Читать книгу Пересуды - Хьюго Клаус - Страница 3

Альма сердится на Дольфа. Хотя он ни в чем не виноват. Я совершенно сбита с толку, думает она. Матушка сказала бы на родном руселарском диалекте: «Нашей Альме молоко в голову бросилось», – она так говорила, когда меня бесила Дольфова беретка. Натягивал беретку на уши, лица почти не видно, и, сколько не проси, он и дома ее не снимал.

Теперь Альма злится уже на себя. Почему ночью, когда она постлала своему искалеченному сыну постель в его комнате, на его собственной кровати, она не позволила себе по-настоящему обрадоваться?

Это у меня от матушки. Она, как и я, не любит покоя.

Почему я не могу просто наслаждаться жизнью? Ответ-то я знаю, но не позволяю себе выговорить его вслух.

Позвонить матушке? Рене всегда был ее любимчиком. Именно она держала его на коленях, когда мы втроем ехали на восьмидесятилетие тетушки Виргинии. Против нас в поезде сидел, уставившись на матушку, незнакомый господин с выпученными глазами, несколько навеселе, а она все время смотрела в окно, на проносящиеся мимо садовые участки, дома с садиками, перроны, выстроенные посреди поля фабрики. Недалеко от Дендермонде этот человек – он был в костюме-тройке, а когда, протянув руку, коснулся матушкиного колена, на запястье сверкнули золотые часы – сказал:

– Мефрау, я имею честь быть с вами знаком.

Матушка продолжала смотреть в окно. Поезд замедлял ход.

– И с вами тоже, – продолжал он, поворачиваясь ко мне. – Вы были медсестрой во время войны. Да или нет? Феникс, резиновая фабрика. В Эсхвеге. – Он поднялся, взял свой фибровый чемоданчик и добавил: – Вы правы, что хотите обо всем забыть. То были тяжелые времена.

– Минеер, – сказала матушка, так и не взглянув на него, – занимайтесь своими делами.

– Мефрау, – ответил он, помолчав, – я много чего видел в жизни, но никогда не встречал таких чопорных рож, как у вас обеих.

– Минеер, – произнесла матушка неторопливо.

– Да, мефрау. Вы что-то хотели сказать?

Матушка покачала маленького, удивленного Рене на коленях.

– Что с такой рожей вам светит одна работа: дерьмо сортировать.

Он кивнул. Потом снова кивнул, и еще раз, и еще. Поезд миновал станцию Дендермонде.

– Странно, – сказал он, – а ведь мне уже говорили это раньше.

Моя гордая, мстительная матушка теперь худа, как скелет, у нее вставная челюсть, мертвая сухая кожа, рак пищевода.

Надо будет сегодня ей позвонить.

Потом Рене торопливо и жадно съедает два бутерброда с вареной ветчиной. Потом прикуривает половинку самокрутки, распространяющей странный запах какой-то травы.

– Сними-ка рубашку, – говорит Альма. – Я ее постираю. Пока можешь взять одну из отцовских.

– Нет.

– Или возьми у Ноэля.

– Нет.

– Нет так нет. Но вот эту штуку надо немедленно постирать и выгладить.

Альма пытается снять с его шеи яркий, обтрепанный шелковый шарфик. Рене шлепает ее по руке. Шарфик сползает, открывая шею, и Альма видит синяк, фиолетовое пятно с охряной каемкой.

– Ты подрался? В кафе? В кафе, где собираются плохие люди?

– Главное – никакой политики, – вступает Дольф. – Политика делает из людей полных идиотов. Поглядите только на Поля-Анри Спаака, того, что по международным делам.

Рене поправляет шарфик. Проходит через кухню на веранду, спускается в садик.

Соседям его не увидеть, разве что кому-то из мальчишек Агнессенсов повезет добраться до слухового окна. Дольф наблюдает за неуверенной походкой Рене. Походкой постороннего.

Впервые Дольф увидел золотистую головку и сдвинутые брови этого чужака в больнице. Альма сидела в постели, подложив под спину шесть или семь подушек. Она сонно улыбнулась Дольфу:

– Он нравится тебе?

– Мне надо к нему привыкнуть, – сказал Дольф. – Уж очень он желтый.

– Желтуха потом сходит.

– Надо надеяться.

– Так нравится или нет?

– Он красивый, очень красивый. Не могу поверить, что это мой ребенок.

– Да он и не твой вовсе.

Он искал скрытого смысла в ее шаловливой улыбке, в ее юном, сияющем лице. Темные соски просвечивали сквозь намокшую рубашку. Он знал, что должен подыгрывать другой, чужой и непонятной стороне ее натуры.

– Чей же он тогда? – выдавил он наконец.

– Погляди.

– Это нос?

– Дольф, у моего отца тоже такой нос. Смотри же глазами.

– Ямочка на подбородке?

– Такая есть у Арсена, школьного учителя.

– Нет, Альма, нет! Только не Арсен, прошу тебя.

Она уже стонала от смеха.

– Поди-ка, – сказала она и, обвив сильными, теплыми, полными руками его шею прошептала ему в ухо что-то невнятное, потом сказала: – Ты никогда этого не узнаешь, – и дунула ему в ухо со всей силы. Он вскрикнул.

Акушерка сказала:

– Что за глупые дети!

– Дурачок, – сказала Альма, – смотреть надо на пальчики на ногах. Пальчики у него твои, таких больше ни у кого нет.

Рене возвращается в комнату. Не могу сказать, думает Дольф, что я рад его возвращению. Я боюсь за него сильнее, чем когда он сбежал, тогда мне помогали, объединившись ради такого случая, жандармерия и полиция.

– Ты до сих пор не спросил, как поживает твой брат, Ноэль, – говорит Альма. – Во всяком случае, ты вернулся вовремя. Тебе трудно будет его узнать.

– Он работает, – включается в разговор Дольф. – У Байттебира. Грузчиком. Ему нравится работа. Много времени проводит на воздухе. Ему это полезно. Иногда работает в саду Его Преподобия. Или возит Его Преподобие, если тот устал и не хочет сам вести машину.

– Мы с отцом думаем, что он завел подружку. Никогда не догадаешься кого.

– Юлию Ромбойтс, – вступает Дольф. – Она заходит за ним, когда идет в кино или на танцы. Она научила его танцевать.

– Я и сама удивляюсь. Времени они зря не теряют, не успеем оглянуться – а она уж тяжела. Может, оно и к лучшему будет.

Альма презрительно фыркает. Не родилось еще девушки под стать ее сыновьям, страдальцу Ноэлю и эксцентричному Рене. Если бы королева Юлиана Нидерландская здесь, в нашей лавчонке, пала перед нами на колени, держа в унизанной кольцами руке чек на пять миллионов бельгийских франков[8], и попросила Рене или Ноэля сочетаться браком с одной из ее принцесс, Альма, наморщив нос и надув губки, ответила бы: «Мне надо подумать, Ваше Величество. Не уверена, что ваше предложение нам подойдет».

Рене кашляет, проводит рукою по шарфику, нажимает пальцами на больное место. Потом спрашивает:

– Что это за машина, которую водит Ноэль?

– Наш Ноэль?

– Машина Его Преподобия.

– «ДАФ-55»? Та, которая автомат?

– По-видимому, – говорит Дольф.