Читать книгу Истеричка (сборник) - Ирина Крицкая - Страница 11

Все верно, все верно. Общага и правда была вонючей, особенно когда вьетнамцы жарили тухлую селедку.

Лиза прибегала туда после первой пары. Лекция заканчивалась в девять сорок, в это время я только выползала из своей комнаты. У лифта стоял сонный Гарик, немножко помятый. Мы оба зевали, пешком было лень.

Двери открывались, выходил Синицкий и на ходу забирал у Гарика ключ от комнаты. А Лиза уже бежала, уже взлетала по лестнице, подметала нашу пыль своим плащом, и появлялась в холле, румяная, пролетевшая шесть пролетов… Да, и глаза, я помню, у нее были невменяемые. Возможно, они были просто счастливые, но мы привыкли говорить – невменяемые глаза.

И вот я заходила с Гариком в потертый наш лифток и думала: «Зачем Лиза бежит в эту комнату? Почему так торопится в эти жалкие шестнадцать метров?»

Что было у нее, я не могла представить, что такого интересного было у Лизы в той халупе, прокуренной, серой, где вместо занавески висело шерстяное одеяло, постель была всегда несвежей и грязные носки валялись под кроватью?.. И тараканы, тараканы выползали из-за шкафа на затоптанный паркет… Да, конечно, там был еще и Синицкий… Но я его не помню.

Я не понимала, я и сегодня не могу влюбляться в маленьких закрытых помещениях, для любви мне нужен простор, ландшафт, водоем, кислород… Окурки, вонь, сквозняк – меня все это раздражало, я каждый день хотела побыстрее убежать из этого убожества. А Лиза прибегала, из мягкой тепленькой квартирки, пешком летела на шестой этаж…

Потом, конечно, годочков через десять, до меня дошло. Да, вонь, да, грязь, и теснота, и тараканы, и Синицкий… А что поделать? Куда нас только не заносят все эти женские метания, все эти бешеные поиски… Мы ведь не знаем, что и где искать, поэтому и кружимся вокруг случайных фонарей. Со стороны это выглядит забавно, иногда напоминает одержимость, чаще примитивный бытовой разврат. Поэтому в нас и швыряют гнилыми яблочками. А нам без разницы. И мне по барабану, и Лизе было наплевать.

– А я вот помню один момент… – Бражник прищурился, – это было на лекции… Кажется, по русской литературе…

Чернушкина его на всякий случай перебила:

– Не вздумай пересказывать лекцию!

– Не буду, – он улыбнулся, – но могу.

И снова заспешил, засуетился, как будто Лиза убегала, как будто образ нужно догонять:

– Она сидела в третьем ряду, а Синицкий выше, в четвертом. И я увидел, как он тянется рукой… Вниз, к ней он потянулся и погладил ее волосы… Он слушал лекцию, смотрел на кафедру, а этот жест, он вышел у него сам по себе, непроизвольно. Он погладил ее осторожно, почти не касаясь… Меня это так удивило, я еще подумал тогда: «Ну, вот откуда, вот откуда у этого жлоба может быть такая спонтанная нежность?!»

– Спонтанная нежность… – я повторила. – Спонтанная нежность… Что-то знакомое…

– Так, не смешите. А то я подавлюсь, – Чернушкина откашлялась. – Дайте мне поесть спокойно. Нежность! Да просто у него стоял с утра – вот и все! Пока стоит – у него нежность, а в морду получил – и как бабушка отчитала!

Чернушкна была голодна или мне так казалось, потому что ела она очень быстро. Ей принесли обычный белый рис, и она его пылесосила с тарелочки, зернышко за зернышком, палочки у нее в руках скакали как родные.

– Кушай, кушай, избранница ты наша народная. – Бражник улыбнулся, с восхищеньем. – Где ж ты палочками так ворочать научилась?

– В Китае, Бражник, в Китае. Мы ж теперь с Китаем дружим, вот мы взяли всей пресс-службой – и в Пекин!

– Самолетом, – он спросил, – или… своим ходом?

Чернушкина его отправила примерно на ту же дистанцию. Аллочка хихикнула, а мне все это было совершенно несмешно. Я смотрела на листья, и у меня не очень получалось. Я пыталась схватиться глазами за какой-то листок, но мое внимание все время уходило от медленной и плавной траектории. Я отвлекалась, начинала смотреть на машины, которые двигались медленно, плотными рядоми. В открытом грузовичке стоял медведь, не живой, конечно, большое чучело медведя. Он стоял на задних лапах, а в передних держал большое черное блюдо. Медведь качнулся, когда машина тронулась, и один несчастный пьяненький листок упал к нему на тарелку.

А нежность и правда исчезла. Как только вмешался муж – сразу исчезла нежность. Муж поймал Лизу весной, как раз на Восьмое марта. В честь праздника мы собрались в «стекляшке», была у нас поблизости дешевая кафеха.

