Читать книгу Истеричка (сборник) - Ирина Крицкая - Страница 14

Мадонна в гипсе
12

Оглавление

Нас всегда заносит, когда мы говорим про Лизу. Мы не можем заткнуться, потому что каждый решает с помощью Лизы свои личные проблемы. Все вешают на Лизу своих же собственных собак. А что там было на самом деле на балконе в тот вечер, когда она решилась прыгнуть, никто никогда не узнает.

На что смотрела, о чем подумала в последнюю минуту, какой был пульс, как дышала, как шагнула – мы не знаем. Одни догадки, одни предположения. И, разумеется, как и положено у журналистов, мы успели оформить все догадки письменно, мы все пришпандорили в свои душераздирающие эссе. Публика любит душераздирающее, и мы стараемся, раздираем.

Самые гениальные из нас притащили в этот страшный эпизод знаменитый белый ковер. Придумали, будто бы Лиза каталась на этом ковре и кричала мужу: «Отпусти меня к нему! Я тебя ненавижу!» Это вздор, Лиза не валялась на ковре, она его как раз таки чистила.

За полчаса до своего прыжка с балкона Лиза чистила ковер. Каким-то средством для белой шерсти, макала щетку в таз с пеной и натирала против ворса каждый сантиметр. И муж не бегал по квартире с пистолетом, никакого пистолета в доме не было. Муж сидел на диване, он включил телевизор и пытался смотреть.

Да, можно утверждать, что оба были в напряжении. Муж все время менял программы и не мог остановиться ни на одном из ста каналов. Лиза терла ковер, очень тщательно, ковер был чистейшим, как потом заметили. Напряжение было, с этим никто и не спорит, но никаких воплей и криков в этот вечер соседи не слышали.

Лиза молчала до тех пор, пока не закончила уборку. Она отнесла на кухню таз, вымыла руки, сделала чай и вернулась к дивану. Муж щелкал пультом, менял, менял, менял каналы, а Лиза пила чай и наблюдала, как на экране прыгают картинки. Она отнесла свою кружку на кухню, помыла, поставила в шкаф, вернулась в зал и только после этого спросила мужа: «Отпустишь меня на часок? Ладно?»

Да, Лиза просилась к Синицкому. Ей было известно, что он отмечает свой день рожденья в общаге, у Гарика в комнате, и что новая баба пойдет вместе с ним, и что он носит темные очки – все это Лиза знала, подружек у нее было достаточно.

Она пыталась объяснить, зачем ей это нужно. Говорила – чтобы проститься, говорила, что хочет посмотреть на все на это другими глазами, она избегала называть имя, не говорила «Синицкий», не говорила «Саня», говорила «На все на это». Лиза просила у мужа один час, чтобы съездить туда и обратно, и обещала, что быстро вернется и больше уже никогда не вспомнит. Она обещала, что начнет новую жизнь, и все будет теперь по-другому, ведь она согласилась уйти с факультета и порвать с нашей нездоровой компанией. Лиза обещала посидеть дома с ребенком целый год, а может быть два, и второго родить как можно быстрее тоже обещала…

Должно быть, это выглядело мерзко, жестоко. Но что поделать? Это набор стандартных женских обещаний. Лиза выпрашивала свой жалкий часок как наркоманка. Муж понимал, она готова обещать что угодно, лишь бы только получить свою последнюю дозу. Он не пустил ее к Синицкому, конечно. Не слушал, не смотрел на нее, молчал, давил на кнопки, картинки мельтешили у него перед глазами… Потом, когда он искал жену в морге, его спросили, во что она была одета. Он не смог вспомнить.

Муж вышел из квартиры и еще точно не знал, куда пойдет. Сначала просто захотелось убежать, вырваться на воздух, но потом он действительно отправился к теще за сыном. А Лизу запер на два замка, на верхний сложный, длинным ребристым ключом, и на нижний, попроще, маленьким плоским. Лиза стояла за дверью и слушала, как щелкнули заглушки, открылся лифт, кабина поехала вниз… Тогда она и выскочила на балкон.

