Читать книгу Последняя надежда Императора. Историко-приключенческий роман. Издание 2-е - Илья Тамигин - Страница 4

Снег, всюду снег, чтоб его побрали эти самые… Коню по брюхо! И ведь только начало ноября! Дорога, где дорога? Фернан! Луи-и! Не слышат… Отстали, наверное. Ветрище завывает, как тысяча демонов, и сыплет, швыряет холодную крупу прямо в рожу, за воротник, за пазуху, как будто и без того уже не замерзаю! Здесь это называется «метель». Говорят, может несколько дней длиться. Этa уже второй день, и конца-краю пока не видно, только гуще снежинки, да злее ветруган и сугробы все выше. Не поймешь, где небо, а где земля! Только смутно видать деревья… И все! Нет, с дороги мы точно сбились… Где восток, где запад, куда идти – золотой дал бы, если б подсказали. И ветер-то странный: то в правую щеку дул, а теперь в спину, а ещё раньше – прямо в ноздрю, аж бедное животное Цезарь зафыркал и остановился. Merde, я ж его больше суток нормально не кормил! Как деревня называлась? Ва-шу-ти-но… Без глотка из фляжки и не выговоришь! М-да, русский язык… Хозяин не хотел овес давать, так Луи ему зуб выбил! А и это не помогло, пришлось коней сеном кормить. Сами голодные спать легли, в избе ни крошки жратвы не оказалось, только две луковицы. Луи с голодухи их сожрал, рыгал всю ночь, спать не давал, скотина…

Однако, замерзаю, господа! Ног уже не чувствую! Луи! Фернан! Где вы? Похоже, потерялся я… Ну, Россия! Кто бы мог подумать, что офицер, ветеран – и потеряется в снегах! В Испании не пропал, в Германии не пропал, в Польше… г-м, не будем про Польшу… А здесь – метель! И все… Не выбраться. Где ты, Париж? В какой стороне? До тебя тысяча лье… Сколько хоть сейчас времени? Два пополудни, а темно, как у зулуса где…

Что это, мелькнуло, вроде? Во, ещё! Партизаны, что ли? Так, пистолеты… Merde! Это волки, господин лейтенант! Цезарь, выручай! Ба-бах! Хорошо попал, ишь, закувыркался! Цезарь, давай! … Настигают, бестии! Щелк! Осечка! Цезарь, Цезарь! О, хищник! Прыгнул слева, рвет брюхо… Бедняга Цезарь… Не могу встать… Саблю наголо! Ну, иди сюда, тварь! Н-на! Без лапы не побегаешь! Где второй? Ух, ты! Вот это пасть! Вжи-ик! В прыжке попал… Навалился, не спихнешь… Убил, однако, кровища хлещет, соленая, как… Ну и воняет же от него! Как от помойки! … Встать не могу… Нога… Подвернул… Сломал? И сил нет… Надо полежать… Полежать… Пречистая Дева, не дай пропасть…

– Фёдор! А, Фёдор!

– Чего тебе?

– Смотри, вроде конь павший…

– Так французы тута проходили… У них-то кони непривычные, метель, опять же, была. Давай, одначе, посмотрим, в хозяйстве-то все пригодится.

– Ты, что ли, конину жрать будешь?

– Дурак, ты, Лука! В сумках пошарим, седло доброе, опять же…

– Глянь, волк дохлый! А вон ещё!

– Эх, верно! Шкуру бы снять… Помоги-ка!

– Задубел уже, поди, замучаешься снимать, шкуру-то… А матерущий, волчара-то!

– Ой! Мать Пресвятая Богородица! Человек! Конем ногу придавило, глянь!

– Да ты што-о! Живой?

– Чуть живой! Снег уже на роже не тает! Француз, язви его в почку…

– Так, что ж, тоже живая душа, хоть и не нашенской веры. Давай-ка, волокушу изладь, возьмем его.

– Зазря намаемся… все одно помрет, замерз ведь совсем.

– Грех живого человека бросать. Барину отвезем! Он давеча говорил, мол, если пленный – то к нему доставить.

– Тоды ладно. Ужо барин-то даст на водочку! Топор-то где?

Бесчувственного офицера положили на волокушу. Идти было близко – всего четыре версты.

– Барин! Александр Романыч! – нежно позвала горничная Арина.

– У-мм… Чего тебе? – тело, возлежащее на кушетке после обеда, шевельнулось.

– Лука с Федором с разведки вернулись, француза привезли! Только оне без чувств.

– Ого! Вели в людскую нести, сейчас выйду.

– Слушаюсь! – Арина, взмахнув золотистой косой, убежала.

Александр Романович, зевнув и покрестив рот, нашарил ногой шлепанцы, подтянул пояс, расправил лацканы теплого узорчатого халата и двинулся в людскую, посмотреть на добычу.

