Читать книгу Треугольник Пенроуза - Илана Кузьмина - Страница 7

Незаметно закончилось лето, наступил сентябрь, принеся с собой противную мокреть. Почти ежедневно с неба сыпали мелкие-мелкие капельки воды, такие мелкие, что казалось, что они висят в воздухе, и людям приходится раздвигать их завесу, чтобы пройти вперед. В те дни, когда было сухо, солнышко всё равно отказывалось показываться. Оно зябко прикрывалось пушистым пледом облаков и дремало, будто решило устроить себе каникулы, устав за лето светить и греть. Эти серые пасмурные дни сентября, резко сменившие яркие и солнечные августовские, давили на психику и навевали уныние.

Надеждам Андрея и Клавдии на восстановление её здоровья не суждено было сбыться. Ей становилось всё хуже. Она быстро уставала, её мучили боли, было тяжело говорить и глотать, руки и ноги частенько почти не слушались, даже встать из сидячего положения стало проблематично, но Клавдия переносила страдания стоически.

Вероника окончила медучилище, в поликлинике или в больнице она без стажа и протекции получала бы копейки, а мать и пальцем не шевельнула, чтобы пристроить дочь в приличное место, так что Андрей предложил девушке работать у них. Вероника полностью взяла на себя ведение домашнего хозяйства, ухаживала за Клавдией, делала инъекции и массаж. Матушка Вероники была беременна, решила в сорок пять лет рожать, и теперь она вместе с молодым мужем всё время торчала дома, а бедной Веронике – хоть из дома беги. Девушка только спать домой уходила, и всем было хорошо: и Клавдии, и Веронике, и Андрею. Он мог спокойно уходить из дома по своим делам, зная, что о Клавдии есть кому позаботиться.

Для облегчения передвижения больной Андрей приобрел кресло-коляску и каждый день, невзирая на погоду, возил Клавдию гулять в небольшой скверик, расположенный вблизи дома. Они подолгу сидели под большим развесистым клёном: она – в коляске, он – на скамейке, дышали свежим воздухом и разговаривали. Когда Клавдии было трудно говорить, то развлекал её Андрей или они просто молчали. Между этими двумя такими разными людьми установилась невидимая духовная близость, и их не тяготило молчание. Нередко после продолжительного молчания оба одновременно начинали говорить одно и то же, как будто до этого их души вели негласный диалог и теперь решили перевести беседу в звуковую форму.

На колени Клавдии упал оранжево-красный кленовый лист. Она повертела его в руках и улыбнулась.

– Умирать надо достойно и красиво, как этот лист, – она жестом руки остановила Андрея, который хотел было возмутиться. – Тихо, Андрей, тихо. Я и без МРТ, и без Юрия Осиповича знаю, что скоро умру. И что с того? Всё равно умирать, раньше или позже. Посмотри на него. Ранней весной появился маленький клейкий листочек, потом он вырос в большой и красивый резной лист и целое лето жил. Он радовался солнцу, играл с ветром и, хихикая от удовольствия, купался в струях дождя. Он шептался с соседними листьями, любовался на звёзды по ночам, удивленно наблюдал за людьми и животными, завидовал птицам. Ему тоже хотелось иметь крылья и летать. Осенью его зелёная униформа сменилась на чудный праздничный наряд. И однажды, попрощавшись со всеми и сказав спасибо всем и всему, этот листок оторвался от ветки и, вальсируя, полетел вниз. Он летел, как птица, и это было восхитительно! Кленовый лист не задумывался о смысле жизни, а просто жил, прославляя и создавая красоту.

Вот бы и нам, людям, не жаловаться на судьбу, не карабкаться по головам к славе, богатству и власти, а получать удовольствие, занимаясь любимым делом, любить и быть любимыми, видеть красоту во всём, в каждой малости и радоваться ей и быть благодарными за всё. Но нет, люди, как ловцы жемчуга, всю жизнь ныряют раз за разом на дно моря в поиске жемчужины под названием «счастье» – задыхаются, всё больше устают с каждым разом и всё более раздражаются неудачам. И только когда сил нырять уже нет, человек расслабляется, с аппетитом закусывает прихваченной едой, покачиваясь вместе с лодкой на волнах, и блаженствуя, подставляет лицо ласковому солнышку и игривому ветерку. Раньше он не замечал ни солнца, ни голубого неба с белыми барашками облачков, ни изумительную синь моря, пахнувшего водорослями, ни вкуса воды и хлеба – он нырял и нырял в поисках счастья. И вдруг человек замечает большую перламутровую жемчужину «счастье», которая всё это время лежала на дне его лодки. Нужно было не изнурять себя ныряниями, а просто нагнуться и поднять жемчужину. Вот оно, его счастье, лежит в ладони, но сил догрести до берега уже нет.

Вот и я, Андрюша, всю жизнь считала себя несчастным, обиженным судьбой человеком. Конечно, я не показывала вида и никому об этом не говорила, но сколько слёз я пролила по ночам, ты бы знал! – вздохнув и немного помолчав, отдыхая, Клавдия продолжила: – Я очень рано потеряла маму, мне Бог не позволил стать балериной, – женщина скорбно пожевала губы, Андрей участливо смотрел на неё, чувствуя себя почему-то виноватым в несчастьях Клавдии. – С мужем тоже было непросто. Он хороший человек, мы были большими друзьями, но любви между нами не было. Точнее, нам казалось, что мы любим друг друга, во всяком случае – вначале. Я всё ждала, ждала, когда меня захлестнёт волна любви и счастья, да так, что я потеряю голову, но потом поняла, что ждать бессмысленно. Ой, откуда она здесь?!

