Читать книгу Маша в хрущёвскую оттепель - Инна Фидянина-Зубкова - Страница 15

Маша твёрдо знала, что с приходом в их края социализма, сбылось счастье всего трудового народа.

– Да сбудется счастье народное! – повторял председатель на редких митингах, посвящённых дню Октябрьской революции и 1 Мая.

«Но почему сбудется? – думала Маша. – Когда уже сбылось?»

Она не понимала логической цепочки: в словах солидного и очень важного человека оно должно было сбыться, а в папкиных газетах уже сбылось. И поэтому Мария отправилась в свинарник, приставать к отцу с вопросами. Тятька соскрёбывал лопатой с деревянного пола навоз, перемешанный с соломой, пыхтел, и глядя на жирную крысу, притаившуюся в углу, матюкал разленившуюся кошку. Ребёнок вырос перед взрослым неожиданно и дёрнул отца за край взмокшей от пота рубахи:

– Пап, а счастье народное сбудется или уже сбылось?

Мужик ойкнул, крякнул, присел и схватился за сердце. Посидел, подумал, отдышался, глянул на недовольно хрюкающую чушку и тихонько просипел:

– Вот если б я сейчас помер, лично ты была бы счастлива?

– Нет, – поперхнулась дочка.

– Вот и иди отсюда! Счастье у каждого своё.

– Как это?

Отец лишь махнул рукой, кое-как поднялся и принялся за работу, чертыхаясь почему-то не на дочь, а на Ленина, Сталина, Хрущёва и прочих работников политбюро.

Маша пожала плечами и выбежала вон из сарая:

«И чем они ему не угодили? Говорят же, что при царе жизнь была, ой, какая худая!»

Но папкины чуть ли ни ежедневные маты в сторону политиков говорили совсем о другом, о тех вещах, которые подрастающий мозг пока ещё не в силах был воспринять. Ай, девочка и не хотела пока ничего такого разуметь. Она побежала в сельский коровник – к матери на работу. Та мыла щёткой и мыльной водой скотине зады и ляжки, обмазанные дерьмом.

– Мам, а счастье народное сбудется или уже сбылось?

Женщина оторвалась от работы, искоса посмотрела на румяного, выросшего на коровьем и козьем молоке отпрыска, и неожиданно расхохоталась.

– Сбылось, доню, конечно сбылось!

– А почему? Вон, председатель говорит, что оно когда-нибудь сбудется, потом.

Мать нахмурилась, она не помнила сытой кулацкой жизни их семьи, так как родилась незадолго до Великой Отечественной войны, и вспоминала лишь свой детский никогда непрекращающийся голод.

– Дурак твой председатель!

– А твой муж говорит, что счастье у каждого своё.

– И муж мой дурак. Иди у деда спроси, он знает.

Ребёнок опустил голову и поплёлся пытать родного деда. А тот рубил дрова на заднем дворе и матерился ещё похлеще её отца. Девчушка, впитавшая маты чуть ли ни с молоком матери, не обратила на них внимания: «Все мужики матершинники. Что тут такого?»

– Деда, – снова неожиданно вырос маленький человеческий комок мяса и костей, но уже перед топором пожилого подслеповатого человека. – А счастье народное сбудется или уже сбылось?

Дед хотел было инстинктивно опустить топор на упругое детское тельце, но рука судьбы увела его дряхлые ручищи в сторону, которые звонко ударили по полену, раскроив его надвое. Старик вгляделся в злое пространство. Сквозь пелену разрастающейся катаракты рассмотрел внучку и шумно свистнул. Зачем? Сам не знает. Так. Может молодость вспомнил и своё счастливое кулацкое дореволюционное детство. А потом сел и заплакал. Маша впервые увидела у похабника слёзы на глазах и отчего-то зарыдала тоже. Старая плесень прижала к своей груди юного следопыта и погладила по русым волосам:

– Иди в дом, спроси у бабки про своё счастье народное. А моё счастье уже одной ногой в могиле стоит и тихо-тихо стонет: приди дедко, в салочки поиграем; приди дедко, в салочки поиграем; приди дедко, в салочки поиграем…

Маша отпрянула от обезумевшего хрыча и аж вприпрыжку поскакала в избу, где его супружница замешивала тесто. Дитя прямо с порога заревело (видимо, причитания старика всё же расшатали незрелую детскую психику):

– Ба, а счастье народное сбудется или уже сбылось?

Тесто больно шлёпнулось одним боком об стол, но почему-то промолчало. А старушка лукаво сощурилась и не отрываясь от работы, запела, закудахтала, запричитала:

– Мушка упала в стакан – к неожиданному счастью.

Если приснилась радуга – к счастью.

Найти подкову – к счастью.

Найти ржавый гвоздь – удержать в доме счастье.

Найти клевер-четырехлистник – к счастью.

Случайно разбить посуду – к счастью.

Наступишь в навоз – счастья целый воз.

Если на тебя нагадила птичка – тоже к счастью и к деньгам.

Родиться «в рубашке» – прожить счастливую жизнь.

Встретить косоглазого мужчину – к счастью.

Если косоглазый мужчина женится на косоглазой женщине, то они оба будут счастливы.

– Ну, ба, хватит! Я ж не о том, а о счастье народном. Сбылось оно или нет?

– Счастье, народное? – удивилось древнее лицо, упорно пряча под пляшущими морщинками молодую душу. – А где ты видала народ?

– Везде, – не поняла Маша.

Бабулька сурово поглядела на внучку, ещё разок вдавила тесто в стол и рассыпалась тихим звоном замысловатых слов:

– Народ шо тесто, дети шо квашня, куда хозяин поставит, там и вздыбится. А не замесит, так и пролежит дрожжами и прелой мукой до самой осени. А ежели и тогда не поставит, так и сгниёт твой народ, сырой землею станет да в прах рассыпется.

Маша не понимала таких мудрёных баек. И если раньше она отмахивалась от бабушкиных просторечивых, но путаных фраз, то нынче пристала со всей отважностью настоящего октябрёнка:

– Объясни!

– Ну ладно. Народ – скот, кто поманит, за тем и прёт. Поманит злой царь или же этот, как его… партейный руководитель – не жить народу счастливо. Поманит добрый – заживёт народ хорошо. Нету на земле народной воли, нету. Кумекаешь об том?

Внучка снова ничего не поняла:

– А наш народ сейчас счастливо живёт или только готовится так жить?

Пожилая опять заиграла мелкой сеткой морщин и поставила тесто доходить на предпечник:

– А бог его знает? Вот ворочают нам бога взад, так и заживём хорошо.

– Значит, готовимся, – наконец поняла её мысль Маша. – Токо бога никогда взад не ворочают. Так председатель говорит.

– Дурак твой председатель!

– Ба, а деда скулит об том, что счастье зовёт его в могилу в салочки играть.

Карга поглядела в окно на свою вторую половинку, сгорбившись сидящую на бревне и пыхтящую беломором, сплюнула и пробурчала:

– И дед твой дурак! Ты к вечеру прибегай, пирожки печь будем.

Мария кивнула и выскочила во двор, просочилась боком мимо курящего деда, выпорхнула на дорогу, и спохватилась:

– Я ж ещё у Васьки не спросила о счастье народном!

А пока она шла до друга, передумала: «Не буду его спрашивать. А то и этот выставит себя дурнем в моих глазах. Разлюблю ведь!»

И мудрая взрослеющая женщина, глядя в глаза любимому, только лишь и сказала:

– Пойдём сегодня вечером к моей бабуле пирожки лепить да чай пить из нашего самовара.

– Нашего? – подмигнул ей молодой богатырь. – Пойдём!