Читать книгу Три часа утра - Ирина Минаева - Страница 16

– Ты чё – поддал, что ли, с утра? – спросил завистливо Бодякшин, столкнувшись с Юлием в коридоре.

– Нет, ещё не успел! – сказал Юлий приветливо.

Он знал, что такой тон и вообще вид человека, довольного жизнью, здорово выводит Петю из себя. Так вышло и на этот раз – Бодякшин прямо на глазах позеленел и строго спросил:

– А почему рожа у тебя такая… вдохновенная?!

– Да у меня всегда такая, – сказал Юлий, ласково улыбаясь. – Ты просто не замечал!

– В том-то и дело, что и раньше замечал, – с неудовольствием сообщил Петя. – Ишь, скачет… как будто в лотерею выиграл!

Дальше выигрыша в лотерею Петины представления о высших радостях жизни не заходили.

– Да нет, я скачу просто потому, что на работу опаздываю! – утешил его Юлий, хватая с вешалки куртку.

Бодякшину заметно полегчало, и он начал было наставительно вещать что-то о необходимости рассчитывать своё время, но Юлий вылетел за дверь с такой скоростью, будто торопился не на работу, а всё-таки за выигрышем в сберкассу, – Петя даже опять слегка засомневался.

Магазин «Комфорт» находился от дома Юлия сравнительно недалеко – если припуститься рысью, за оставшиеся до открытия десять минут можно было при желании успеть. Вообще-то он мог бы и не торопиться – директор магазина был дальним родственником Мэри и, считая Юлия её хорошим знакомым, на некоторые его вольности в плане трудовой дисциплины смотрел сквозь пальцы. Но сегодня опаздывать особенно не хотелось. Может быть, потому, что отношения с Мэри теперь не могли оставаться прежними.

Юлий с ходу взял хороший темп. Ночь без сна, конечно, при этом ощущалась – сердце сразу же заколотилось как бешеное, дыхание сбилось, в висках затюкало.

Приступив к разгрузке первого контейнера с наборами мебели для прихожей, Юлий подумал о Стасеньке и чуть не загремел с фургона в обнимку с очередным шкафом, потеряв равновесие, – такой ошеломляющей, головокружительной радостью отозвалась в нём эта мысль. Он боялся поверить, что в его жизни снова началось что-то настоящее.

Вчера после встречи с Машей у него оставалось одно-единственное желание – побыстрее уйти и напиться до бесчувствия.

Стасеньку видеть не хотелось.

Юлий прошёл мимо её блока и уже направился было к лестнице, но вспомнил о книге. Он стоял и раздумывал: зайти самому или попросить передать кого-нибудь из соседей. Из холла вышли парень и девица.

– Витязь на распутье, – хихикнула она, стрельнув глазами в сторону Юлия, а дружок её тут же обобщил: – Распутный витязь!

Они проскакали несколько ступенек вниз по лестнице, внезапно парень резко развернулся и спросил удивлённо:

– Юлий, ты, что ли?!

Он тоже его узнал – это был Володька Морозов, с которым они отдыхали когда-то вместе на институтской турбазе. Ради приличия Юлий зашёл ненадолго к нему в гости, но пить отказался, заявив, что должен ещё навестить знакомую девочку. Морозов понимающе заржал и отстал.

Таким образом, пришлось всё-таки пойти к Стасеньке.

После первой же агрессивной реплики Рожнова Юлий вспомнил вдруг Стасенькино телефонное щебетанье о том, что они с ним собираются, а скорее всего, уже успели подать заявление.

Ему сразу стало ясно, что он ей нужен исключительно для того, чтобы заставить Рожнова ревновать, и что напрасно он всё-таки отказался от водки у Морозова.

Во всех их идиотских развлечениях Юлий участвовал только потому, что отказываться было ещё более глупо. Издёвки Рожнова во время игры в «памятник» его скорее отвлекали от ненужных мыслей, чем бесили, так как в целом Вадим вёл себя логично. Вообще всё было ясно – до того момента, когда Стасенька вдруг на глазах у веселящейся публики шагнула к нему и…

– Да куда же, так твою распротак, тебя заносит?! – рявкнул на Юлия его напарник дядя Федя. – Спать надо по ночам-то, брандахлыст ты этакий, а не по бабам шастать!

– Вы думаете? – вежливо отозвался Юлий.

Дядя Федя в ответ, как и предполагалось, разразился длинной вдохновенной речью о никчёмности, бестолковости и распутстве современной молодежи вообще и Юлия в частности. При этом он так разошёлся, что на шум выскочил из кабинета директор магазина Лев Иванович.

Вникнув в ситуацию, он ласково попросил дядю Федю материться потише, поскольку, как им всем известно, магазин борется за звание коллектива высокой культуры. Юлию же не менее приветливо сказал:

– С похмелья, что ли? Смотри на себя ничего не опрокинь, а то будет считаться производственная травма.

– А на других можно? – любознательно спросил Юлий, тонко намекая на то, что дяде Феде пора бы уже заглохнуть.

Он вернулся мыслями к Стасеньке. Никто не знает, как и что у них будет дальше, но, независимо от этого, то мгновение, когда она так неожиданно, у всех на глазах потянулась к нему и прижалась, как маленькая, – оно останется. И то, что случилось потом, – тоже. Тогда, за дверью, она бросилась к нему так, будто еле дождалась, пока они окажутся вдвоём. Одна пуговица на рубашке у него при этом расстегнулась, а ещё одна совсем отлетела и укатилась куда-то…

И ночью всё было не так, как с другими. В первый раз за последние три года он испытал что-то похожее на «дрожь любви, и смерть, и жизнь, и бешенство желанья…» Если раньше его только лишь веселила строка Дениса Давыдова «Ты сердцу моему нужна для трепетанья», то теперь… нет, веселить она не перестала, но в то же время Юлий вроде бы начал понимать и то, насколько это серьёзно.

Когда Стасенька попросила его что-нибудь спеть, он сначала попробовал отказаться, но потом всё-таки спел романс на его же, Давыдова, стихи, из фильма «Эскадрон гусар летучих»:

Стасенька слушала, затаив дыхание, а когда он дошёл до слов «Иль нет, сорви покров долой, мне легче горя своеволье, чем ложное холоднокровье, чем мой обманчивый покой», насчёт покрова она, видимо, поняла по-своему и восприняла фразу из песни как руководство к действию. Да, есть что вспомнить…

Кто-то сказал, что воспоминания – тоже часть жизни. В сущности, каждый человек – это то, что с ним было. Жизнь, состоящая из ползущих, летящих, а чаще – скачущих дней, часов и мгновений, представляет собой поток ощущений, большинство которых скользит по поверхности сознания, и лишь немногие западают в душу. Вот эти немногие как раз и составляют то, что в человеке – самое главное. Чем их больше, тем, наверное, богаче душа.

Может быть, только ради таких мгновений и стоит жить, потому что всё остальное уходит, как и не было, а они остаются, несмотря ни на что. В них в трудную минуту можно черпать уверенность и силы, и ощущение праздника, чего-то высокого, и светлого, и тёплого…

– Об чём задумался? – деликатно осведомился дядя Федя, тыча его в бок локтем.

– Об поллитре и малосольном огурце! – без запинки отрапортовал Юлий.