К ногам Клавдии подбежала пушистая рыженькая собачка, встав на задние лапки, она положила женщине на колени маленький полосатый мячик и призывно тявкнула. Клавдия погладила собачку по голове и весело рассмеялась:

– Поиграть предлагаешь? Нет, малышка, я тебе в подружки не гожусь, извини!

Из-за кустов донеслось: «Рыжик, ты где? Рыжик!», и собачонка убежала к хозяйке, не забыв прихватить свою игрушку. Клавдия с Андреем переглянулись, улыбаясь.

– Эта собачка – живой пример того, что смысл жизни – это сама жизнь. Надо просто жить и радоваться всему, что видишь, слышишь и чувствуешь, и быть благодарным за всё. Радоваться и благодарить за то, что есть, а не страдать о том, чего нет, – Клавдия вздрогнула, её лицо судорожно скривилось от боли, кулаки сжались до белых костяшек.

Быстро обхватив ладонями ближайшую к нему руку Клавдии, Андрей поглаживал и массировал её, стараясь передать больной женщине своё тепло и сочувствие. Он знал, что периодически Клавдия испытывает резкую стреляющую боль вдоль позвоночника. Боль дикая, но, к счастью, кратковременная.

– Сейчас, сейчас пройдёт, – бормотал Андрей. И правда, вскоре лицо Клавдии расслабилось, на нём появились некие краски, она слабо улыбнулась и тихо проговорила:

– Всё в порядке, Андрей, – она немного помолчала, ласково глядя на Андрея. – Узнав о своём диагнозе, ещё в больнице, я проклинала свою незадавшуюся жизнь. Почему одним – всё, а другим – ничего?! В чём я виновата? Меня пугал не сам диагноз как таковой, меня убивала мысль, что я буду один на один с болезнью медленно, в одиночестве, страдая от боли и немощи, умирать. Я пошла в ночной клуб и там, увидев тебя, я неожиданно для самой себя осознала, что мне не за что пенять на Бога. Это было как озарение! И почему это озарение снизошло на меня именно в полумраке клуба, именно наблюдая за тобой? Я не знаю, только я поняла, что всю жизнь была счастлива. Я жила в мирное время, в красивом городе; у меня был любящий и заботливый отец, благодаря которому я ни в чём не нуждалась материально; с раннего детства я занималась любимым делом – балетом; у меня был, в общем-то, неплохой муж. Владимир был умным, добрым, непьющим человеком…

Клавдия вертела в руках кленовый лист и улыбалась своим мыслям, а потом лукаво взглянула на Андрея.

– Кто бы мог подумать, что именно в тот момент, когда Бог мне вынесет смертный приговор, моя жизнь заиграет всеми красками, как листва этого осеннего клёна, наполнится смыслом, нежностью и любовью. За это я должна благодарить тебя. У Виктора Цоя в песне «Легенда» есть такие слова:

– Потрясающая глубина мышления у, казалось бы, совсем молодого парня, он умер в двадцать восемь лет. Поразительно! – снова помолчав, отдыхая, Клавдия взяла Андрея за руку. – Я очень сожалела, что у меня нет детей, но даже эту рану ты залечил: моя любовь к тебе больше материнская, а тот один раз не считается. Хотя, – она усмехнулась и погладила руку Андрея, – без той ночи я не хотела бы умирать, а теперь – пожалуйста, хоть сейчас!

– Хватит твердить о смерти, надо настраивать себя на позитив, – решительно сказал Андрей, вставая со скамейки. – Поехали домой?

– Андрей, это ты? – Клавдия въехала на коляске в прихожую. – Ужинать будешь? Вероника тебе котлет нажарила, макароны отварила, салат сделала, его только майонезом заправить осталось.

– Отлично! Салат заправлю и котлеты слопаю, есть хочу, как удав, – воодушевлённо проговорил Андрей, разуваясь, – сейчас только руки помою. На улице льёт, как из ведра!

– И чему ты радуешься? – удивилась Клавдия.

– Чему радуюсь? – весело переспросил Андрей, накладывая в тарелку из стоящей на плите кастрюльки макароны, а из сковороды – котлету, и поставил тарелку в микроволновку. – Я песню написал, свою, первую!

Женщина недоумённо посмотрела на Андрея, парень поймал её взгляд и рассмеялся.

– Не понимаешь, о чём я? Раньше я только музыку сочинял, а сейчас – и стихи мои. Ну, стихи – это громко сказано, текст песни, но Миша похвалил, ему понравилось.

– На английском языке стихи написал? – изумилась Клавдия. – И о чём, если не секрет?

– Песня называется «Кленовый лист». Помнишь, месяц назад в скверике ты говорила, что нужно жить и умирать красиво и достойно, как кленовый лист. Мне так засели в голове твои слова, что я начал писать стихи.

– Прочтёшь? Или постесняешься?

