Читать книгу Гроссмейстер и Жемчужина. Фауст XXI века. Перед Апокалипсисом - Илья Уверский - Страница 5

– Надежда, – Пилсудский неожиданно поднял трубку, – дай ему бумаги, пусть ознакомится.

Секретарша с очень смешной фамилией Почесайкина забежала в кабинет, порылась на столе у Пилсудского, нашла какую-то распечатку из Интернета и отдала ее мне.

– Читай.

Я взял распечатку. Она была озаглавлена «Судилище», автор – Фрида Вигдорова, год – 1964. Вот здесь-то и началась какая-то мистика. Во-первых, я не понял, зачем меня было тащить в этот кабинет через всю Москву, чтобы дать почитать мне непонятно что.

Во-вторых, в распечатке описывался суд над молодым поэтом Иосифом Бродским; нет, конечно же, не Иешуа Га-Ноцри. Хотя Бродский тоже был молодой, года 24, выглядел, правда, на 3 года старше, тоже рыжий. Его обвинили в тунеядстве и антисоветских стихах. Стенограмма включала диалог между судьей Тягловой, Бродским, кучей другого народа, который битком набился в Дом культуры, где проходил суд.

Запись принадлежала Фриде Вигдоровой, которая впоследствии ее и опубликовала, чем вызвала скандал. Дело все равно было проиграно, а потом она от переживаний тяжело заболела и скончалась. Не дождавшись освобождения Иосифа Бродского.

Проблема в том, что из прочитанного мною следовало, что все участники процесса сильно увлекались «Мастером и Маргаритой», активно ее читали и решили сделать массовый «флешмоб», так как весь процесс в точности отражал структуру главы «Понтий Пилат». А некоторые товарищи еще и повторяли фразы из романа Булгакова! Причем так вели себя порядка 10 человек, упомянутых в «Судилище».

Этим они сильно всех подкололи. Правда, не учли, что кто-то все запишет…

Я понимаю, что мало кому интересен суд над Иосифом Бродским. Но тогда, я не смогу рассказать про первый звоночек, благодаря которому мы и сможем изобличить самый тайный заговор прошлого века!

Началось все с того, что 29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» была опубликована статья «Окололитературный трутень». Нет, не «Воинствующий старообрядец», как сообщил Мастер Ивану в главе «Явление героя». Хотя в ходе суда некий Николаев обвинил Бродского в том, что он «Воинствующий тунеядец», и этим заслужил громкие аплодисменты. Дело в том, что Бродского обвинили в тунеядстве и скрытой измене родине.

Затем «Вечерний Ленинград» вновь опубликовал письма читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского». Далее – арест. В результате Бродский, испытывавший разрыв со своей любовью – Марианной Басмановой, и уже пытавшийся свести счеты с жизнью, получил сердечный приступ.

Процесс был разбит на две части.

Первая заканчивается тем, что судья Тяглова решает отправить Бродского на психиатрическую экспертизу. Прямо как у Пилата с Иешуа.

В марте происходит второй процесс. На втором процессе под громкие выкрики и аплодисменты его неожиданно на ровном месте осуждают на 5 лет в исправительной колонии на основании упомянутых писем читателей, просто за то, что он поэт.

Итак, режиссеры Судилища подсмотрели его сценарий в главе «Понтий Пилат» из «Мастера и Маргариты».

Вот другие подробности, если кому интересно. Вначале судья спрашивает, есть ли у Бродского постоянное место работы (Пилат спрашивал про место жительства). Тот отвечает, что нет. Судья отмечает – тунеядец. (Пилат говорил, что бродяга).

В самом конце первого процесса, когда Бродского решили отправить на психиатрическую экспертизу, он попросил бумагу и перо, в точности как Левий Матвей в конце главы «Погребение». Очевидно, что здесь режиссер флешмоба что-то перепутал, не в ту главу посмотрел. Или Иосиф Бродский вышел из-под контроля.

На втором процессе в самом начале выясняется, что Бродский не читал свое дело. Судья вынуждена объявить перерыв, и его выводят ненадолго. Нет, это не был Марк Крысобой, и он его не бил.

По возвращению Бродский сообщает, что целый ряд стихов, указанных в деле, ему не принадлежит, и просит исключить из дела старый личный дневник. В «Понтии Пилате» Иешуа говорит похожие вещи про дневник Лаврентия, ой, прошу прощения, Левия Матвея.

Потом Бродский сообщает, что пишет стихи для будущих поколений. Хотя, если бы захотело, современное поколение тоже бы могло бы его читать. Га-Ноцри также говорит, что из-за путаницы его слова долго никто не сможет понять.

Далее на суде долго обсуждаются языки, с которых Бродский переводит стихи. Пилат интересуется, на каких языках разговаривает Га-Ноцри.

