Читать книгу Истеричка (сборник) - Ирина Крицкая - Страница 5

Откуда они могли знать, как она там стояла? Никто не видел, никто не стоял рядом с ней, но все успели пристроить Лизу в свои душещипательные очерки о молодых самоубийцах. Публике нравится душещипательное, и мы стараемся, щипаем.

Мы сочиняли, как нежная хрупкая девочка дрожала на ледяном ветру (действительно, был сильный ветер), как она залезала на стул (мы сомневались, на стул ли она залезала), как посмотрела вниз на мужа, муж в это время вышел из подъезда… Она ему сказала, это слышали свидетели, Лиза предупредила: «Я сейчас прыгну». Она произнесла это спокойно, без визга, только повысила голос, чтобы ее было слышно внизу. «Я сейчас прыгну» – и все, больше она ничего не говорила.

Муж повернулся. Он был уравновешенным человеком, все так и говорили про него – уравновешенный, но именно в эту минуту, когда смотрел на свой балкон, задравши голову, на пятый, он не выдержал. Кто-то, из особо одаренных, уверял, что муж кричал: «Я убью его!» Или: «Я убью тебя!» Но нет, такого он не кричал, это всего лишь наши затертые штампы. На самом деле муж сказал ей: «Истеричка! Истеричка! Истеричка!» У него сорвалось три раза, свидетели сошлись в подсчетах. А потом уже Лиза отпустила руки и полетела.

Все говорят «выбросилась с балкона», но для Лизы это слишком вульгарно. Я всегда говорю «полетела». Когда Лиза шагала в воздух, она хотела вверх, не вниз, а вверх.

Это не совсем понятно с точки зрения бытовой логики, и тяжело поверить, что Лиза вдруг забыла закон земного притяжения. Поэтому Аллочка надо мной каждый раз смеется, когда я говорю «полетела».

– Да! – Я сразу начинаю упираться. – Она забыла! Такое бывает. Бывают в жизни молодой красивой женщины такие ситуации, когда она не помнит ни про какое притяжение…

Я не первый раз пытаюсь объяснить свою версию, но меня все время перебивают. Журналисты любят друг друга перебивать, для нас это нормально. Потому что нам совсем не важно кого-то услышать, никто не хочет слушать – все хотят сказать.

– Никуда она не полетела, начнем с этого, – перебила меня Чернушкина.

– Подождите! – Я еще раз попыталась. – Если человек прыгает с балкона – это не значит, что он хочет умереть…

Мне не дали закончить. Может, оно и к лучшему, конечно.

Чернушкина напирала:

– Девушка выбросилась с балкона с пятого этажа при свидетелях. Как это называется? Стандартное самоубийство. Безусловно, в состоянии аффекта. Разумеется, у Лизы было помутнение. Нормальная женщина никогда…

– Дайте, дайте мне сказать!

Бражник протиснулся, руку вытянул вверх, как в школе, – и сразу пальцами, как связкой колокольчиков, трясти – это его старая привычка.

– У меня был случай, – он спешил сообщить, – представляете? Погнулся ключ от квартиры. А сделать новый я забыл, мне было некогда, и я все думал, завтра, завтра… И вот в один прекрасный день я прихожу домой, вставляю ключ в замок, начинаю поворачивать, и чувствую – сейчас сломается…

– При чем здесь ключ? – не поняла Чернушкина. – Мы говорим про балкон.

– При том, дорогая моя, при том! Я же понимал, что ключ сломается. Нажимаю – не идет, если нажать сильнее – сломается. Это же было очевидно! И ты не поверишь, я его уже почти вытащил, но вдруг в какую-то секунду мою руку как будто кто-то заставил – и я повернул! Знал, говорю же тебе, знал, что ключ сломается, но повернул. Ключ, конечно, остался в замке. А дело было ночью, в чужом городе… Пришлось бежать куда-то, искать мужика с пилой, подняли шум на весь подъезд…

Аллочка смотрела на Бражника прямо, не отрываясь, и между делом хлопала ресницами. Со стороны могло показаться, что она очень внимательно слушает. На самом деле Аллочка просто хлопает ресницами, она всегда так делала, ресницы у Аллочки длинные и создают иллюзию некой эмоциональной реакции.