– Конечно, прочту, это же не под подушку написано. Только не смейся. Может, подправишь чего, чтобы получше стало. Это будет наша первая песня в новой группе «Difference». Название группе я придумал, парням понравилось, – Андрей поужинал, сполоснул посуду и хихикнул. – Ну что, пошли, я тебе сказку на ночь почитаю.

Вероника перед уходом домой готовила и постель, и саму Клавдию ко сну. Андрею оставалось только помочь женщине встать с кресла-коляски и бережно уложить её в кровать, а потом он читал ей вслух какую-нибудь книгу. Клавдия уже не могла самостоятельно читать – всё расплывалось перед глазами.

– Нет, Андрей, я сегодня устала, да и ты после выступления, лучше отдыхай, – мягко возразила Клавдия. – Да, чуть не забыла. Сегодня приходил наш участковый милиционер, просил тебя завтра зайти к нему.

– А что ему от меня нужно? – встревожился Андрей.

– Да ничего страшного, какого-то знакомого твоего ищут как свидетеля, кажется. Я особо не вникала.

– Здравствуйте, не подскажите, как мне найти нашего участкового? – спросил Андрей у дядечки в погонах за окошком. – Он вчера к нам приходил, но меня не было дома, он просил зайти к нему сегодня.

– Адрес? – Андрей назвал. – Прямо по коридору, вторая дверь налево, Виктором Павловичем зовут.

– Спасибо.

Постучав в дверь, Андрей зашёл в кабинет и назвался. Внешне спокойный он чувствовал себя очень неуютно, как будто был в чём-то виноват.

– Присаживайтесь. Вы живёте вместе с тётей, Клавдией Алексеевной Даревской? – спросил Виктор Павлович, невысокий крепыш лет пятидесяти с внимательными, чуть уставшими глазами и небольшой лысинкой, окружённой светленьким пухом. Андрей кивнул. – Автомобилем «Mercedes W104» пользуетесь вы?

– Да, по генеральной доверенности, – спокойно ответил Андрей. – Клавдия Алексеевна теперь из-за болезни не может сама ездить. В чём дело?

– Видите ли, вчера я не стал всего говорить вашей тёте, она больная женщина… – Виктор Павлович немного помолчал. – Видите ли, в Самарской области уже с полгода действует банда, которая останавливает одиноких автомобилистов, зверски убивает их, а машины потом исчезают в неизвестном направлении.

Лицо Андрея побледнело, глаза округлились, он испуганно посмотрел на собеседника. В его голове роились мысли, но до сознания доходили только отдельные слова: отец, Самарская область, белоснежная «Волга».

– Да погодите вы пугаться! Вот, водички попейте, – участковый налил в стакан воды и подал Андрею, тот машинально выпил и впился глазами в Виктора Павловича, ожидая продолжения.

– Так вот, недавно был найден ещё один труп, опознать который пока не представляется возможным: крупный мужчина, документов при нём не найдено, лицо разбито в месиво, но оперативники в кармане его рубашки нашли клочок бумаги, на котором было написано «Mercedes W104» и номер московского телефона. Ребята из Самары переслали факсом записку нам. Мы выяснили, что машина и телефон принадлежат Даревской, я и пришёл вчера к вам. Вероника, сиделка Клавдии Алексеевны, сказала, что название автомобиля написано вашей рукой, а номер телефона – нет. Вот посмотрите на бумажку, может, вы прольёте свет на личность убитого.

Андрей, взглянув на факс записки, сразу узнал почерк матери: она писала цифру «восемь» как знак процента. Он вспомнил, как по просьбе матери написал название машины. «Я-то не понимаю, а отец сразу разберётся, на какой машине его сын разъезжает, пусть порадуется и похвалится перед мужиками», – всплыли в мозгу слова Любови Васильевны. Номер его московского телефона был написан матерью. Наверное, она хотела, чтобы отец позвонил ему, Андрею. Губы парня предательски задрожали.

– Похоже, это мой отец. Он недавно купил белоснежную «Волгу». Отец всю жизнь о ней мечтал!

– Сочувствую, парень. На Кавказе «Волга» в большой чести, тем более – новая, тем более – белоснежно-белая.

– Можно я позвоню в Самару матери? – Участковый кивнул, и Андрей дрожащими пальцами набрал домашний номер, мать, слава Богу, была дома. – Мама, привет! Отец дома? Да так, нужен он мне срочно. Куда уехал? К дяде Фёдору? Давно? Ладно, мама, ничего срочного, я попозже перезвоню.

Сжимая телефон в руке, Андрей обмяк всем телом.

– Мать говорит, отец уехал в пятницу к моему дяде и пока не возвращался, хотя обещал быть дома вечером в воскресенье. У него отпуск, – уточнил не понятно для чего Андрей.

– А сегодня вторник… – протянул Виктор Павлович. – Вот что, парень, я сейчас звякну в Самару к тамошним операм, чтобы они пока не ходили к твоим, а ты поезжай домой и сходи на опознание раньше матери. Может, это вовсе и не твой отец, чего мать раньше времени тревожить.

Андрей вскочил и затряс головой.

– Да-да, вы правы, я сейчас же поеду за билетами на самолёт. До свидания!

