Читать книгу OUTSIDE - Исаак Ландауэр - Страница 5

В первый момент окончательного пробуждения потеря вдруг показалась ему настолько значительной, что от бессилия Дима зарыдал. Неслышно, закрыв лицо руками, но зато уж вволю трясясь всем телом. Несколько минут продолжался сеанс ответственного самобичевания, покуда освободившийся вместе с излишней влагой от груза переживаний мозг не решил вернуться к оставленным декорациям, правда, уже без всевластия русской идеи. А скорее дело было в том, что сменилась музыка: главный раздражитель ушёл, а вместе с ним – и страсть крушить всё вокруг в надежде заработать «финский нож». Митя снова превратился в довольного, чуть не хрюкающего от наслаждения обывателя: от прошлой картинки ему осталась даже посуда с импортным нектаром – назвать его грубым «пиво» у него не поворачивался язык.

– Подожди, они ещё придумают безалкогольный виски, чтобы напиваться понарошку, – вездесущий администратор комментировал то, куда случайно оказался направлен Митин взгляд. Компания молодёжи там хлебала нечто псевдосолодовое с внушительной, в пол-этикетки цифрой «ноль», напоминавшей знак ограничения скорости. – Интересное наблюдение: они все и пьют, и употребляют в основном с целью оправдания собственных поступков. Вот, мол, я сожрал таблетку экстази, а, следовательно, мне позволяется отправиться танцевать. Или напился и оттого имею право на знакомство с девушкой, ведь иначе, то бишь, – опять резануло знание на английском «бишь», – в состоянии трезвости попытка сия будет выглядеть как минимум странно, а то и вовсе нагло, – Митя бросил, наконец, копаться в частицах и междометиях. – Не пойму эту публику, хотя и соотечественники – если говорить о Европе целиком, конечно. Весь день они проводят на пляже за каким-нибудь идиотским фрисби в надежде, что тарелка приземлится на симпатичную девушку и появится законный повод к разговору – с каких пор без повода нельзя заговорить? Вечером будут сидеть в дешёвом ресторане, изображая беседу: никому из присутствующих – за исключением, безусловно, жаждущей часами болтать о себе смазливой дуры, – это не нравится, ведь острых, действительно интересных тем стараются избегать. Вы не представляете, что нынче за роскошь – отличное от общепринятого мнение: за него теперь принято извиняться. То есть, коли желаешь протестовать и жаловаться на засилье корпораций или прочую несправедливость, то для этого существует несколько утверждённых вариантов бунтарства, но отсебятина – ни в коем случае. Заклеймят изгоем, лишённым толерантности фашистом и торжественно выплюнут из коллектива. Вам интересно?

– Вполне, – соврал Митя, но ему удобнее было осмотреться под чей-то необременительный бубнёж.

– Лично я, например, терпеть не могу иммигрантов. Особенно, естественно, мусульман. По-хорошему, я в массе их ненавижу, хотя и готов предположить наличие среди них считанных единиц порядочных людей. Но сказать об этом вслух не смею, при том, что все вокруг разделяют моё мнение. Выходит – им ненавидеть нас позволяется, а нам – коренному населению и приезжим – нельзя. Вроде как не потребно опускаться до их уровня… Ну так ведь все же давно опустились, пора бы это как-нибудь законодательно и признать, тем более, что нам недолго осталось козырять большинством. Одно-два поколения – и конец. Предположим… Чёрт с ней, с моей родиной, не бог весть какая страна, к тому же – искусственно созданная, но французы, немцы? Разве не лежит на них обязательство сохранить лучшую в ушедшем тысячелетии культуру, не дать ищущим дешёвой популярности бесхребетным политикам разбазарить такое наследие в пятьдесят лет. Не понимаю. Ладно, – смирился рассказчик, – чёрт с ним, с наследием, но ведь на базе этого прошлого только и может сейчас родиться что-то достойное: сами мы уже выдохлись на службе у информационной эры. С этим что прикажете делать? Французское кино и по сей день лучшее, я за один только их кинематограф смело депортировал бы обратно в колонии с десяток миллионов неработающих граждан. Чего проще – не платишь налоги больше двух лет, отказавшись от десятка предложений о работе: собирай манатки и добро пожаловать в новый дом. Трудно, разве, договорится с кем-нибудь в Африке о приёме нетрудолюбивых отщепенцев? Нет ничего проще: тысяч за десять евро с головы нищая страна их с удовольствием приютит, да ещё и вкалывать наверняка заставит.

