Читать книгу Три часа утра - Ирина Минаева - Страница 9

Стасенька скучала недолго – не прошло и часа, как в коридоре послышались быстрые шаги, и дверь распахнулась. В комнату вошёл как к себе домой незнакомый высокий бородач с чёрными лохматыми волосами.

– Привет, – весело поздоровался он и тут же, слегка смутившись, поправился: – Я хотел сказать «Добрый вечер». А Юлий где?

– Не знаю, – ответила Стасенька. – Вообще-то он уехал в свой кабак…

– Давно? Я туда звонил, мне сказали – он заболел. Что с ним такое?

Стасенька быстро подумала и не моргнув глазом выдала диагноз:

– Что-то типа ангины. Простудился где-то…

– Всё ясно, – бородач по-хозяйски уселся на диван и раскрыл портфель. – Было бы странно, если бы он не простудился. Полчаса, наверно, проторчал вчера раздетый на морозе, пока уговорил свою распрекрасную Мэри вернуться.

– Куда вернуться? – спросила навострившая уши Стасенька.

– В кабак, куда же ещё… – бородач вынул из портфеля банку варенья, градусник, пачку горчичников и целлофановый пакет с какой-то сушёной травой. – Закатила ему очередную сцену, выскочила, в чём была, – вроде как ловить такси. Я минут пять подождал, чувствую – это надолго. Вынес ему куртку, потом снова выхожу и вижу чуть ли не идиллическую картину: она в его куртке, уже под машины не кидается, а, напротив, вдохновенно лепечет что-то про звёзды и тычет пальцем в небо. Он весь трясётся от холода, однако добросовестно пялится в указанном направлении… Ну, я озверел, впихнул их обоих обратно, но ему, видимо, уже хватило…

– Он что, её любит? – спросила Стасенька слегка недоумённо.

– Любил бы – было бы понятно, – хмыкнул бородач. – Впрочем, это его личное дело. Так зачем он туда пошёл-то, если болеет? Незаменимый?..

– Видимо, да! – засмеялась она.

– Меня Александр зовут, – помолчав, сообщил бородач.

Стасенька представилась.

– А он вам, простите, кто? – спросил Александр.

– Он – мне? Ну-у… знакомый!

– И давно вы знакомы?

– Не очень. А вы?

Бородач усмехнулся.

– Да года два уже, наверно…

Познакомились они так. Молодой, подающий надежды ассистент кафедры зарубежной литературы Александр Артемьевич Игнатьев, только что завалив кандидатский экзамен по английскому, сидел в парке на скамеечке, уставившись пустым взглядом себе под ноги. Мимо проходило много всякого народу, и из всех только Юлий остановился и спросил без долгих предисловий:

– У вас случилось что-нибудь?

– С чего вы взяли? – мрачно поинтересовался Александр, с усилием отрывая взгляд от своих ботинок и переводя его на величественные сапоги памятника Максиму Горькому. – Сижу, никого не трогаю…

– …починяю примус, – с мечтательной улыбкой закончил Юлий.

После этого Александру стало уже понятно, что Юлий – «свой», но он всё-таки ещё спросил:

– А с чего тебе вздумалось вдруг к незнакомому человеку чуткость проявлять?

– А я без предрассудков, – сообщил ему Юлий. – Впрочем, можно познакомиться.

Они посидели ещё в парке, сходили в кино, погуляли по городу. Узнав о заваленном экзамене, Юлий хмыкнул:

– Мне бы твои заботы.

За какие-нибудь три дня он натаскал его так, что экзаменационная комиссия в полном составе выпала в осадок, а завкафедрой романо-германской филологии впоследствии дважды пытался переманить Александра к себе, расточая похвалы его лингвистическим способностям.

– Ты знаешь, почему он институт бросил? – спросила Стасенька, незаметно перейдя на «ты».

– Да, – сказал Александр, но развить эту тему почему-то не пожелал. – Ну, где же всё-таки его носит? Двенадцать уже доходит…

– Как – двенадцать? – встрепенулась Стасенька. – У нас общагу в одиннадцать закрывают!

– Правильно делают, – усмехнулся Александр.

Стасенька задумалась. С одной стороны, Рожнов мог, как обычно, приползти ночевать в их 814-ю и, не обнаружив её там, сделать соответствующие выводы. Лора его, к тому же, разумеется, выгонит, и он с горя может отправиться искать приют у более свободомыслящих особ, благо таких в общаге хватает. Но зато с другой…

Стасенька с удивлением отметила, что одна только мысль о скором возвращении Юлия вызывает у неё не то чтобы сердечный трепет, но что-то вроде того: легкую нервную дрожь почему-то в районе желудка.

– Я только про примус не поняла, – сказала она Александру. – Почему тебе после этого стало ясно, что он – свой?

Он пожал плечами:

– Как почему? Потому что Бегемота любит… и вообще…

– Любит бегемотов? – слегка озадаченно переспросила Стасенька.

– Кота Бегемота, – объяснил Александр.

– Понятно, – хмыкнула Стасенька, хотя понятно ей как раз ничего не было: сначала говорил – бегемотов он любит, потом – какого-то кота, и при чём же тут всё-таки примус?

