ ДЖОНСА ХОПКИНСА

С тех пор как пропала Эйприл, это уже четвертый подобный случай – и, пожалуй, самый чудной. Он не очень похож на происшествия в университете Райдера [ВЗЛОМ ЛАБОРАТОРИИ В УНИВЕРСИТЕТЕ РАЙДЕРА] и в филадельфийских больницах [НЕЗАКОННОЕ ВТОРЖЕНИЕ В БОЛЬНИЦУ НАЗАРЕТ] [НЕЗАКОННОЕ ВТОРЖЕНИЕ В БОЛЬНИЦУ МЕРСИ]. Взлом университетской лаборатории Джонса Хопкинса (да-да, той, что в Балтиморе) никто с этими случаями не связал. Виновниками посчитали борцов за права животных, потому что из лаборатории пропала группа обезьян.

Кроме того, исчезло кое-какое оборудование. Территория университета огромная и находится под круглосуточной охраной. Зоозащитники уже не раз катили бочку на местных ученых, так что в университете приняли все меры – тем не менее в лабораторию кто-то проник. Дело явно нечисто, поэтому открываю тред для обсуждения похожих случаев: [НЕЗАКОННЫЕ ВТОРЖЕНИЯ]. Пишите туда обо всем подозрительном в лабораториях, больницах или университетах.

Сперва я подумала, что передо мной простое совпадение. Кражи со взломом – обычное дело, как и акции в защиту животных. В то же время чувствовалось здесь что-то странное. Зачем зоозащитники забрали не только обезьян, но и оборудование? И кто, интересно, выделил на это средства? Увы, я плоховато разбиралась в службах обезьяньего спасения.

Так или иначе, ясно одно: в мире без Эйприл комфортнее всего я чувствовала себя в «Соме» – среди знакомых ников, в привычной атсновамосфере интриг и расследований. А главное – обитатели «Сома» сомневались, что мир стал прежним. Никто из них не верил в гибель Эйприл под завалом, и я чертовски рада была об этом читать.

Лишившись «Сна», многие словно остались без наркотика. Даже когда люди разгадали все последовательности, кроме «Боинга-767», я проводила ночи напролет, ломая над загадками голову. Настоящие сновидения казались мне бестолковыми, несуразными. Я всей душой любила «Сон» – и вдруг его вырвали из моей головы. Появились компании, обещавшие частично его восстановить, посылая электрические импульсы человеку в мозг. В «Соме» это активно обсуждалось, однако те, кто якобы возвращался в «Сон», доверия не внушали. Либо рекламщики, думала я, либо «Сон» им попросту приснился.

Все эти случаи со взломом напомнили мне последовательность из «Сна». Сначала случай в Нью-Джерси, затем два в Филадельфии. Теперь вот – в университете Джонса Хопкинса. Как будто злоумышленники двигались вдоль побережья на юг.

Места происшествий находились довольно близко друг к другу. К тому же в окрестностях Филадельфии начались подозрительные перебои со связью. А теперь еще и в реку неподалеку от Трентона заплыли дельфины.

– Нужно продолжать поиски, – сказала я маме.

– А если ты ее не найдешь?

– Буду искать дальше. Эйприл жива.

Мама опустила глаза, и гнев, зревший у меня внутри, начал рваться наружу. Все хотели, чтобы я отступила, даже она!

– Не забудь про картошку.

– О чем ты?

Мама указала на горшок.

– Возьми его с собой. Тебе нужно о ком-то заботиться. – Она легонько прикоснулась к моей щеке. – Как и мне.

Тем вечером мы вместе приготовили ужин. Я принесла тарелку с пастой, села за стол и не успела заикнуться о поездке в Трентон, как отец ошарашил меня заявлением:

– Вы представляете, есть врачи, которые лечат зависимость от «Сна»! Об этом вышла статья в «Нью-Йоркере».

– Правда? – отозвалась мама, придав этой краткой реплике весьма красноречивую интонацию.

Мать словно намекала отцу: «Я вижу, куда ты клонишь, и Майя тоже, так что, пожалуйста, не надо».

Отец уловил предупреждение, но уже отпустил тормоза:

– Есть бедолаги, которые пристрастились к загадкам, как к наркотику. Когда «Сон» исчез, их разум продолжил поиски – так, во всяком случае, считают специалисты. Вернуться к прежней жизни таким людям нелегко.

– Я в порядке, пап.

– Мы с мамой и не ждем, что у тебя сразу все наладится. Но пойми, Майя, мы имеем право волноваться. Никто не знает, что именно Карлы проделали с нашим разумом. Многие ищут знаки там, где их попросту нет. Ты бы на что-нибудь переключилась… Когда выходишь на работу?

– Гилл… – начала было мама, но я остановила ее взмахом руки.

Отец знал, как устроен мир. Чтобы получить это знание, он трудился не покладая рук. Среди инвестиционных банкиров не так-то много темнокожих – и совсем не потому, что нас не интересует эта профессия. Папа всю жизнь боролся с враждебной системой. Сколько себя помню, он твердил, что мир не хочет видеть людей вроде нас богатыми, а потому наша задача – разбогатеть, несмотря ни на что.

Мать всегда охотно подталкивала меня в ту сторону, куда я направляла взгляд. Отец же полагал, что для процветания мне нужны более конкретные установки. Как минимум четкие карьерные планы. Он хотел, чтобы я – его единственная наследница – позаботилась о деньгах, которые он для меня заработал, а затем передала их своим детям. Вот почему мне непросто было рассказать родителям о своей ориентации. Отец беспокоился, как мой интерес к девушкам повлияет на продолжение рода. К счастью, он не высказал опасений вслух, но они читались у него на лице, так что мне все-таки пришлось обсудить с ним свое возможное потомство. А мне, между прочим, было семнадцать! Отец не возражал, когда я ушла с работы, чтобы заниматься проектами Эйприл и «Сомом», однако сейчас я стала его кошмаром наяву – типичной богатенькой дочкой с художественным образованием и без конкретной цели в жизни.

– Папа, я все понимаю, последнее время я не подарок. И все же поверь, Эйприл жива! И я не стану притворяться, что это не так! Мне нужно ее найти!

Папа обеспокоенно взглянул на маму. Мама не подняла глаз. Они считали, что Эйприл умерла. Еще бы – так думали все вокруг!

– Знаете что? – тихо сказала я и уже растянула губы, произнося «иди…», но вовремя себя одернула.

И пусть я замолчала, невысказанное «идите на хрен» так и зависло в воздухе. В нашем доме не ругались.

– Майя! – ахнула мама; отец гневно уставился на меня.

Я никогда не кричу – во всяком случае, на людей. Могу прикрикнуть на телевизор, где какой-нибудь сенатор отпускает расистские шуточки. Или на фотошоп, когда он зависает. А на людей не кричу. Тем более – на родителей.

И все-таки я сорвалась.

– Она не умерла! – Вскочив, я хлопнула рукой по столу, отчего вилки с ножами звякнули о тарелки.

– Не смей так разговаривать с матерью! – ледяным тоном сказал отец.

Я наклонилась к нему через стол и прошептала – точнее, прошипела:

– Я уезжаю искать Эйприл.

А затем – потому что стоит мне выйти из себя, и я чертовски пугаюсь – добавила:

– Позвоните мне завтра, когда мы все успокоимся. Я буду в Нью-Джерси.

Уже у двери я заметила горшок с землей, в котором прятались свежепосаженные, разрезанные на кусочки картофелины. Со вздохом я взяла горшок и вышла на улицу.