Читать книгу Банда из Лейпцига. История одного сопротивления - Иоганнес Хервиг - Страница 9

Как я ни радовался предстоящему походу, две вещи все-таки не давали мне покоя. Первое, что меня тревожило, – это вопрос об участниках. Пит наверняка будет, да еще прихватит с собой парочку таких же, как он. А что, если среди нас не окажется ни одной Жозефины, зато штуки четыре Питов?

Второй вопрос был гораздо более сложным. Мне нужно было решить, как сообщить родителям о намечающемся мероприятии. Ведь меня не будет дома с пятницы до воскресенья, такое длительное отсутствие простыми прогулками или починкой велосипеда в подвале не объяснишь. О якобы уже заполненном заявлении на прием в гитлерюгенд мы тоже еще толком не говорили. Но поход сейчас был важнее. Как-то мне придется с ними объясниться.

– Хотел вас кое о чем спросить, – начал я разговор тем же вечером, когда все собрались в гостиной. Отец сидел и слушал шипение в радиоприемнике, сквозь которое пробивались обрывки каких-то фраз – судя по всему, передача из Москвы. Стараниями отца мы могли хоть целый день ловить заграничные станции на коротких волнах. Многим, если у них вообще было радио, приходилось довольствоваться «народным приемником»[20].

Мама сидела с книгой за столом.

– О чем? – поинтересовалась мама. Она откинулась на стуле и теперь сидела, прижав книгу к груди.

Отец что-то такое пробурчал, не отрываясь от приемника. Диктор призывал к солидарности с испанским народом и борьбе с путчистами[21].

– Мои друзья едут на выходные в поход с палатками. Я бы хотел поехать с ними.

Мамина книга перекочевала на стол и закрылась.

«С каких это пор ты обзавелся друзьями, с которыми тебе так хочется отправиться в поход?» – спрашивали ее глаза.

– И куда они собираются? – вместо этого спросила она.

– Недалеко, – ответил я. – На озера под Любшюцем.

Отец скривился, как я заметил по той половине лица, которая была обращена ко мне.

– На озера под Любшюцем? С какой стати? Почему? Что вы там потеряли?

– Говорят, там красиво, – сказал я. – Природа, и купание отличное.

Отец выключил радио.

– Говорят, там красиво, значит. Кто говорит?

К этому вопросу я был готов.

– Генрих. Генрих, сосед наш. Сын Умрата, который торгует углем. Генрих тоже поедет, – выложил я приготовленный козырь. Он был, конечно, мелким, но все же лучше, чем ничего. Быть может, родителям будет спокойнее отпустить меня со знакомым человеком.

– И с каких это пор ты с ним дружишь? – спросила мама.

Я пожал плечами.

– Да уже давно…

– Так, минуточку! – вмешался отец и выпрямился. – У этих озер под Любшюцем своя история. Раньше там собирались разные бездельники. Теперь с этим покончено. Пляжи закрыли! Никто туда больше не ездит! Ни один человек!

– Но это же интересно, – сказал я и постарался придать своему лицу как можно более безмятежное выражение. – Хотел бы посмотреть на это историческое место своими собственными глазами!

– Нет, – отрезал отец.

Мама принялась теребить желтую тесемку-закладку, которая выглядывала из книжки тоненьким червяком.

– Отстань от парня, – сказала она. – Он уже взрослый. Если он хочет поехать на день-другой, то пусть себе едет, нечего раздувать из этого невесть что.

Отец откинулся в кресле.

– Ехать он может. Но только не на Любшюцские озера.

– Ну и прекрасно, – сказал я. – Мы и другие варианты обсуждали. Можно поехать под Брандис. Свет клином на этих Любшюцких озерах не сошелся.

Я сам удивился, как легко мне далась эта ложь. Отец что-то пробурчал в ответ и повел головой, что можно было расценить как знак согласия. Похоже, он считал свой авторитет гораздо более весомым, чем тот был в действительности. Разумеется, вариант с Брандисом никем не обсуждался и никто туда ехать, естественно, не собирался. Во взгляде мамы читалось легкое сомнение, но она и на Любшюцские озера с самого начала была согласна. Вероятно, поэтому она ничего не сказала.

