Читать книгу Пересуды - Хьюго Клаус - Страница 13

Рене всегда был бродягой. Всегда боялся закрытых пространств, погреба, там, или угольного подвала.

Я знаю, отчего в нем поселилась эта паника. Причина мне известна, но лечению это не поможет.

Кладовки, сундуки, тесные помещения, тюремные камеры – нельзя винить его в том, что он сошел с винта, что все вокруг себя крушит: просто он зовет на помощь (только никто этого не слышит).

Он уже не такой бешеный, каким был, когда появился в доме, но все еще пытается нас тиранить.

Что тут скажешь, если вчера, сидя в кресле Дольфа, он чуть-чуть шевельнулся. И Ноэль тотчас опустился на колени и завязал шнурки на его кроссовках. Кроссовки зеленые, словно он ходил по зеленой акварели, и заляпаны красным.

– Почему бы ему, как Марии Магдалине, не омыть Рене ноги? – пробурчал Дольф. – Но нам грех жаловаться. Он ведет себя тихо. Может быть, годы скитаний повлияли на него благотворно.

Для Дольфа это целая речь. Хотя и не слишком умная. Я вот тоже поездила по миру, и что повидала? Горящие города – Магдебург, Нортхейм, Пренцлау, разбомбленную резиновую фабрику в Эшвеге. Мудрее не стала. Напротив. Что противоположно мудрости? Тогда я думала, что любовь. А что еще?

Иногда в лавку заходят покупатели, надеясь украдкой взглянуть на Рене. Но никто о нем не спрашивает, словно его присутствие – постыдная тайна. Зашли раз двое городских бездельников, когда-то я могла бы вообразить, что их прислал за мною Он. Иногда, очень редко, я думаю о глупостях, которые натворила, и только в эти редкие минуты позволяю себе вспомнить о Том, кого зову своей Любовью, и Смертью, и Всем, что у меня есть, и вспомнить, какой дурой я была, когда ждала, что Он пришлет двух посланцев, чтобы они рассказали ему, как мы с Рене живем.

Они купили полбутылки Elixir d'Anvers[26].

На них были костюмы мышиного цвета и башмаки на резине.

Смотрели на меня печально и жалостливо, словно я была вдовой.

Спросили, не хочу ли я подписаться на ежемесячные выпуски энциклопедии «Земледелие и Садоводство», как будто я – фермерша.

(«Моя деревенская девчоночка», – говорил Он. И щекотал меня. Остальные медсестры были в шоке. Они лежали, прижавшись друг к другу в ледяном бомбоубежище, пол и стены ходуном ходили от ответного огня наших пушек. Он обнимал меня, и я шептала ему в ухо: «мой сладкий, мой ангел-хранитель, тот-кто-воспламеняет-мою-душу, мой снежный воин».)

Ладно, хватит. Я же сказала – полминуты, не больше. Довольно выкладывать мозаику из серых кусочков прошлого, довольно теневого театра прошедшей любви.

Я столкнулась с Ноэлем у лестницы. И заорала на него так, что он испугался:

– Чтоб я больше не видела, как ты завязываешь ему шнурки!

– Но, мама, Рене может упасть.

– И что? Пусть хоть раз треснется мордой об пол. Пусть хоть раз почувствует, как это – получить неожиданный удар в живот.

– Почему ты так зла на Рене?

На это мне нечего ответить. Не теперь. И уж точно не в этой жизни.