Читать книгу Исповедь «иностранного агента». Как я строил гражданское общество - Игорь Евгеньевич Кокарев - Страница 9

Интеллектуальная Москва конца 60-х ходила в одну московскую школу на Песцовой на полуподпольные лекции Замошкина, Левады, Ядова, Кона, Ольшанского. Была такая в академических кругах группа молодых, знакомых с Западом ученых. Их темы – теоретическая социология, социальная психология, структурно-функциональный анализ отличались от официальных учебников и курсов. Они вели за собой в пространство самостоятельного мышления, порой буквально взрывая мозг. Имена Парсонса и Лазарсфельда звучали как Маркс и Энгельс, а «теория среднего уровня» оперировала осязаемыми социологическими понятиями вместо идеологических догм, к которым мы привыкли. Общество вдруг открылось как взаимодействие вполне верифицируемых социальных институтов.

Системный подход демистифицировал власть партии, и это открытие сразу выводило моё сознание советского человека за рамки идеологии. Например, классовая борьба представала не главной движущей силой истории, а источником ненависти и террора, а партия – не «умом, честью и совестью нашей эпохи», а тайной властью, лишившей граждан голоса и воли. Это новое знание пугало. Как же так, кто виноват и почему мы живем в такой странной стране? И что теперь с этим знанием делать? Крамольные мысли дробили в хлам прежние представления о мире, в котором я рос и воспитывался. Опыт, приобретенный на Песцовой, объяснял многое, на что раньше не было ответов. И требовал перемен, которых тогда не случилось.

Зато случились встречи, имевшие последствия. Я имею ввиду уникальную личность – психотерапевта, гипнолога, писателя и поэта Володю Леви, уже известного автора захватывающих книг «Охота за мыслью» и «Я и мы», и Юрия Любашевского из Академии общественных наук при ЦК КПСС, поразившего меня своей способностью запоминать сразу целые страницы текста.

Володя позовет меня на сеанс массового гипноза в Дом кино на Герцена, и зрелище превращенных в сомнамбул взрослых людей так напугает меня, что вдруг обернется страшной метафорой огромной страны, впавшей в спячку уже после того, как гипнотизер сделал свое дело и покинул сцену.

А Юра, сидя рядом на одной из лекций, расскажет о том, что его Академия готовит полевое социологическое исследовании «Жизнь среднего города» по заказу ЦК КПСС на примере Таганрога.

– Хочешь поучаствовать? Нам нужен культуролог. Набросай план изучения культурных запросов, я покажу шефу. Понравится, войдешь в команду. Пойдешь на полставки в Академию?

Конечно, я принес ему такой план. Конечно, мои предложения понравились, так как были единственными. И вскоре, еще не закончив аспирантуры, в составе группы социологов я уже отправился в командировку в город Таганрог…

Так меня занесло попутным ветром в идеологический центр КПСС, где латалась и штопалась теоретическая основа нашего социализма. Упустить шанс участия в изучении живой ткани городской жизни? Ведь это означало еще и искомую тему диссертации и возможность ее защиты пусть не во ВГИКе, так в Академии. Какая разница? И для семьи прибыток: зятя можно уже как-то показывать людям…

Академия – большое серое здание, расположенное на Садовом кольце. Торжественная тишина широких коридоров, красные дорожки, большие кабинеты, тихая библиотека со спецхраном, концертно-зрительный зал, спецстоловая и общежитие для аспирантов из горкомов партии – все за высоким забором. Справа зоопарк, слева планетарий. Хорошее соседство. Готовимся к выезду в поле.

Кафедра идеологической работы АОН при ЦК КПСС. Слева от меня Юрий Любашевский. Какие вдумчивые, интеллигентные лица…

В поле мы пробыли почти два года с перерывами. Володя Малинин – математик, за ним выборка для анкетного опроса и обработка данных на перфокартах огромных счетных машин Института социологии. Мы – это анкета из 80 вопросов, анализ статистики, местной прессы, местного телевидения, кассы фильмов, читательские абонементы городской библиотеки, репертуар и посещаемость местного драмтеатра им. Чехова, газетные киоски. Госкомпечать сообщает: город получает на все эти киоски три номера «Нового мира»… Еще шестеро инопланетян его выписывают.

Сытый «средний город» Таганрог у берега южного моря. Мы дышали степными запахами, морским воздухом этого города, прислушивались к его неторопливым ритмам. Знакомились с людьми на улицах, на пляжах, в магазинах. Ловили пульс. Погружение в сонный быт приморского города постепенно усыпляло и нас беспечным провинциализмом, которому неизвестны столичные идейные страсти, ожесточенные интеллигентские споры на кухне.