Предупредив Клавдию, что он должен уехать в Самару, Андрей поехал за билетом. Дома Андрей старался не выдать, что его всего трясёт от страха за отца. Как он хотел, чтобы в морге Самары лежал не его отец, а кто-то другой! Как он желал сидеть вечером дома с родителями и Светой за семейным столом! Пусть отец издевается над ним, пусть говорит, что хочет, но пусть он будет живой! Господи, пусть он будет живой!

– Девочки, мне нужно слетать домой, – с порога сказал Андрей, раздеваясь. – Отец заболел, мне нужно положить его в хорошую больницу, обеспечить нормальный уход и достойное лечение. Через час мне нужно выехать в аэропорт. Вероника, оставляю Клавдию на тебя. Справитесь?

– Андрей, о чём ты говоришь! Конечно, слетай домой, поддержи семью, а мы не пропадём, – ответила Клавдия, пристально всматриваясь в помертвевшее лицо Андрея. – С папой что-то серьёзное?

Присев на корточки перед женщиной, Андрей взял её руки в свои, на мгновение ткнулся в них лбом и поднял на Клавдию измученные глаза.

– Надеюсь, что нет. Отец всегда казался таким большим, сильным и надёжным, – парень поцеловал руки Клавдии. – Ты точно справишься без меня?

– Не переживай за меня, и за папу не беспокойся, всё обойдется, – женщина ласково улыбнулась, потрепала Андрея по волосам.

– Андрей, пока тебя не будет, я буду ночевать здесь, – Вероника вопросительно посмотрела на Клавдию, та согласно кивнула. – Не волнуйся, всё будет хорошо. Иди поешь, я накрыла на кухне.

– Нет, есть некогда, мне ещё нужно вещи собрать, – отмахнулся Андрей.

– Иди поешь, – настаивала Вероника, – я тебе сумку собрала, только посмотришь потом, всё ли нужное я положила.

Клавдия с удивлением взглянула на девушку. А серая мышка, глядишь, потихоньку и приберёт парня к рукам! Дай-то, Бог! Ему такую жену и надо – домашнюю, покладистую, всепрощающую. Тем не менее, ревность недобро шевельнулась в груди и обожгла, как огонь.

Наспех поев, Андрей вызвал такси и заглянул в сумку. Вроде бы Вероника положила всё необходимое. Увидев аккуратно сложенный чёрный костюм, он удивленно вскинул на девушку глаза.

– Это на всякий случай, – извиняющее ответила она на его немой вопрос. – Я надеюсь, он не пригодится.

– Спасибо тебе, – кивнул Андрей и только сейчас заметил красные глаза Вероники. Он подошёл к девушке и заглянул в её лицо. – Ты плакала? Что случилось?

– А, не стоит сейчас обо мне, – отмахнулась Вероника и попыталась улыбнуться, но Андрей продолжал внимательно смотреть на неё. Девушка наклонила голову и негромко проговорила: – Маму в больницу положили, давление у неё очень большое. Она совсем разум потеряла от ревности. Ей так и кажется, что я сплю и вижу, как бы соблазнить этого урода, её муженька. Я его видеть не могу, он меня, слава богу, тоже терпеть не может, но матери не объяснить.

– Ничего, Вероника, всё как-нибудь наладится. Вот родит твоя мать, поспокойнее станет, это её сейчас гормоны накручивают. Ты потерпи немножко, – Андрей погладил девушку по волосам и быстро по-дружески чмокнул в щёку.

Вероника вспыхнула и восторженно посмотрела в спину спешащего Андрея – такси подъехало.

Из аэропорта Андрей поехал прямо в милицию, не заезжая и не звоня домой.

Он сидел на кушетке, сжав голову руками, пытаясь хоть немного унять пульсирующую внутри черепа боль. Он не мог поверить, он не хотел верить, что больше никогда не увидит и не услышит отца, что его больше нет. Нет, это просто кошмарный сон! Сейчас он проснётся, и кошмар исчезнет, растворится. Боже, если бы можно было проснуться! Мысли бегали по кругу, это становилось невыносимо, Андрей вскочил и заметался по коридору морга.

– Андрей Александрович, нужно подписать протокол опознания, – сказал следователь, поймав Андрея за локоток, тот вцепился в его руку и с надеждой в голосе воскликнул:

– А, может, это всё-таки не он?

Ненавязчиво проводив Андрея в кабинет и усадив его, следователь, худощавый мужчина лет сорока с умными глазами терпеливо втолковывал парню:

– Андрей Александрович, ваша мать сегодня заявила в милицию о пропаже мужа. Предупрежденные московскими коллегами, мы приняли заявление, ничего не сказав ей о наших подозрениях. Описанная вашей матерью одежда, в которой уехал из дома ваш отец, полностью совпадает с тем, во что был одет убитый мужчина. Вы сами своими глазами видели на трупе указанные вами особые приметы: родинка выше колена на левой ноге, искривленные мизинцы на руках, да и зубная карта совпадает, – мужчина вздохнул. – Примите мои соболезнования, молодой человек. Вы сами расскажете матери или нам официально ей объявить о кончине Александра Петровича?

Сидевший сгорбившись, Андрей поднял глаза на собеседника, тяжело вздохнул и глухо проговорил:

– Нет, я сам скажу. Давайте бумаги, где тут чего подписать?