– Я все равно не понимаю, – она сказала, – это какая же такая любовь должна на голову свалиться, чтобы женщина превратила себя в Анну Каренину? Взяла – и сиганула из окна?

Вопрос традиционный, и в этом месте, каким бы ни был наш состав, мы дружно начинаем ухмыляться.

– Ох! Да какая ж там любовь!

– Любовь… – я тоже делаю глумливое лицо и обычно добавляю: – едрит твое налево!

– Это с кем? С Санечкой, что ли, любовь? – морщит лобик Чернушкина. – Да он по жизни озабоченный! За кем он только не таскался…

Чернушкиной повезло, она вышла замуж за надежного соратника по партии, с целью продолжения рода и оптимизации народного хозяйства. Любовь и все, что с этой скользкой темой связано, Чернушкину никогда не беспокоило.

А вот Аллочка еще ждала, ждала, бесстыдница, каких-то неожиданных страстей, хотя была чудесно замужем и в отличие от некоторых получала и кофе в постель, и завтрак в постель, и ужин тоже в постель.

Аллочкин муж очень любит готовить и балует ее вкусненьким. Она переедает, толстеет немножко, но в глубине души мечтает, что будут, будут у нее и прыжки в мешках, и бег с препятствиями…

Конечно, в этом она признаваться не стала, и сразу со всеми вместе закивала, и начала оправдываться:

– А я и не сказала, что любовь! Я говорю, «какая уж тут может быть любовь?» Какая уж?!

– Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!

Это Чернушкина. Прокукарекала свою любимую цитатку и плечиком, и сразу плечиком задергала. На первом курсе она где-то подцепила этот тезис, и так вот до сих пор не излечилась. Откуда, из каких борделей эта фраза, Чернушкина не выясняла. А меня немножко замутило, когда я снова это все услышала.

– Водички! – я попросила официантку. – Можно мне водички?

– Нет, Лиза, конечно, увлеклась. – Бражник сделал корректировку. – Лиза, безусловно, влюбилась. Я бы лучше сказал – вошла в роль. Вы же знаете, она не сразу поступила к нам на факультет, один год она училась в театральном, и в ней было очень много актерства…

– Я же говорю, – вставила Аллочка, – «Анну Каренину» обчиталась.

– Да! Может быть! Серьезный муж и молоденький любовник – это же такой простенький классический сюжет…

Бражник был знаком с Лизой ближе всех, он, как обычно, захотел нам выдать сразу все и побыстрее, но его перебила Чернушкина.

– Какой был муж! Какой был муж! – она застонала. – Богатый! Высокий! С квартирой…

– Богатый муж! – Бражник усмехнулся. – Дорогая, ты в своем репертуаре! Поверь мне, милочка, Лиза никогда всерьез к деньгам не относилась, и если бы не мать…

– Не трогай маму! – Чернушкина его обрезала. – Мать – святое!

– Вы же помните Лизу! Она была очень легкомысленная, вы все считали ее избалованной дурочкой…

– Ничего мы не считали! – Аллочка начала отвираться.

– Да ладно, – он улыбнулся. – Лиза действительно была легкомысленной, но эта легкость ей шла. Вы знаете, мы с ней частенько заходили в книжный, и она, не глядя на цену, покупала очень дорогие книжки. Она всегда так легко расставалась с деньгами…

Я никогда не понимала, как Бражнику удается сочетать финансы с тонкими вещами. В каждую сентиментальную историю он умудряется вставить приход и расход.

– Но если все-таки любовь, то почему… – это у меня вырвалось.

Не знаю, как я могла о таком подумать, какие-то остатки романтизма проскочили.

– Что? – меня переспросили.

– Что-что? Я не расслышал…

– Ничего, – я вовремя спохватилась и снова попросила: – Воды! Воды!

В итоге версию с любовью мы сразу отметаем. Люди мы все травмированные, и нам очень сложно простить третьим лицам малейшую претензию на это чувство.