Далее Бродский называет некого Лернера, который написал статью в «Вечернем Ленинграде», лжецом. Здесь опять неточность, ведь это Пилат обозвал Га-Ноцри лжецом.

Потом Бродский сообщает, что он работает совсем один и не входит ни в какие собрания. Хотя Пилат спрашивал про родственников Мессинга, прошу прощения, Га-Ноцри.

Потом на суде долго обсуждается тот факт, что поэтам часто приходится работать бесплатно, деньги – не главное. Такое утверждение шокирует судью до глубины души. Пилата шокирует тот факт, что Левий Матвей выкинул кошель на дорогу и также отказался от денег. Последнее, конечно, было редкостной ложью, Лаврентий очень любил деньги.

Далее вдруг выясняется благодаря некому товарищу Смирнову, что у Бродского в стихах, о ужас, антисоветские строчки. Более того, этот Смирнов каким-то образом засунул свой нос в личный дневник Бродского. Хотя, конечно же, он не имел никакого отношения к Иуде из Кирова, прошу прощения, из Кириафа.

Далее некая Ромашова говорит о стихах Бродского: «Это у-ужас. Не считаю возможным их повторять. Они ужа-а-сны». Опять флешмобщик все перепутал, это же говорил Мастер в главе «Явление героя» про стихи Ивана Бездомного. Либо Ромашова перепутала свои слова.

Далее какой-то Сорокин также цитирует дневник Бродского: «Я уже давно думал насчет выхода за красную черту. В моей рыжей голове созревают конструктивные мысли». Но ведь это Иешуа говорит Пилату после исцеления его головной боли. Иешуа предлагал поделиться с Пилатом некими новыми мыслями, которые пришли в его голову.

Маркса Бродский называет так: «Старый чревоугодник, обрамленный венком из еловых шишек».

И да, Пилат ужаснулся, спрашивая, говорил ли Га-Ноцри что-то о великом кесаре. Но когда он его представлял, то венок был редкозубым и золотым, а не из еловых шишек, флешмобщик и здесь все напутал.

Далее кто-то еще и Ленина вспоминает с неуважением. Здесь, конечно же, Пилат совсем в ужасе. Он просит выйти секретаря из зала. Судья просит Фриду Вигдорскую перестать записывать. В конечном итоге при вынесении приговора были использованы материалы, которых в деле вообще не было. Конечно, их же прямо в ходе процесса принесли Пилату. Кто? Может быть, ласточка?

Например, как пишет автор «Судилища», судье принесли справку Иуды – да что же это такое! – некоего товарища Воеводина, резко отрицательную, с обвинениями в антисоветской деятельности, справку в духе худших времен культа личности. Выяснилось, что справка эта на Комиссии не обсуждалась, членам Комиссии неизвестна и, таким образом, является единоличным мнением Воеводина.

Напоследок Пилат, то есть, я совсем запутался, обвинитель кричит Бродскому: «Хам!», «Тунеядец!», «Антисоветский элемент»!

Пожалуй, хватит об Иосифе Бродском, тысячу извинений, читатель, за такое длинное отступление. Хотя весьма неплохой поэт.

Но я был в шоке! Даже не от того, что глава о Понтии Пилате, написанная не позже, чем умер М. А. Булгаков, то есть 1940-го года, перекочевала в рассказ Фриды Вигдоровой «Судилище» от 1964 года, а в том, что меня притащили сюда через всю Москву, избили, чтобы дать это почитать. Зачем?

Хотя частично я все понимал. Дело в том, что меня зовут Иосиф Джугабродский. Пилсудский, или кто-то другой, вероятно, что-то искал про меня в Интернете и по ошибке распечатал вот это.

– Простите, зачем мне это дали? – спросил я Пилсудского, подавая ему распечатку.

Тот спокойно достал трубку, набил ее табаком и закурил, прямо как Шерлок Холмс. Посмотрел на бумаги, снова набрал секретаршу.

– Надя, на черта ты дала ему распечатку какого-то рассказа?

Та объяснила, что это не она, а Марченко распечатал. Его тут же вызвали.

– Что ты опять скурил, крысолов хренов?

Марченко нервно пролистал распечатку про Бродского, покраснел. Было ясно, что он все перепутал.

– Ладно, иди отсюда, – Пилсудский показал рукой на дверь.

Помолчали.

– Так, значит, Иешуа Га-Ноцри – это Иосиф Бродский? – не удержался я.

– Ну конечно, это же очевидно, именно его и имел в виду Михаил Булгаков, когда писал свой роман задолго до Судилища. Согласен, смешно. Но не бери в голову. Эта история стара как мир. Наши любят судить невинных поэтов и философов. И правильно делают. Толку от них все равно нет, зато головной боли не оберешься.