У двери Андрей обернулся и глухо проговорил:

– Отец всю жизнь мечтал о белоснежной «Волге», о своей ласточке, как он её называл, и вот дождался…

– Да… кто же знал, что так обернётся, – сказал следователь. – Ваш отец был сильным и мужественным человеком, он до последнего сопротивлялся, но эти бандиты, как шакалы, нападают стаей. Мужайся, парень.

Андрей промолчал и только кивнул головой, вышел из кабинета и осторожно прикрыл за собой дверь.

Андрей сидел на краешке дивана, широко расставив колени, и смотрел невидящим взглядом на телефон, лежащий в его руке. Как он устал! К нему неслышно подошла мать и села рядом.

– Ну, вроде бы всё, сейчас Светланка домоет посуду, и можно будет отдохнуть.

Сегодня был девятый день после гибели Александра Петровича Климова. Людей на поминки пришло много, больше семидесяти человек, только что ушли последние. Все устали, но одновременно испытывали чувство удовлетворения и гордости за мужа и отца. Помнили люди Александра Петровича и скорбели вместе с его семьёй. Любовь Васильевна взглянула на фотографию мужа, стоящую на столе рядом с горящей свечкой, стаканом воды и куском хлеба на нём.

– Вот и остались мы одни, Шура, без тебя. Спасибо тебе, Андрюша, не знаю, что бы я без тебя делала, я ведь ничего не знаю – что делать, куда идти. С тобой мне было спокойно, что ты говорил, то я и делала. Сразу чувствуется – мужчина в доме. Спасибо, сынок, – Любовь Васильевна взяла Андрея за руку, притянула к себе и чмокнула в щёку. – Папа очень гордится тобой, поверь.

Андрей тоскливо взглянул на мать, лицо скривилось как от зубной боли.

– Я ведь собирался в январе домой приехать на папин день рождения. Думал, пусть отец ругается, пусть смеётся надо мной, но я расскажу ему, чему научился, чего достиг. Я докажу, что я не тот балбес, что был раньше, что я изменился. Теперь уже поздно. Не могу себе простить, что не приехал раньше. Я так и не помирился с отцом, и папа ушёл из жизни с мыслью, что его сын – тупое ничтожество, ни на что не годное.

– Да что ты такое говоришь?! – Любовь Васильевна порывисто обняла сына за плечи, заглядывая в его глаза. – Отец любил тебя и гордился тобой. Когда я рассказала ему про твои успехи, он даже прослезился, сказал: «Узнаю климовскую породу! Молодец, если уж заниматься чем, то как положено, профессионально. Книжки, говоришь, читает, да ещё и на английском языке? Вот уж не ожидал от нашего балбеса. Да что я – балбес, балбес, какой он балбес! Он умный, добрый и порядочный парень. Никогда не краснел за него, надеюсь, и не придётся». Это ведь он попросил меня написать на листочке, что нашли у него, твой номер телефона. Шура хотел позвонить тебе, попросить прощения, но всё никак не мог решиться. Ты не обижайся на отца сынок, он очень любил тебя, Андрюша, сильно любил и гордился тобой.

Мать гладила Андрея по голове, по лежащим на плечах волосам и говорила, говорила – тихо, ласково. В конце концов парень успокоился, лицо его посветлело и он слабо улыбнулся. Они немного помолчали. Любовь Васильевна, заметив в руках Андрея телефон, спросила:

– Как Клавдия, не получше ей?

– Да нет, наоборот, «скорая» увезла её в больницу. Вероника говорит, что она не встает, руки и ноги почти парализованы, голову не поднять – дикие боли до рвоты, – Андрей вздохнул и опять его губы скорбно сжались. – Ей страшный диагноз поставили – болезнь Марбурга, это злокачественный вариант рассеянного склероза, с таким диагнозом люди долго не живут, – он глубоко вздохнул. – Мне так жалко её. Она очень мучается, за что её так?! Это так несправедливо!

– Не нам судить, сынок, – со вздохом сказала Любовь Васильевна. – Я вот тоже, как представлю, какую муку принял Шура перед смертью, через какие страсти прошёл, то аж леденеет всё внутри.

– Мама, не думай ты об этом, не трави себе душу, – теперь уже Андрей обнял мать за плечи и, прижав её голову к своей груди, гладил по плечу. – Что случилось, то случилось. Папу тебе, конечно, никто не заменит, но ты нужна Светланке, о ней думай. Ей всего семнадцать лет, за ней глаз да глаз нужен.

Они опять молча посидели, Света заглянула в комнату и тихонько ретировалась – Андрей завтра уезжает, пусть посидят рядышком, поговорят.

– Мама, может мне на пару недель задержаться дома, с вами побыть?

– Зачем? С нами всё в порядке, Андрей, – устало проговорила Любовь Васильевна. – Первая боль прошла, теперь уже не так мучительно понимать, что Шуры больше нет. Нет, сынок, у тебя своя жизнь, работа, Клавдия там умирает. Нет, поезжай, мы со Светой справимся. Ты и так помог, я так благодарна тебе, сынок. Я вот что думаю, тебе, Андрей, наверное, нужно жильё подыскивать. Если Клавдия, не дай Бог, умрёт, тебя же новые хозяева сразу выгонят.

– Выгонят, но у меня будет время подыскать квартиру. Какое-то время я смогу проживать в квартире, пока наследники не вступят в права наследства, я ведь прописан в квартире.