Частная жизнь здесь важней работы и пятилетних планов. Это не измеришь, но по всему чувствовалось. Люди живут большими семьями за высокими заборами – полугород, полудеревня. Во дворах злые собаки, у причалов – собственные шаланды. Народ промышляет азовской рыбой и парниковыми овощами. Можно сказать, трудовые куркули. Не бедствуют. Их такой беспечный социализм вполне устраивает. Горком КПСС в их дела не вмешивается. Первое умозаключение: коммунизм здесь никто уже не строит.

На заводах, где мы бывали, работают неспешно. А куда спешить? Стимулов для роста производительности труда практически никаких. Война? Кончилась 20 лет назад. Зарплата?

– Да я с огорода имею больше!

На партийных и комсомольских собраниях поддерживают дух никого не интересующего соцсоревнования. Политучеба напоминает об ужасах капитализма. Профсоюзные путевки в санатории по спискам ударников коммунистического труда. Лозунги на заводских стенах, на которые никто не обращает внимания:

«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно»,

«Слава КПСС!»,

«Народ и партия едины!»,

«Партия – наш рулевой!»,

«Пятилетку – в четыре года!»,

«Моральный кодекс строителя коммунизма»,

«Под руководством КПСС – вперед к победе коммунизма!»,

«Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить»,

«Претворим планы партии в жизнь!»,

«Нынешнее поколение будет жить при коммунизме»,

«Экономика должна быть экономной».

Уже не представляешь заводские стены без этой наскальной клинописи.

Город как работающая инфраструктура жизнеобеспечения участия жителей не требует и не предполагает. Коммунальное хозяйство, благоустройство, транспорт, городское развитие, поликлиники и школы – в руках исполкома и горкома КПСС. Не нравится, не работает, течет или протекает? Пиши в ЦК КПСС…

Газеты читают по диагонали, не вникая. Они все как одна «Правда». На городском радио – полчаса в день на местные «Вести с полей». Остальное – «Говорит Москва!» Местного телевидения нет. Все из Москвы. Отсюда и городской жизни как темы просто нет.

На стук ворота открываются медленно, через щелку. Начинается разговор во дворе, потом, оживляясь, постепенно переходит на веранду. Разговорившись, хозяин, наконец, командует:

– Маня, ну-ка слазь в погреб, москвичи как никак пришли. Разговор будет.

И Маня мечет на стол и сизоватый самогон, и черный кирпич жирной, надолго застревающей в зубах паюсной икры, и тяжелые степные помидоры со сладким томительным запахом, и зеленый сочно хрустящий лук, и каравай душистого хлеба, и сало розовое, прикопченное. И уже оказывается, что не мы спрашиваем, а нас пытают: как там в Москве, как Мордюкова, с кем она живет и будет ли война с Америкой.

– А, давайте-ка в субботу с нами на рыбалку! Семен тут в затон собирается, не хотите?

Мы, конечно, хотим. Рыбалка здесь – дело серьезное. Раннее прохладное утро, резиновые сапоги, брезентовая куртка, утки в камышах и тишина розовеющего восхода, которую грех нарушать разговорами. Кажется, начинаем что-то понимать и без слов.

Спасибо Льву Оникову, куратору из отдела пропаганды ЦК и его завотделом Смирнову, мы зовем его Лукич, за то что ЦК дал добро на резкое увеличение объема местных тем в городских СМИ в порядке эксперимента. Им интересно, а что будет? Даже выделены средства на приобретение телевизионного оборудования.

И тут же появились, как из-под земли, телепрограммы: дискуссионный клуб, молодежный театр, хроника местных культурных событий, интервью на улицах, вопросы и ответы председателя горисполкома… И пошли письма. Письма, письма! В магазинах возрос спрос на телевизоры. Но и так было видно: жизнь города обрисовалась на экране как популярная тема.

То же и в газете, открывшей свои страницы городским материалам. Почта ее выросла втрое. Вдруг потекли, как по команде, крыши, в квартирах рассохлись окна и двери, то и дело лопался водопровод, людям стали мешать свалки мусора во дворах и на пустырях. Читатели указывали улицы, где отсутствует освещение, районы, где не ходят автобусы. Появились письма о неблагополучных детях, об инвалидах. Город ожил, проснулся и очнулся. В очередях стоять стало интересней: появилось, о чем поговорить.