– Или ещё что-нибудь сделает, – отозвался Митя.

– Не исключено, а есть другие варианты? – политически грамотный европеец охотно принимал вызов. – Атлантическая цивилизация построена на ежедневном труде, хорошо это или плохо – уже другой вопрос, но иначе она существовать не может. Я вот, например, не больно-таки это дело уважаю и посему отправился покорять Азию – здешний народ куда больше нашего разбирается в качественном безделье. Тёплый климат, хорошая еда и никакого бремени для честных налогоплательщиков. Что стоит другим последовать моему примеру – та же Германия, уверен, с радостью ещё десять тысяч накинет каждому поселенцу на обустройство. Tax free, естественно, тут же, почитай, гуманитарная помощь.

– Повторюсь, а если их там, собрав за депортированных мзду, заморят голодом в концентрационных лагерях?

– Типичный приём хитрого политикана – сгущать краски. Кому вздумается в насквозь коррумпированном государстве строить невероятно дорогостоящую – при повальном-то кумовстве и взяточничестве – систему уничтожения, когда можно просто выпустить состоятельных новых граждан в свободное плавание. А там, глядишь, кто-нибудь их них возьмётся за ум и ещё прибыльный бизнес организует.

– Вроде наркотраффика или проституции.

– Да хоть какой, тем более, что это они умеют лучше всего. Мы, кстати, уклонились от темы, слишком много внимания уделив судьбе необразованных агрессивных бездельников. Коренное население уже готово, надо только найти законодательно, то есть внешне приемлемый выход общественному мнению. Признаться, готово оно было всегда и остаётся по сей день: сто с небольшим лет назад мой соотечественник – король – творил в купленной вотчине такое, что не снилось и Гиммлеру.

– Как вас зовут? – странно было разговаривать с иностранцем на чистом русском, но на то и сон, чтобы не озадачивать автора второстепенными деталями.

– Ники. Эдакое уменьшительно-ласкательное от Ник. Паршивое имя, но его, как, собственно, и родителей, не выбирают. Мои так вообще типичные бюргеры, законопослушные граждане на службе некогда – то есть никогда – великой страны. Зато национальное самосознание на высоте. Ты не представляешь, каково родиться в маленьком заштатном государстве. Уже в детском саду начнут рассказывать о громогласном прошлом твоей родины, которая чуть только не повелевала всем, что имелось на тот момент стоящего, а лучшие её сыны, непобедимые крестоносцы Фландрии, первыми ворвались в Иерусалим, притащив оттуда пару галлонов Христовой крови вместе с кучей артефактов помельче, навсегда таким образом вписав себя и свою крохотную артритную motherland в летопись… или куда там положено вписывать?

– В анналах ещё можно остаться, – после Асата Митю трудно было чем-либо удивить, и он поддержал беседу охотно. – Впрочем, удовольствие, конечно, на любителя. Лично я предпочел бы ваш… твой, – поправился он, – вариант.

– Какая, по большом счёту, разница, – махнул рукой опасно непатриотичный бельгиец – Митиных знаний истории хватило на то, чтобы определить национальность, да и на пиве имелась подсказка в виде региона происхождения. – Тем более что это далеко не всё. Ещё национальные костюмы, кухня – наполовину состоящая из шоколада, песни, гимны… Мы бы и маршировали по праздникам, но немецких туристов насмешить боимся. Музеев несметное количество, картинные галереи, инсталляции, экспозиции – и ни одного порядочного театра. Весьма характерный срез европейской культуры, существующей исключительно на дивиденды от прошлых достижений, но абсолютно равнодушной к творчеству как таковому. У соседей хоть один бесноватый порнограф нашёлся, тем паче, что артхаус нынче в моде, а у нас – полнейший вакуум искусства. И это при том, что учат, факультеты есть соответствующие в университете и так далее, но разве можно научить созиданию…

– Разве творчество призвано созидать?

