Читать книгу Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник) - Иван Ильин - Страница 69

Старая жизнь Москвы как государства имела свой крепкий, русский уклад, в котором были заложены определенные идеи и в котором жили и действовали живые люди. Вскрывая эти идеи и восстановляя жизнь этих людей, историк дает материал, в который должен всматриваться строитель новой жизни, отделяя в этом материале то, что отжило, как пожелтевший осенний лист, и запоминая то, что и впредь должно жить как необходимый элемент самого «древа» народной и государственной жизни, исторически выросшего из своих корней. Настоящие очерки должны дать читателю частицу такого материала, сосредоточивая его около имен наиболее замечательных деятелей нашего родного исторического прошлого.

Перед нами Москва середины XVI столетия. Процесс собирания отдельных, не объединенных, или еще слабо соединенных с Литвою, русских земель закончился, и перед Москвою вставала задача объединения всего русского мира, а уже не разрозненных княжеств и земель. Московский князь-вотчинник выступает, как нарождающийся носитель национальной народной власти над Русью, освобождающейся от татарского ига, и как обладатель наследия «царя»-императора Византии, Нового Рима, как глава Третьего Рима, после которого «четвертому не быть», по учению московских идеологов[91]. Наследник «пращура» своего св. Владимира, московский князь, со времен Ивана III и Василия III, уже заявлял: «вся Русская Земля от прародителей наших наша вотчина». Москва как рождающееся государство всего русского народа начинала выходить и на арену европейской политики в своих иностранных сношениях. В то же время Русская Церковь завершала выработку своей самостоятельности и мирового значения, приближаясь к формальному их признанию провозглашением Московского и всея России патриархата, совершившимся через несколько десятилетий, в 1589 году. Русская Церковь именно в эту эпоху сознавала, определяла и закрепляла свои русские особенности. Задачи власти, государственной и церковной, становились громадными и сложными, вырастая естественно, эволюционируя в развивавшейся и осложнявшейся жизни Московского княжества, которое превращалось уже в «государства Российского Царствия». Эти разраставшиеся задачи требовали деятелей, способных подняться на их высоту. И старая Москва смогла выделить таких деятелей из богатых запасов сил русского народа. Одним из них был митрополит Макарий.

Где, в каком городе или селении Русской Земли, он родился и чьим сыном был? Этого мы не знаем, как не знаем точно и времени его рождения – вероятно, в 1481 или 1482 году. Как очень большое число русских деятелей старого времени, он является для потомства просто русским человеком, простым «трудником» Русской Земли, без того себялюбивого интереса к своей личности, который копит притязающие на память потомства данные и переживания личной жизни. Макарий принял монашество в Пафнутьевском Боровском монастыре, в нынешней Калужской губернии. Позднее – он архимандрит Можайского Лужковского монастыря, известный как знаток Св. Писания – «дана ему бысть от Бога мудрость в Божественном Писании». В 1526 году возведен на Новгородскую архиепископскую кафедру, на которой проявил себя выдающимся пастырем, организуя церковную жизнь, и был там «людям заступление велие». Уже тогда «многие ради его добродетели в всей России слава о нем происхождаше».

В середине марта 1542 года архиепископ Макарий был наречен собором епископов в митрополита и поставлен на митрополию «матери градов Москвы». Это совершилось в годы боярского правления за малолетством Ивана IV, когда шла борьба за власть среди окружавших юного великого князя бояр, после низложения одного за другим двух митрополитов (Даниила и Иоасафа), когда колебался самый авторитет носителя высшей церковной власти, когда центр Московского государства являл собою арену интриг неразборчивых в средствах властолюбцев, а московские области отдавались произволу их «клевретов», и когда не только окраины, но и не так далекие от самой Москвы земли были под угрозою внешних врагов, особенно татар, со всем ужасом татарских набегов, с их опустошениями и пожарами, с продажею в далекое раб ство тысяч полоненных русских людей.

Совершенно ясно, что первою заботою Макария, и в интересах Церкви, и в интересах Земли, был великий князь, вотчинник Московского государства, и охрана «православного христианства» – его народа. Иван IV погибал как человек в грубых забавах того сурового века, толкаемый в них правившими его именем властолюбцами, ради отвлечения его внимания от своих дел. 12 декабря 1546 года шестнадцатилетний Иван вернулся в Москву из поездки по селам после развлечений, которых он там искал. И 13 уже декабря Макарий имеет совещание с великим князем. Его результаты: решение Ивана вступить в брак, а предварительно венчаться на царство. С этого момента Макарий на все время своей дальнейшей жизни встал за Иваном IV, за своим «о Святем Дусе сыном и господином», как крепкая опора в его внутренней борьбе с самим собою, как его советник в делах жизни и правления.