Меньше всего в тот вечер я думала про Лизу и про Синицкого. Я купила себе новые сапожки, натянула короткую узкую юбку и бесилась с подружками, тогда у меня были подружки, Натальюшка и Кароян. Мы раз двадцать включали одну и ту же песню и визжали рядом с колонками. «Он уехал прочь на ночной электричке» – вот под эту попсню мы танцевали. Я даже не сразу заметила, когда появился Синицкий. Он приехал позже всех, один, без Лизы, с разбитой рожей. Аллочка завизжала, и мы подошли взглянуть.

Левый глаз был подбит достаточно сильно. Капилляры лопнули, сразу пошел отек, еще не черный, бордовый, с кровью, с грязью… Ужас. И губы тоже были в крови, верхняя треснула. Смотреть было неприятно, чего там рассматривать, я шарахнулась и дальше пошла танцевать.

Аллочка помогла Синицкому умыться, искала в своей косметичке что-то дезинфицирующее. Кто-то крикнул, кажется, Гарик: «Водки! Срочно!» Синицкому налили в стакан и немного капнули на рожу. Никто не спрашивал: «Откуда? Что случилось?» Всем и так было ясно – муж поставил фингал, ничего особенного и неожиданного в этом не было.

За час до того Синицкий ждал Лизу возле дома. Она немножко закопалась, сушила волосы, мокрые после ванны. На улице был холод, мороз ударил небольшой, но ветер поднялся сильный. Я помню хорошо тот ветер, идешь по улице – и он снимает твое пальто. Синицкий постоял на углу, в легкой куртке, замерз и зашел в подъезд.

Лиза накручивала волосы на щетку. Фен гудел, и она не слышала, да и не слушала, что говорил ей муж. Фен гудел на ухо, и до нее долетали только отдельные слова «дом», «свинарник», «выходной», «матери», «привезу», «кино», «заскочу»… Это означало следующее: останься дома, не уходи на ночь глядя, почему тебя тянет в этот свинарник, в кои-то веки у меня выходной, сейчас мотнусь к твоей матери, привезу сына, посмотрим кино, в магазин заскочу…

Муж не хотел отпускать, что-то его настораживало, может быть, фен, гудящий слишком долго, может быть, цветочки: на столе рядом с зелеными яблоками появился отвратный букет – мимоза-тюльпаны… Но скорее всего насторожило то, что Лиза убежала из дома в выходной. Поэтому, как только за ней закрылся лифт, муж вышел на лестницу. Он спустился тихо и на первом, в фойе, увидел Лизу и Синицкого. Они целовались.

Эту сцену многие из нас успели подшить в свои статейки по семейной психологии. Кто-то очень талантливый уверял, будто бы Лиза кидалась на мужа и визжала: «Не бей, я его люблю». И будто бы Синицкий отвечал: «Бей! Бей меня, я все равно ее люблю». Это, конечно, полная чушь. На самом деле все было гораздо спокойнее. Лизу оттолкнули в сторону, к лифту. Она не мешала, стояла там молча. Муж размахнулся сразу, и Синицкий упал после первого удара. Он валялся на полу, подняться и отвечать не пытался, только закрывал лицо. Это длилось недолго, вмешались соседи.

Время было не очень удобное, вечером люди возвращались домой, мужчины, все как один, тащили женам мимозы и тюльпаны. Все очень удивились, что их сосед, обычно такой уравновешенный, бьет человека ногами. Соседка с первого этажа спросила Лизу, не нужно ли вызвать милицию. Лиза ответила «не надо». Воплей не было. Разнимать не пришлось. Муж остановился сам. Синицкий поднялся и вышел из подъезда. Говорили, что он убежал, но нет, он просто вышел, во всяком случае, его никто не догонял.

Это была первая драка, вторая случилась через несколько дней в саду у нашего факультета.

После праздников на занятия Лиза не пришла, но муж приехал в деканат, чтобы забрать ее документы, он сообщил, что она больше не будет с нами учиться. Синицкий в этот день вел себя как обычно, никакого страха или депрессии заметно не было, хотя точно сказать тяжело, потому что глаза он прятал за темными очками, не хотел пугать людей своим страшным синяком. Глаз заживал долго, Синицкий ходил в темных очках больше месяца, Лизу уже похоронили, а он все еще не снимал очков.

Муж нашел его в курилке, они отошли в дальний конец сада. Кто-то из наших парней говорил, что в кустах Синицкого ждали трое, что муж Лизы привел своих друзей… Это было неправдой, к тому же никто из тех, кто развивал эту тему, с Синицким в сад не выходил. Он вернулся к следующей паре. Видимых повреждений, вроде крови и новых синяков, у него не было.

Синицкий, вопреки обыкновению, подробностями разговора с мужем не делился, но сразу после этой встречи у него появилась новая девушка. И я не знаю, мне совершенно наплевать, откуда взялась эта новая баба и почему она появилась так быстро. Нашлась поблизости, работала у нас в библиотеке или в буфете, не помню. Я не хотела знать чужую хронику и не собиралась смотреть это шоу, но мне его настойчиво показывали. Синицкий зажимался с новой дамой на самом видном месте, в нашем холле, у раздевалки, я их часто видела, когда ждала свое пальто.