Читать книгу Хаос - Илья Чернецов - Страница 14

Ко мне за стойку сели двое американцев. Американцы всегда оставляют самый большой чай. Может, потому что это доказывает их охуевшесть. Может, потому что полно денег. Факт есть факт – их чай самый большой.

Я отработал с ними как обычно, принёс расчёт, они положили деньги, и закономерно в папке с чеком была хорошая сумма чаевых вместе с оплатой счёта. Осталось отнести на кассу, отдать кассиру и получить приятную сумму на карман. Так это происходит: клиент просит счёт, бармен приносит его клиентам с кассы, берёт деньги, относит на кассу, оставляет себе чай. Всегда так, без исключений.

Внезапно появляется Гриша.

Он видел этих американцев. Он, разумеется, знает про большой американский чай. И он говорит:

– Я рассчитаю их.

И тянет руку к папке.

Я знаю, что Гриша – гандон, что в его понятия отлично вписывается «спиздить чай у бармена», и говорю:

– С чего вдруг американцев рассчитываешь ты?

– Я твой начальник, и этого разговора происходить не должно. Будь в баре, а на кассу пойду я.

Счёт, деньги, касса, чай, я сам, нет, соси хуй, всё просто.

А я. В ступоре.

Каждый раз, когда со мной происходит подобное, я оказываюсь в тупике.

Я не знаю, как действовать в таких ситуациях.

Чтобы вырулить эту ситуацию адекватно, нужно сделать или сказать какую-то такую условность, которая помешает ему наебать меня. Сказать что-то типа: «Говоришь про меня – переводишь на себя», только взрослое и ресторанное. Или не ресторанное, а модное. Короче, актуальное для его ролевой модели. Я не знаю, что сказать, как действовать.

Я могу только молча забрать папку и продолжить по своему сценарию. Но это сразу будет расценено как неуважение, он оскорбится, прилепит сюда субординацию.

Или так: «Гриша, я считаю, что ты хочешь спиздить мой чай. Чтобы этого не произошло, иди нахуй, я сам». Тут уж он примет меня за ебанутого, потом все так станут считать, и как вообще работать с ними дальше?

А вот чего-то, при условии чего я останусь с чаем и Гриша согласно отвалит, я не знаю.

Блять, пиздец я прямолинейный. Либо физически забрать, либо сказать правду.

Почему бы просто не забить?

Потому что если я даю ему сейчас наебать меня – у меня конфликт с эго: я дал себя наебать.

Чтобы этого конфликта не произошло, я готов пойти вопреки тому, что говорит Гриша. Я готов забить на него и пойти рассчитаться внаглую. Но возникает другой конфликт: я мелочный. То есть мне настолько нужны эти деньги, что я готов в открытую продемонстрировать своё недоверие Грише перед всеми.

Что ни сделай – внутренний конфликт неизбежен.

Быть обманутым и быть нуждающимся.

Я выбрал первое. И отдал ему папку с расчётом со словами:

– Ты же принесёшь мне мой чай, да?

Да, всё-таки не удержался и брызнул желчью. Сразу же после этого внутренне покраснел перед собой же и потупил взгляд в своём внутреннем мире.

На что Гриша ответил:

– Ты на что-то намекаешь?

Сейчас бы мне охуительно пригодился навык быть изворотливым. Если бы, как все обычные люди, я с детства развивал умение быть скользким, то сейчас знал бы, как оставить чай себе, при этом избежав открытого конфликта.

Но тогда я получил бы третий конфликт: я настолько труслив, что боюсь действовать открыто.