– Прописан? – удивилась Любовь Васильевна. – Сынок, ты всё-таки женился на Клавдии? – больше утвердительно спросила мать. – Тогда квартира тебе останется, что ли? У неё родственники есть?

– Да нет, мама, не женат я, Клавдия прописала меня как дальнего родственника. О её родне я никогда ничего не слышал, но, скорее всего, родственники есть. Частенько так бывает: пока человеку нужна помощь, забота – никого из родственников нет, а стоит ему умереть, так родни набежит целая толпа, да ещё переругаются.

Тихонько постучав в дверь, Андрей вошёл в палату. Вероника вспыхнула радостью, увидев парня: лицо осветилось изнутри, глаза мгновенно стали большими, блестящими и влажными, как у газели. Если бы Андрей обратил на девушку внимание, то очень бы удивился – сейчас Вероника была просто красавица. Она подалась вперед, будто намереваясь броситься ему навстречу и заключить Андрея в свои объятия. Это был первый, непроизвольный, порыв, но девушка тут же взяла себя в руки и притушила внутренний свет первой любви, став, как обычно, серой мышкой. Она незаметно вышла из палаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Клавдия лежала с закрытыми глазами на спине, склонив голову влево. Андрея поразили руки женщины, лежащие поверх одеяла: они были высохшими и как-то неестественно скрюченными. Как только Андрей подошёл к кровати, женщина открыла глаза и с трудом улыбнулась.

– Я знала, что ты где-то рядом, что скоро придёшь, – говорила Клавдия еле слышно, с большим трудом, переводя дыхание после каждого слова, и так невнятно, что Андрею приходилось сильно напрягаться, чтобы понять сказанное. – Я не хотела умирать, не увидев ещё раз тебя, Андрей. Теперь можно.

Она прикрыла в изнеможении глаза и застонала, по лицу пробежала болезненная судорога.

– Я позову врача, – воскликнул Андрей и тут же услышал:

– Нет, не надо, у меня мало сил осталось.

Клавдия тяжело дышала, а парень гладил её руку и с жалостью смотрел на ещё совсем недавно сильную, умную и красивую женщину, теперь больше напоминающую скелет, обтянутый кожей.

– Извини, Андрюша, что придётся тебе с одних похорон да на других оказаться, – она помолчала немного и, отдышавшись, продолжила: – Наклонись поближе ко мне, я хочу полюбоваться на тебя напоследок. Красивый ты, Андрей, и очень хороший человек. Я люблю тебя. Надеюсь, я не обожгла тебя своею любовью.

– Я благодарен тебе за всё и буду помнить всю жизнь, что ты для меня сделала, – губы Андрея дрогнули. – Тебе очень больно?

– Терпимо, Андрюша… это всё пустое… Главное, не это… Будь счастлив… и пой, тебе место на сцене. Да, Андрей, не бросай Веронику… кроме тебя ей помочь некому…

Клавдия закрыла в изнеможении глаза, и тут же запищали приборы, подключённые к ней. Андрей метнулся к двери, но в палату уже вбегала медсестра, за ней – ещё люди в белых халатах. Через час Клавдия спала, приступ купировали.

Она прожила ещё неделю, если можно так сказать. Да, тело ещё жило, но Клавдии Даревской уже не было. Она лежала с открытыми глазами, которые спонтанно двигались во всех направлениях, никого не узнавала, ни на что не реагировала. Или просто проваливалась в небытие. Андрей с Вероникой дежурили около постели больной, сменяя друг друга, частенько приезжала подруга Клавдии Ольга Калашникова. Умерла Клавдия Даревская тихо, так и не придя в сознание.

И снова Андрею пришлось доставать свой чёрный костюм и заниматься похоронами, поминками: ездить по учреждениям, звонить, заказывать и ещё много чего.

Приехав домой после похорон Клавдии и последующих поминок в кафе, Андрей вошёл в квартиру и, не раздеваясь, сел на оттоманку, стоящую в прихожей. Как он устал! Гибель отца и смерть Клавдии слились для него в единое целое, в один большой шар боли, который полыхал внутри груди и выжигал его плоть и душу. Андрей устал страдать и скорбеть, жалеть и сочувствовать, тосковать и считать себя в чём-то виноватым. Да, виноватым. В том, что не успел помириться с отцом, мало уделял внимания Клавдии. В том, что недолюбил, недодал, недополучил. Ему казалось, что это из-за него погиб отец, умерла Клавдия. Что-то он сделал не так и не то, а пострадали дорогие ему люди. Он казнил себя, от усталости мало понимая, за что именно казнит, в чём он лично виноват. Просто ему было плохо, очень плохо…

Декабрьский день, самый короткий в году, закончился, в квартире было темно и тихо. Андрей тяжело вздохнул и снял верхнюю одежду, не включая свет. «Спать! Принять душ и завалиться спать, – пронеслось в его голове, но парень тут же осознал, что сил на душ у него нет. – И ладно, так лягу».