Зачем и почему Макарий выдвинул царское венчание рядом с браком Ивана IV? Не только потому, что Московское княжество уже выросло к этому времени в своем внешнем могуществе и идейном содержании и стало царством, но и для того, чтобы спасти юного великого князя как человека, поднять его на такую высоту, которая заставит его самого подняться на нравственную «степень»: ибо Бог освятит его сан и власть, но, даруя ему их, возложит на него за них и ответственность как за врученные ему Богом.

16 января 1547 года в Московском Кремле, в Успенском соборе, «первопрестольной великой соборной апостольской церкви Пречистые Богородицы», празднично украшенной, впервые совершилось царское венчание, с возложением «царского сана» (бармы, венец, скипетр), вместе со «святым животворящим крестом», на «великого государя», с молитвою митрополита, начинавшеюся словами: «Господи Боже наш, Царь царствующим и Господь господствующим, иже Самоилом Пророком избра раба Своего Давыда и помазав того во цари над людьми Своими израильтяны…»

Ко вновь явленному русскому царю Макарий обратился с назидательным словом, и это слово стало основою, из которой исходили все последующие поучения русских иерархов венчаемым царям «Превеликой России». «Се от ныне поставлен еси, Князь Великий, Боговенчанный Царь правити хоругви и содержати скипетр великого Царства Российского и венчан еси сим царским венцем по благодати Святого Духа и милости Пресвятые Богородицы…» – говорили эти слова. Какие же требования предъявляла Русская Церковь к царю? Первое из них: «имей страх Божий, то бо есть начало всему благому… Таже, сохрани веру християнскую греческого закона чисту и непоколебиму и соблюди царство свое чисто и непорочно, яко зеницу ока». За этим следует второе: люби «братию свою по плоти»: бояр «помилуй и береги», к своему «христолюбивому воинству буди приступен и милостив и приветен по царскому своему сану и чину; всех православных християн блюди и жалуй и попечение о них имей от всего сердца; за обидимых стой царски и мужески, и не попускай и не давай обидити их не по суду и не по правде – сего бо ради, царю, приял еси скипетр правити хоругви великого Царства Российского, и рассуди и прави люди твоя в правду».

Царь получает «державу» и «силу» от Бога, но сам он имеет над собою Царя, «иже на небеси». И этот Царь говорит словами Писания поставляемому Им земному царю: «да не оправдиши нечестивого мзды ради, не сотвори неправду в суде, яко суд Божий истинен есть… Вам глаголю, цари, утешайте скорбящих, избавляйте обидимого от сильные руки, сии бо от богатых подавляемы притекают к вам, яко к заступникам». Обращаясь к царю, Русская Церковь взывает: «возмогай, о православный царю, и паки возмогай, да наследник будеши Небесного Царствия со всеми святыми православными цари, да возможеши со дерзновением рещи во второе пришествие Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа: се аз, Господи, и люди Твоя, яже ми еси дал, великого Твоего Царства Российского».

Пусть все эти святые мысли и поучения Русская Церковь уже давно хранила в своих недрах; пусть они были сведены в систему к этому времени так называемыми «осифлянами» и их главою, преп. Иосифом Волоцким; – в торжественной обстановке царского венчания они были высказаны митрополитом Макарием и стали с тех пор заветом, который Русская Церковь бережно передавала всем последующим царям «Превеликой России», хотя и не в тех самых выражениях, которые сошли с уст Макария.

Что должен был пережить Иван IV во время своего царского венчания! Здесь был перелом в его личной жизни и начало того блага, которое было принесено им русскому народу в первую половину его царствования, когда он не стал еще «Грозным» в том смысле, который обычно придается этому обозначению со времени «злой опричнины». Но она была введена уже после смерти митрополита Макария, о котором сам царь потом вспоминал такими словами: «о Боже! коль бы счастлива Русская Земля была, коли бы владыки таци были, яко преосвященный Макарий!» Величавый и строгий образ Макария стоит около Ивана IV со времени его венчания, стоит на страже Русской Церкви и «возлюбленного ему земного отечества России», в событиях царствования, пока жив Макарий. Он питает добрую волю царя, который «советует» с ним во всем сколько-нибудь важном – своем, личном, и земском, народном. Он сдерживает приступы страстного гнева Ивана IV, «печалуя» за осужденных и их «отпрашивая от смерти». Походы на Казань для избавления русского народа от постоянной опасности со стороны этого разбойничьего гнезда, взятие ее – все это проходило при молитве митрополита за Россию и при постоянной духовной поддержке им ее молодого царя. Казань взята; но «здержит» ли ее в своих руках русский царь? А дальше – присоединение Астрахани, борьба с Крымом, Ливонией, Литвою. Сколько требовалось внутренней силы, чтобы не дать воли малодушию в это тяжелое время! И митрополит Макарий эту силу хранил и великою мощью Русской Церкви, и своим личным авторитетом…