Потому что открыто – это:

– Гриша, я знаю, что ты спиздишь мой чай. Потому что тебе не чуждо это. Ты принесёшь мне сейчас какие-то копейки с кассы или фразу: «Они не оставили чая». А мы оба знаем, что американцы оставляют хороший чай. За целый день ты хочешь рассчитать только их. Это говорит об одном: ты собрался спиздить у меня эти деньги. Ты не можешь забрать их у меня открыто, потому что либо боишься меня, либо потерять место. С другой стороны, ты ебёшь Свету, а значит, место не потеряешь. Остаётся второе: ты боишься меня. Возможно, именно поэтому ты хочешь наебать меня – чтобы доказать самому себе, что ты круче. Не знаю, зачем тебе это. Майк Тайсон круче меня, докажи ему что-нибудь. Видимо, ты не готов признать тот факт, что какой-то бармен, которого ты не считаешь за человека, не просто не пытается тебе угодить, а вообще не реагирует на твою мнимую тобой же «царственность».

И это единственное нормальное «открыто», которое может быть между нами. Потому что конфликт в этом – он делает всё, чтобы уколоть меня, унизить, а я не реагирую, поскольку не испытываю унижения, поскольку его и нет.

«Нормальный» человек сказал бы сейчас что-то типа «первое слово дороже второго» или сделал бы что-то из этой серии – и спор выиграл бы тот, кто знает полную цепочку либо умеет генерировать её на ходу.

Яшка вломил бы пизды и вылетел с работы.

Я выбрал быть обманутым.

Это неприятно. Оно лучше, чем быть скользким, рациональнее, чем быть быком. Но оно неприятно.

Казалось бы, самый эффективный способ – быть быком. Забирать своё, сокрушая мешающих.

Быть крутым.

Это звучит, это красиво, это мужественно. И только. Яшка для меня – самый яркий пример проигрышности этой модели. Это реальный пацан из параллельного со мной класса. Впервые я «познакомился» с ним во втором, глядя, как он пинает какого-то мальчика. И голос рядом сказал: «Это Яшка». Тогда я впервые в жизни испытал страх перед живым человеком. Может быть, именно поэтому стремился быть в его обществе. К седьмому классу мы были в одной тусовке, и я увидел его как есть: хочу – беру. Мир глазами Яшки был полностью без преград. Захотел – взял. Стены, морали, запреты – всего этого для него не существовало. Он реально не знал слова «нельзя». Как это – нельзя, если ударяешь – и тебе отдают? Значит, можно.

Ровно до середины восьмого класса он был таким. В восьмом он сел в тюрьму. Говорили, что зарезал кого-то в драке. Что сомнительно, потому что в одиннадцатом я увидел его снова. Точнее, не его, а полную противоположность тому беспредельщику, которого я знал прежде. Забитый, взгляд в пол, ищущий расположения хоть кого-то и радующийся каждому дружескому хлопку по плечу.

Эта история называется «сломали», и я видел массу таких. Яшка – короткая и, наверное, самая яркая для меня постановка этой истории. Но далеко, очень далеко не единственная. В общем-то, этот путь – прорубателя – туда и ведёт: в существование, в котором ты никому не нужен.

Сначала ты завоёвываешь, потом тебя наказывают, потом ты уходишь в себя и становишься не нужным никому. Потому что ты завоеватель, ты не можешь склочничать, не умеешь терпеть, и тебе не интересно в кругу тех, кто может и умеет. Завоеватель должен умирать во время завоевания, иначе его жизнь теряет смысл.

Быть обманутым. Неужели это единственный выбор?

Естественно, он не принёс мне чай. Естественно, он оставил его себе. Наверняка он прямо сейчас ликует внутри. Понимая, что в этот короткий отрезок жизни присвоил то, что принадлежит мне.

А может, и не ликует. Может, ему нужны эти деньги. Может, он вообще не придал этому значения и вообще во многих жизненных ситуациях ведёт себя так. Что, в общем, не особо важно. В принципе, не особо важно, как он себя ведёт в жизни в целом.

Важно, что я стою, смотрю на полтинник на стойке и нахожусь в ступоре.

Этот полтинник принёс он, снабдив словами:

– Это всё, что они оставили.

Я в ступоре.

Мне плевать на полтинник, плевать на Гришины причины, на его радость победы надо мной. Я даже не знаю, почему именно я в ступоре, я просто в состоянии прострации, тотальной пустоты.