Он прошёл в комнату Клавдии, сел на её кровать и включил ночник. Комната была та же, что и при живой хозяйке, но уже другая. У Андрея защемило сердце от понимания того, что как раньше уже ничего не будет, что и этот этап его жизни окончен. Он чувствовал себя таким одиноким! Какие три замечательных года подарила ему Клавдия! Как с ней было легко и интересно! Погладив рукой подушку, он вдруг явственно ощутил присутствие Клавдии. Она была как будто везде: и спереди, и сзади, и вокруг… Он ощущал её веселой, довольной и счастливой. Андрею показалось, что он услышал её по-девичьи звонкий смех. Парень помотал головой, сбрасывая наваждение, но непроизвольно улыбнулся в ответ и произнёс негромко вслух:

– Тебе хорошо Там? Вот и славно, отмучилась, ничего теперь не болит. А мне что без тебя делать? Ты бы знала, Клавдия, как мне плохо! Сначала папа ушёл, теперь ты, – Андрей гладил подушку и жевал губы, чтобы не заплакать. Он держался все последние дни, а теперь, когда всё закончилось, и он остался один на один со своими потерями, нервы не выдержали. – Я скучаю по тебе, Клавдия. Мне будет не хватать тебя, тебя и этого дома, где всё напоминает о тебе, где мне было уютно и счастливо. Сюда придут и поселятся чужие люди, которым не было и не будет до тебя никакого дела, – Андрей немного помолчал и добавил дрожащими губами: – Мне плохо без тебя, Клавдия. Я скучаю по тебе.

Андрей встал и уже в дверях тихо сказал:

– Передавай привет отцу, если встретишь его Там. Скажи ему, что я очень сожалею, что так вышло, что не хватило у меня ума приехать раньше и помириться с ним. Пусть он простит меня, если сможет. И ты, Клавдия, прости, прости за всё. И спасибо тебе за всё. Грош цена мне будет, если я забуду, что ты для меня сделала и кем ты для меня была. Прощай!

Он вышел из спальни Клавдии, осторожно притворив за собой дверь, будто боясь кого-то разбудить, прошёл к себе, разделся и нырнул под одеяло. Спать хотелось зверски. Уже проваливаясь в спасительный сон, он подумал, что вопрос «Где жить?», отложенный на три года Клавдией, снова встал во весь рост. Учитывая, что парни «попросили» его из группы, им надоели его заморочки с личными делами, а в новой группе ещё неизвестно, когда будут деньги, вопрос «Где и на что жить?» не выглядел смешным.

– Завтра, всё завтра, а сейчас – спать! – пробормотал Андрей и провалился в сон.

Он проснулся очень рано, не было ещё и семи часов, и немудрено: уснул вчера Андрей часов в шесть вечера. За окном было ещё темно. После душа и завтрака он принял таблетку от головной боли, прилёг на диван и опять уснул. Разбудил его звонок в дверь, это пришли Ольга Калашникова и Александр Альбертович Браверман. Друзья Клавдии за три года общения стали и его хорошими знакомыми, если не друзьями. Ольга относилась к Андрею по-матерински, не скрывая свою симпатию к красивому необычному рокеру – непьющему, доброму, внимательному.

– Как ты, Андрюша? Спал? – жалостливо поинтересовалась Ольга, разуваясь и раздеваясь в прихожей. – Выглядишь вроде бы неплохо, круги только тёмные под глазами.

– Всё нормально. Я вчера как пришел, так и завалился спать, – ответил Андрей. – Проходите, пожалуйста.

Браверман был высоким, крепким мужчиной, несмотря на свои шестьдесят с лишним лет. Он в свое время дружил с отцом Клавдии и долго не мог смириться с появлением в её жизни Андрея, но парню удалось-таки растопить его предвзятость. Александр Альбертович любил поговорить, пофилософствовать, вспоминать случаи из жизни, а Андрей умел слушать и живо интересовался всем новым. Андрей немного побаивался Бравермана, но уважал. Ему нравился громкий, немного бархатный, хорошо поставленный голос Александра Альбертовича, тот более тридцати лет читал лекции в каком-то вузе, а также нестандартный взгляд мужчины на, казалось бы, известные всем вещи.

Как-то в разговоре Андрей похвалил фильм «Ирония судьбы», мол, прикольная комедия, и был очень удивлён ответом Бравермана: «Да, хороший фильм, только очень грустный. Сколько умных, интеллигентных, достойных быть счастливыми мужчин и женщин страдают от одиночества! Почему это комедия? Что смешного в том, что люди пытаются хоть как-то наладить свою личную жизнь? Не понимаю». Или вот, во время войны при потере знамени воинское подразделение расформировывали, и солдаты ценой своей жизни спасали знамёна. Александр Альбертович искренне недоумевал – почему? Знамя – это условность, а в сущности, это кусок материи. Неужели кусок ткани дороже человеческой жизни?! Андрей пытался спорить с ним, иногда так расходился, что Клавдии приходилось ласково, но твёрдо охлаждать его пыл, но потом, хорошенько поразмыслив, парень соглашался с Браверманом, удивляясь, почему ему самому никогда раньше это не приходило в голову, ведь это же очевидно.

Александр Альбертович прошёл в гостиную, сел в кресло и с любопытством посмотрел на Андрея. Парню стало неловко, он немного поёрзал и решил сам начать неприятный разговор, но адвокат его опередил.

– Андрей, мне нужно поговорить с тобой.

– Я догадываюсь о чём, – невесело усмехнулся Андрей. – Я знаю, мне нужно собрать свои вещички и освободить квартиру, но, может, наследники разрешат мне ещё немного пожить, пока я сниму комнату. Или нельзя?