Это была ее главная ошибка. Да, всего лишь. Тот, кто выпил яд, чаще всего успевает вызвать «Скорую», тот, кто решил утопиться, – начинает активно работать ластами, тот, кто порезал вены, – успевает вылезти из ванны, а Лиза шагнула с пятого этажа, у нее просто не осталось шансов взлететь на свой балкон обратно.

Кто-то самый одаренный из нас написал, что она упала прямо под ноги мужу. Нет, это грубое вранье. Лиза прыгнула не сразу, сначала позвала… Она позвала мужа и попросила, чтобы он выпустил ее из квартиры. «Выпусти меня», – она русским языком это сказала. Муж не ответил, остановился, обернулся, но ответить не смог. Слишком сильно были натянуты нервы, молчать было трудно, но говорить было еще труднее.

Эта тишина, эта вечная мужская тишина, вывела Лизу из равновесия, она вскочила на стул и крикнула: «Я сейчас прыгну». Да, крикнула, но не прыгнула. Она стояла на стуле, держалась за раму, двумя руками, и снизу в проеме окна был виден темный маленький силуэт.

После этого муж закричал на нее – то, что все свидетели услышали. «Истеричка! Истеричка! Истеричка!» – он со слезами, с кровью это выплюнул и сразу сел в такси, в первое, случайное, из тех, что дежурили во дворе на парковке. Он уехал, а Лиза еще немного постояла.

В сумерках, вечером, с высоты пятого этажа никто ее лица не видел, и даже те свидетели, которые слышали голос, не смогли сказать, как она выглядела. Были слезы – не были, покраснела она или побледнела, замерзла она на ветру или ее кинуло в жар… Никто не знает, что страшного могло произойти за две минуты в ее сознании. Все говорят только о том, что видели: когда такси отъехало, Лиза упала на асфальт.

И сразу, сразу после этого полета, начались вопросы. Как она могла? Как вообще такое могло случиться? И почему? Почему?..

А потому!

Потому что не надо стоять у открытых балконов! Не стоит курить у низких перил, нельзя подниматься на отвесные скалы и залезать на крышу тоже нельзя в тот момент, когда нервы могут подвести. Это обычное правило безопасности, почему-то его не вешают в виде таблички рядом с пожарным щитом. Нас учат с детства, как переходить дорогу. «Налево-направо посмотри» – это мы запомнили. «Не стой на рельсах, а то получится «Анна Каренина» – это тоже вошло в сознание, а по поводу высоты никто не предупредил. Каждый год в нашем городе разбивалось человек по двадцать, но нигде, ни в одной газете не пропечатали: «Люди, пребывание вблизи открытых балконов в возбужденном состоянии опасно для вашей жизни».

О том, что Лиза в больнице, нам сообщила Чернушкина. Она вышла к доске, поднялась на кафедру, кутаясь в шарфик, как обычно зимой она кутала свои колючие плечи. «Ребята! Ребята! У меня объявление», – она звала нас, но мы не слушали, мы собирались домой и шумели. Чернушкина откашлялась и закричала громче: «Ребята! Наша Лиза в реанимации! Лиза в ре-а-ни-ма-ци-и!»

– Да! – Бражник ей это сейчас припомнил. – Ты залезла на кафедру! Вот скажи, почему ты всегда лезла на кафедру? Почему ты не могла встать просто у доски или у стола – и нормально сказать… Откуда у тебя этот поставленный голос?

– А потому что вы вечно орали! Вы не слушали мое объявление!

– Да ты задолбала всех своими объявлениями! Ты все время лезла на трибуну, и ведь какая упорная – ты влезла, и теперь тебя оттуда не снимешь!

– А ты вообще в курсе, что я звонила в больницу? Я волновалась! Спрашивала о состоянии… Я матери звонила! А вы все побежали жрать! Курить и жрать вы побежали…

Бражник потянул воротник на рубашке, ему было жарко, он хотел расстегнуться и никак не мог ухватить маленькую пуговку. У Бражника выросли руки, я заметила, раньше его пальцы были тонкими и длинными, а теперь они большие и мягкие.

– Да, я купил котлету, – он сказал, – но я был в таком состоянии… Ты понимаешь, я был как под наркозом. Вот обкололи зуб, и я хожу и жду, когда наркоз закончится…

Истеричка (сборник)

Подняться наверх