Александр ещё раз взглянул на часы и поднялся:

– Ну, я, видно, уж не дождусь его. Значит, так. Это мята, пусть заварит и на ночь выпьет. С вареньем. Ну, с горчичниками, надеюсь, ясно, что делать. Температуру обязательно померь ему… вроде все. Завтра, может, забегу, спокойной ночи.

После его ухода Стасенька от нечего делать разложила диван-кровать, вытащила из стенного шкафа постель и задумалась, две подушки класть или одну. Положила, в конце концов, одну, но когда проснулась, вторая лежала рядом, под головой спокойно спящего Юлия.

Стасенька почему-то замерла, стараясь не дышать. Ей показалось странным, что она испытывает что-то вроде лёгкого смущения: живя четвертый год в общежитии, она давно привыкла, просыпаясь, то и дело лицезреть рядом с собой спящих вповалку друзей, знакомых, а то и незнакомых чьих-нибудь гостей. Всё это было попросту, по-приятельски, без затей: скажем, о групповом сексе, да и не только групповом, в таких ситуациях и мысли ни у кого не возникало.

Сейчас же она не могла думать ни о чём, кроме того, что он лежит с ней рядом, что они одни в комнате и что рано или поздно он тоже проснётся.

Проснуться ему, впрочем, пришлось раньше, чем она рассчитывала, потому что кто-то начал вдруг целеустремлённо ломиться в дверь.

Юлий открыл глаза и удивлённо приподнялся, увидев Стасеньку.

– Привет, – пробормотал он и с явной неохотой вылез из-под одеяла.

Стасенька проводила его до двери изучающим взглядом и отметила, что Рожнов в таком виде смотрится, пожалуй, эффектнее: он похож на Рэмбо, в смысле, на Сильвестра Сталлоне, а Юлий, в лучшем случае, всего лишь на Чака Норриса, да и то в его ранних фильмах.

Потом до неё дошло: раз к Юлию грохали в дверь, значит, сейчас сюда может войти кто-то посторонний. Стасенька в два счёта оделась и даже простыни с одеялами успела сложить.

Юлий вернулся один.

– Кто там был? – спросила она.

Оказалось, всего-навсего сосед, которому срочно потребовалось поправить здоровье. Юлий вынес ему деньги и стал одеваться.

– Так, – сказала Стасенька, взглянув на часы. – Две пары кончились, две остались. Тактика и самоподготовка.

– Плюнь, – посоветовал Юлий. – Пойдём чай пить.

– Да-а, ты не знаешь, какие у нас все военщики зануды! – пожаловалась Стасенька. – И придиры!

Нет, лично к Стасеньке они относятся, конечно, хорошо. Особенно подполковник Вендерович. Он – молодец, меньше четвёрок ей не ставит, даже когда все смеются, как дураки, над её переводами. Алик, свинья такая, додумался аж специальную страницу отвести в тетради под её «перлы». А сам недавно выдал: «В процессе рекогносцировки начальник пехоты выясняет расположение своих частей».

Ну, а самый финиш у них на военном переводе был, когда их Вендеровича угнали в командировку, и замещал его Сладковский. Это было что-то! Все обалдели, как только он вошёл. Первое время вообще ничего не соображали, потом, правда, немного очухались, но не совсем. Для начала кто-то ему перевёл, что «задача подразделений первого эшелона – войти в союз (!) с противником». А Стасенька его добила. Она выдала: «Крайние точки корабля называются «до» и «после». Сладковский же никогда не смеётся, но тут и его проняло. Он на неё так уставился и говорит, как обычно, сквозь зубы: «Вот как? А я почему-то всегда думал, что они называются «нос» и «корма».

Только тут все грохнули, а он из аудитории выскочил и возвращаться не особо торопился. Как они там ржали в преподавательской – это надо было слышать. Непонятно, как у Сладковского его постоянные студенты могут учиться, да ещё и пятерки некоторые имеют. Ну, Каялина, конечно, умная, к тому же на неё мужики в принципе не действуют, даже самые красивые…

– Ты считаешь, он красивый? – спросил вдруг Юлий.

– Сладковский-то? Ну, вообще он не в моем вкусе, но на меня он тоже действует… Непонятно, как это у него получается. Девчонки наши все удивляются, что от него жена сбежала, а я её понимаю. Поживи с таким!.. Ну, он, конечно, не растерялся – замутил с какой-то вертихвосткой с четвёртого курса… она деловая оказалась – женила его на себе! Он её пристроил в институт, преподает теперь английский на первом курсе. А на вид такая скромная вся из себя, порядочная… Слушай, ты чего какой бледный? Может, правда заболел? Тут Александр твой мяту и градусник с вареньем вчера принёс, ты видел? Кстати, во сколько ты, интересно, явился?

– Это не имеет значения, – сказал Юлий, отодвигая недопитый чай.

– Как это не имеет? – изумилась Стасенька. – Я тебя ждала, между прочим!

Дальше произошла очень странная вещь. Юлий оторвал от стола мрачный взгляд и, глядя на нее в упор, сказал медленно и отчетливо:

– Да при чём тут ты вообще?

Стасенька молча хлопнула несколько раз своими роскошными ресницами, осмысливая услышанное, потом вскочила и бросилась к двери. Из подъезда она выбежала в полной уверенности, что он вот-вот догонит её, остановит, попытается вернуть… Только втиснувшись в переполненный автобус на остановке, она поняла, что это – всё. Продолжения не будет.