– Андрей, у Клавдии нет родственников, всё своё имущество, движимое и недвижимое, ещё два года назад она завещала тебе, а это, поверь, немало. Кроме картин, находящихся в кабинете покойного Алексея Даревского, после смерти Клавдии полотна, по его завещанию, передаются в Русский музей. Ты пока приходи в себя, две смерти подряд – это не шутки, а потом созвонимся и оформим все необходимые бумаги по вступлению в права наследства. Мы с Ольгой решили сегодня, сразу после похорон Клавдии, поставить тебя в известность, чтобы ты сгоряча глупостей не наделал, а то потом ищи тебя по всей Москве. Никуда тебе, парень, съезжать не надо, живи себе, да радуйся, ты ещё так молод. Эта квартира теперь твоя, и ты её единственный владелец.

Андрей смотрел квадратными от удивления глазами на улыбающегося Александра Альбертовича, потом испуганно взглянул на Ольгу, как бы в поиске защиты.

– Нет, не надо. Я даже и не думал об этом никогда. Нет, все, да вы оба в первую очередь, будете осуждать меня, называть альфонсом и паразитом. Я взрослый мужчина и сам заработаю себе всё, что смогу и что нужно, – воскликнул Андрей.

– Так, парень, ты не дури, – строго одёрнул его Браверман. – Клавдия решила оставить всё тебе, это её решение, она вправе была распорядиться своим имуществом по своей воле. Мы с Ольгой являемся свидетелями подписания завещания в твою пользу и её душеприказчиками, то есть обязаны проследить, чтобы её воля была исполнена. Клавдия любила тебя как сына, так что не терзай себя угрызениями совести и не бери в голову, кто что о тебе подумает. Разговоров будет, конечно, много, грязью обольют и тебя, и Клавдию, – Александр Альбертович нахмурился и вздохнул, – но на чужой роток не накинешь платок. Никого не слушай, Андрей. Ты всё это заслужил.

Они ещё немного посидели и стали собираться. В дверях Ольга обернулась.

– Отдыхай, Андрей, и потихоньку включайся в жизнь. Если что, звони, не стесняйся. И никого не слушай. Ты для Клавдии был как сын, кому как не тебе быть её наследником. Пока, Андрюша, будь счастлив.

– До свидания, Андрей, недельки через две я позвоню тебе, – Браверман похлопал Андрея по спине и вышел вслед за Ольгой.

– …Вот так я стал хозяином большой пятикомнатной квартиры в центре Москвы со всей обстановкой, владельцем иномарки и, вообще, достаточно богатым человеком, – сказал Андрей, и по его виду было понятно, что он до сих пор чувствует себя неловко. – В квартире я до сих пор живу, очень её люблю, но что касается денег… Честно скажу вам, Марина, я не раз был вынужден брать деньги со счетов, оставленных мне Клавдией, но при первой же возможности я возвращал всё назад, как взаймы брал.

– Почему? – удивлённо спросила Марина Наумова.

– Не знаю, – пожал плечами Андрей, забыв про вывих, и тут же сморщился от боли. – Наверное, я всю жизнь доказываю себе, что я не альфонс, что я сам в состоянии обеспечить себя и свою семью.

– Но это же глупо. Всегда кто-то наследует имущество умерших людей, ничего постыдного в этом нет, это норма жизни.

– Согласен, только я-то знал, что Клавдия любила меня не как сына…

– И что? – мягко улыбнулась Марина. – Ваши друзья правильно вам сказали, вы это наследство заслужили. Последние годы жизни Клавдия жила не в одиночестве, она любила красивого паренька, а любовь, даже платоническая, делает жизнь прекрасной. Она наблюдала, как не без её участия из молоденького вокалиста второсортной рок-группы формировался некто достойный уважения. За всё нужно платить. Вы заплатили Клавдии уважением, вниманием, любовью, заботой, нежностью. Она умерла не в одиночестве, а окружённая теплом и вниманием. Дай Бог каждому так умирать. Андрей, пора идти обедать.

Климов поднялся, взял полотенце, надел сланцы. Солнце уже так раскалило песок, что по нему босыми ногами было не пройти.

– А убийц вашего отца нашла милиция? Не было у вас желания отомстить за его смерть? – спросила Марина, когда они не спеша поднимались по каменистой лестнице к дому.

– Через пару лет банду, что убила отца, взяли – кого пристрелили при задержании, кому дали пожизненное. Да меня это мало интересовало, отца не вернёшь. Когда нам больно, мы ищем источник боли и, отыскав или назначив его, ненавидим и проклинаем. Человеку становится немного легче терпеть боль в душе. Я же винил и казнил самого себя. Мне было невыносимо больно, что я упустил время помириться с отцом, поблагодарить его за всё, сказать, что я его люблю и уважаю, доказать, что я не ничтожество. К тому же, гибель папы была первой смертью близкого мне человека, и меня больше потряс сам факт смерти отца, чем её причина. Мысль, что мой отец, большой и сильный мужчина, может умереть, не укладывалась у меня в голове. Я был в шоке, и мне было всё равно, кто его убил, за что и почему.

– Вы любили и отца, и Клавдию, они это знали и оба любили вас, Андрей, и гордились вами. Вам, Андрюша, не в чем себя упрекнуть.