В людской было жарко. Топилась печь, весело постреливая березовыми поленьями. Пахло щами и хлебом. Стекла, покрытые морозными разводами, плакали от тепла, роняя слёзы на чистый крашеный пол. Сопя и вполголоса поминая чью-то мать, Лука с Федором втащили пленника и уложили на широкую лавку. Кухарка Ефросинья, кучер Герасим и Арина боязливо крестились, глядя на залитое кровью лицо и руки француза, на его заиндевевшие волосы и обледеневшие, закрученные колечками усы.

Вошел хозяин.

– Ну? Что тут у нас? – строго спросил он.

Фёдор, здоровенный мужик, зверолов и медвежатник, почтительно снял шапку. Лука – тоже.

– Вот, барин, по Вашему приказу, значит, разведку делали… Нашли энтого вот, саженях в трёхстах от дороги-то. С путя, стало быть, сбился. Волки напали, от тройки отбился, да уж не встал. Одним боком к коню привалился, а сверху волк убитый накрыл. Тем и выжил: пока они остыли-то! Думаем, недолго лежал, метель-то, только два часа, как кончилась.

Александр Романович нахмурился, подошел ближе. Потрогал ледяную руку с намертво зажатой саблей.

– Раздеть! Растереть водкою! Баню топить! – деловито распорядился он.

Сапоги снять не удалось, пришлось разрезать по шву. Шинель и мундир сняли, повозившись, без потерь.

– Глянь, подштанники, да богатые какие, вязаные! – шепнула Ефросинья Герасиму.

Арина смотрела искоса, стесняясь, краснела. Девица, что с неё возьмешь!

Прибежала ключница Феклуша со штофом можжевеловой водки.

– Так, Фёклушка. Плесни-ка по стакану Фёдору с Лукой! Заслужили!

Обрадованные разведчики хором гаркнули:

– Премного благодарны, барин!

И сразу же выпили из оловянных стакашек. Закусили хлебушком с крупной солью, крякнули. Хорошо, с морозу-то!

– Теперь, ступайте отсюда! И ты, Герасим, тоже. Здесь женские руки нужны!

Мужики вышли. Бабы – Фекла с Ефросиньей – стянули с военного нательную рубаху и подштанники.

– Ого! – в один голос восхитились обе.

Посмотреть было на что! Арина, ставшая совсем пунцовой, выскочила за дверь. Сердце колотилось, как щегол в горсти, ноги, почему-то, ослабли. В низу живота разлилось тепло. Встряхнув головой, побежала в свою светелку – помолиться Богоматери о здравии симпатичного полоняника. Эх, если б ещё имя узнать!

Тем временем француза растирали в четыре руки суконными тряпицами, не жалея можжевеловой. Дух стоял, как в кабаке в престольный праздник! Александр Романович сидел в уголке, под иконой, довольно покряхтывая в такт скрипу лавки. Тетки старались во-всю. Их крепкие руки бережно растирали и разминали каждый вершок белого, как сметана, крепкого тела.

– Что, бабы, не ранен ли он? Кости все целы? – спросил барин, раскуривая сигару от уголька из печи.

– Не, то волчья кровь была! – весело ответила Ефросинья, как раз отмывшая теплой водой лоб и уши офицера.

Тот начал шевелиться и стонать. Александр Романович наклонился, всматриваясь. Нет, обморожений не было. Все тело пылало, как начищенный самовар. Ещё бы, почитай, час над ним трудятся!

Вошел Герасим.

– Истопили баню, барин! Дозволь, попарю сердешного!

– Что ж, будь любезен. Я сам попозже подойду. Фрося! Самовар в предбанник принесешь! И сахару побольше.

– Точно так, барин! Рому прикажете подать, к чаю-то?

– Нет. Лучше коньяку.

Могучий Герасим завернул начинающего оживать офицера в огромный пахучий тулуп, легко взвалил на плечо и понес в баню. В господскую, пристроенную к дому на задах.

Ой! Ах! Где это я? Наверное, уже в аду… Жар, волнами, аж уши горят! И адский абориген лупит меня чем-то по спине… и по заднице! Не больно, впрочем, и запах, скорее, приятный… Ну и страшилище! Прямо, как кюре их и описывал! Черный, волосатый, глаза сверкают, зубищи сквозь бородищу белеют… Фартук полотняный, а больше ничего на нем… Интересно, хвост у него тоже волосатый? Ух, горячей водой, окатил! Хорошо-о! Ба, опять лупцует! Да сколько же можно? … Во, человек шевелится! Тоже, наверное, грешник…

Александр Романович, завернувшись в простыню, подошел к распростертому на полке, хлопающему глазами пленнику.

– Ага, отживел… Полегче, Герасим.

Кучер ещё раз окатил из шайки отшлепанного веником француза и, отдуваясь, отошел в угол.

– Позвольте представиться, месье! Граф Александр Романович Ржевский, здешний помещик, гвардии полковник. В отставке… С кем имею честь?

– Антуан Сезар Карсак, лейтенант пятого гвардейского драгунского полка Его Величества Императора Наполеона Буонапарта, – сиплым голосом ответил вопрошаемый и закашлялся.