– По-твоему, наоборот?

– Человек в принципе существует, чтобы эксплуатировать и разрушать, он и города-то строит, потому что так удобнее всего отнять: собравшись в кучу, навалиться всем миром и достать из земли или воды, что требуется. Искусство – наивысшая из уже открытых форм подобного варварства, ибо не имеет прикладной цели, убивая исключительно для эстетического наслаждения. Мраморная глыба куда красивее любого будущего изваяния, её линии совершенны, каждый её атом – неотъемлемая часть ландшафта, и, тем не менее, мы отрываем кусок породы, чтобы изобразить в нём себя. Ради посредственной копии убивая единственно уникальное творение, ведь в природе нет повторяющихся элементов.

– Интересная теория.

– Не моя, – поспешил, однако, откреститься Митя, – товарища. Интересный тип, хотя и малость сумасшедший.

– А кто в наше время может похвастаться абсолютным ментальным здоровьем, – улыбнулся Ники. – Как мне тебя называть?

– Как хочешь.

– Не понял?

– Я в этом мире, – он обвёл глазами присутствующих, – не существую. Ни социальных сетей, ни яркой насыщенной жизни, как вы называете происходящее здесь, ничего. Призрак. Тень отца Гамлета.

– Неожиданно знакомый для меня персонаж. У меня был друг, который также отказывался принимать действительность.

– Я не отказываюсь, – поморщившись от банальности, прервал его Митя, – меня здесь ничего не держит. Не понимаю, не интересно, не хочу. Опоздал родиться, надо полагать.

– А в какое время ты хотел бы жить?

– В недалёком будущем. Когда очередной властный неврастеник решится-таки нажать заветную кнопку, и мир окунётся в хаос Третьей мировой войны.

– Но это же конец человечества.

– Скатертью дорога. По степени воздействия на биосферу, однако, событие окажется не значительнее очередного ледникового периода, и трети видов не погибнет, а те люди, что останутся, снова начнут жить в гармонии с силой.

– Это как?

– Тоже не моя мысль, – предпочел заранее откреститься Митя, – каждое племя, то есть стаю, будет вести истинный лидер. Растить потомство не ради армии солдат – сильный не боится смерти, а потому и агрессивных соседей, не с целью иметь в перспективе стадо послушных рабов, не следуя примитивной функции размножения…

– Но тогда не будет смысла растить его вообще.

– Именно. Только лишь для поддержания на плаву вида, доказавшего свою несостоятельность. Жизнь бок о бок с разочарованием, осознание себя лишним, паразитирующим элементом на земной коре, не умеющим распорядиться знанием. Возврат к существованию без парадигмы безостановочного, едва ли осмысленного прогресса. Античный Рим придумал арку, составной плуг да эффективный боевой строй, а после тысячу лет законно почивал на лаврах, наслаждаясь растянутым на века моментом статики. Купался в роскоши и удовольствиях, попутно создавая лучшие произведения искусства. Какого, спрашивается, дьявола стремиться вперёд, если гармония уже достигнута. Движение не оправдывает разрушение.

– Отдаёт фатализмом. Впрочем, ты же русский.

– Да хоть немецкий, – взорвался Митя, обратив на себя кучу испуганно-осуждающих взглядов, – много, слишком много даётся нам от рождения, убивая саму мотивацию оставаться человеком, в то время как это должно быть наградой в конце трудного опасного пути. Заслужить надо право ходить на двух ногах, слушать великолепную музыку, наслаждаться пейзажем и обнимать маняще привлекательную женщину.

– Мне кажется, или ты сам себе противоречишь?

– Я вообще, если ты до сих пор не заметил, сплю. А потому – что хочу, то и делаю, – произнеся магическую формулу, Митя ожидаемо проснулся.