В пятницу днем духота бессовестно завладела всем моим телом. Окна у меня были открыты настежь, я хотел настроиться на свежий воздух, природу и приключения. На кровати возвышались башенки целого городка, сложившегося из одежды, пакетов с провиантом и туалетными принадлежностями. В нерешительности я теребил подбородок, на котором пробивался первый пушок намечавшейся бороды. Интересно, другие возьмут с собой барахло для умывания и бритья? Подумав, я отложил все умывальное хозяйство в сторону. У меня и так уже много всего набирается. И тут в комнату тихой тенью вошла мама.

– А кто еще с вами едет в Брандис? – спросила она, особо выделив голосом последнее слово, так что у меня не осталось сомнения в том, что она все поняла.

– Да ты не знаешь, – сказал я, отметив про себя, насколько по-дурацки звучит моя отговорка. – В основном друзья Генриха. Любители природы.

Мама посмотрела на мои вещички, разложенные на кровати, потом в окно, потом снова на меня.

– Я хорошо знакома с господином Умратом. Тебе это известно?

Нет, мне это было неизвестно. Как неизвестно было и то, к чему мне это сообщалось. Я пожал плечами.

– Ну и замечательно, что знакомы, – отозвался я.

Мама помолчала.

– Не наделайте там глупостей, – сказала она наконец, и было видно, что ей хочется добавить что-то еще. – Надеюсь, не подведешь.

Когда после обеда я уже направился к месту встречи у церкви, у меня возникло спонтанное решение заглянуть к Умратам. Я поднялся по лестнице, одолевая пролет за пролетом, – табличка с нужным именем обнаружилась под самой крышей.

– А Генрих уже ушел, – сообщил мне с порога его отец, видный мужчина, по сутулой осанке которого можно было сразу определить трудягу. Мы, конечно, встречались с ним уже не раз на улице, но то, что он так спокойно воспринял мое появление у себя дома, меня немало удивило и ободрило.

– Можно вам кое-что сказать?

– Конечно, говори! – Лицо у него было вполне дружелюбным, но каким-то непроницаемым. Под глазами темнели круги, большие, как блюдца.

– Мы собрались в поход на Любшюцские озера.

Отец Генриха кивнул.

– Это мне известно. Что дальше?

– А мои родители – они были против. Я им сказал, что мы едем в Брандис.

Отец Генриха потер губы. Руки у него были еще больше, чем у сына.

– И чего ты хочешь?

– Вы не могли бы не выдавать меня? Ну, если они у вас спросят.

Отец Генриха, и без того сутулый, еще больше наклонился вперед. Я испугался, что он сейчас рухнет и придавит меня собой. Только верхняя часть туловища весила у него наверняка не меньше центнера.

– Ты хочешь, чтобы я врал твоим родителям? Тебе не кажется, что это уже слишком?

– Кажется, – ответил я, хотя полной уверенности у меня в этом не было. – Но у меня нет выхода. Вы не могли бы в виде исключения один-единственный разок пойти на это? Тем более что они вряд ли будут спрашивать вас.

Отец Генриха сомкнул руки, потом смахнул с брюк невидимые пылинки, потом снова сомкнул руки.

– Ох, ребята… – вздохнул он. – Ладно. Но только один раз! Мне такое не нравится, а главное – не хочется, чтобы ты к таким вещам привыкал. Понял?

– Понял, – быстро ответил я. – Спасибо!

– Но не воображай о себе слишком много! Я делаю это прежде всего ради Генриха. Он тебя очень ценит.

Я быстро кивнул, старясь скрыть, что его последние слова меня изрядно смутили.

– Ну хорошо, – сказал я. – Тогда тем более спасибо. Огромное спасибо.

– Не за что.

Я уже собрался идти вниз.

– Меня зовут Фридрих. Будем на «ты».

Отец Генриха протянул мне руку. Я пожал ее с силой, на какую только был способен.