– Очень приятно! Я вижу, месье Карсак, Вы уже прогрелись и пришли в себя. Не изволите ли выпить чашку чая? Прошу за мной! – радушно предложил помещик.

С помощью Герасима Антуан вышел в предбанник. На чисто выскобленном небольшом столе стоял самовар, сахарница, бутылка с коньяком – настоящим, из Шаранты! Присутствовало также и блюдо с кренделями, при виде которых слюна у возрожденного к жизни лейтенанта забила фонтаном.

Завернулись в чистые простыни, сели на лавки.

– Это Герасим, мой кучер. По банному делу равных нет во всем уезде! Он нам послужит. Герасим! Налей-ка чайку, да сам садись, откушай с нами. Вам, сударь, как: коньяк в чай, или отдельно?

– Сначала отдельно, если позволите, господин полковник…

– Герасим! Нали-вай! Ваше здоровье, месье Карсак!

Все трое дружно выпили. Помещик и кучер залпом, Антуан в растяжку. Сразу захорошело. Схватив крендель, стал яростно жевать.

– Бедный человек! Оголодал, видать! – шепнул Александр Романович кучеру.

Прожевав, Антуан отхлебнул чаю. Стало совсем хорошо.

– Вы чай-то пейте! А напьётесь – ужинать будем, – ласково сообщил хозяин.

Лейтенант, вновь набивший рот кренделем, благодарно замычал. Русский говорил по французски отлично, правильно, даже чересчур. Впрочем, они, аристократы, в России все так говорят.

– Итак, господин лейтенант, эта война для Вас кончилась. Вы у меня в плену! Официально, хе-хе! Завтра пошлю письмо в канцелярию светлейшего князя Кутузова, пусть Вас в списки вставят… Не волнуйтесь, положено так! Поживете до конца войны у меня в гостях. И вам хорошо, и мне: будет с кем поговорить у камина!

Александр Романович скромно умолчал о собственном престиже, который необыкновенно возрастет среди окрестных помещиков, когда они узнают, что его люди взяли в плен не абы кого, а драгунского офицера! Кто ещё может похвастаться таким приобретением?

– Герасим! Заснул? Нали-вай!

– Слушаюсь! – радостно отозвался кучер, сграбастав в лапищу бутылёк.

– Позвольте поблагодарить Вас, месье Ржевский, за спасение от смерти! Выпьем, чтоб эта война поскорее закончилась! – Антуан поднял рюмку.

Чокнулись, проглотили янтарный напиток. Маленько повело. Крендель – разве ж это закуска!

В дверь постучали.

– Входи, чего там! – крикнул хозяин.

Вошла Арина, неся аккуратно сложенный мундир и сапоги гостя.

– Вот, одежду для господина военного принесла! – застенчиво улыбаясь, сказала она нараспев.

Антуан залюбовался: девушка была чудо, как хороша. Высокая, синеглазая, сдобненькая. Золотая коса толщиной в руку. Длинная, до колен. Полные губы цвета малины. Кожа белая, прозрачная, как порселан. Брови густые, темные. Очень красивая и симпатичная девушка! В родной Франции такие не водятся.

– М-мерси! – выдавил он из себя с некоторым затруднением, ибо, почему-то, слегка сперло в груди.

Девица улыбнулась, покраснела, опустила глаза. Потом снова посмотрела, искоса, с интересом. Красивый! Глаза-то, синие! Кудри…

– Иди, Ариша! – ласково отпустил её барин.

После того, как она вышла, Антуану показалось, что в предбаннике стало темнее. Развернул мундир, исподнее: все выстирано, выглажено, вкусно пахнет морозом. И когда только успели?

– Герасим! Помоги-ка господину лейтенанту! – подтолкнул кучера слегка захмелевший Александр Романович.

Тот, сев на корточки, расправил чулки на ногах гостя, натянул сапоги. Затем подал мундир.

– Месье Ржевский, почему Герасим черен, как эфиоп? Разве это в обычае этой страны?

– Э-э, это у батюшки моего друг его гостил, Лев Пушкин, Ганнибала потомок, арапа государя Петра Великого. Долго гостил, ну, и прижил Герасима от Ненилы, тогдашней песенницы. Дело житейское! Теперь Герасим мой дворовый человек. Люблю его! И кучер, и банщик отличный! – помещик привлек Герасима к себе и крепко поцеловал в толстые африканские губы.

Антуан слегка обалдел.

– Ну, давайте ещё по одной – и на ужин! Как говорится, Бог Троицу любит! Герасим! Нали-вай!

Выпили по третьей. Коньяк был хорош, забирало все крепче.

– Пойдемте, сударь, кушать! А ты, друг мой, приберись здесь, да бутылку себе возьми, вечером отдохнешь с ней! Ха-ха!

– Благодарствуйте, барин! – рявкнул довольный Герасим.

Подкрутив перед зеркалом усы и расчесав кудри, драгунский лейтенант Антуан Карсак шагнул навстречу новой жизни.