Время, в которое жил Макарий, выдвигало перед ним, как первосвятителем русской Церкви, с особою настойчивостью задачу утвердить мировое значение и высоту ее на святых костях и подвигах русских чудотворцев, молитвенно «предстоящих Престолу Всевышнего». Уже в домакарьевскую эпоху Русская Церковь имела 67 святых общерусского или местного признания. На созванных Макарием Соборах 1547 и 1549 годов были канонизованы еще 39 «новых чудотворцев», из которых большая часть уже чтилась на местах, но не во всем Московском царстве. Святыня русская не только выросла теперь в своем сокровище, но и получила общерусское признание: общими для всей Руси святыми стали те, которые раньше, как святые местные, верою русского народа признавались защитниками и покровителями отдельных частей Русской Земли и которые теперь стали молитвенниками за всю «Землю Святорусскую».

Но части России имели и свои чтимые местные иконы, в которых видели «святые щиты» для частей Русской Земли, а не для нее всей. И эти иконы собираются в Москве, в оригиналах или точных списках – московские храмы стали хранить и местную святыню всех «государств Российского Царствия». В обновлении икон и писании копий с чтимых на местах митрополит Макарий трудился и как «иконный писец», как «иконному писанию наученый сей хитрости». Москва, центр «Великой России», была хранилищем общерусской святыни, а ее храмы были местом молитвы за всю Землю Русскую. В этих храмах – «иконы, велелепно украшенные золотом и серебром и драгоценным каменьем», с горящими перед ними лампадами и паникадилами, в них – «красногласныя пения благолепных священников» и «кадила с благовонным уханием»; на их звонницах – «доброгласные светошумные колоколы». Благолепие богослужения украшало московские храмы; и его красоту, уставную строгость и значение так понимал и чувствовал митрополит Макарий… Он усердно заботился о ней как в Москве, так и в других градах и весях. Он освятил и длинный ряд новых храмов, и в их числе: храм «Пресвятые Владычицы нашея Богородицы честный Покров», построенный «о Казанской победе»; при Макарии же был заменен каменным «о девяти верхах» и освящен – храм, известный теперь под именем Василия Блаженного, близ Флоровских (теперь Спасских) ворот.

Особой заботой митрополита пользовался Успенский собор, главный храм «Царства Московского», возобновленный после пожара 1547 года, хранивший в себе главную святыню Северо-Восточной Руси – Владимирскую икону Божией Матери и мощи Св. Петра Митрополита. Его купола были покрыты вызолоченною медью, а внутри его поставлен пятиярусный иконостас с иконами, подобранными по дням замечательных событий истории «Превеликой России». Он не только служил молитве русского человека, но и запечатлел в себе воспоминания русской славы и собирания Руси.

Русская Церковь требовала не одного благолепия своего богослужения, но и внутреннего порядка и благочиния. Сто главый собор 1551 года ставил своею задачею их создать. Духовная жизнь «православного христианства» нуждалась в духовной пище «чтомых книг», и Макарий постарался их собрать в едином собрании. Так возник величайший памятник старой русской письменности – Макарьевские Минеи-Четьи, в 12 гро мадных томах, из которых каждый с трудом поднимают руки их читающего и в которых по дням месяцев собраны все творения евангелистов, апостолов, отцов и учителей Церкви, жития святых и поучения – «все святые книги собраны и написаны, которые в Русской Земле обретаются».

Сам Макарий об этом своем труде говорит: «а писал есми и сбирал и в едино место их совокуплял дванадесять лет, многим имением и многими различными писари, не щадя сребра и всяких почастей».

Собравшиеся в «Российское Царствие» части Русской Земли и русского народа должны были знать и свое историческое прошлое, чтобы уяснять себе свое настоящее и определять задачи своего будущего. Рядом с местными летописями и их сводами на Руси, около митрополии уже давно вырабатывались общерусские «митрополичьи», летописные своды. И именно при митрополите Макарии совершилось завершение этой работы составлением самого полного общерусского летописного свода, случайно только не получившего его имени и известного под именем Никоновского, как напечатанного в XVIII столетии со списка, принадлежавшего патриарху Никону. При Макарии же было закончено и составление так называемой «Книги Степенной Царского Родословия», в которой впервые дано изложение русской истории на основе ее единства, понятого в смысле ее единения с ее историческою властью, «от варяга Рюрика» до «царя и великого князя Ивана». С именем Макария связано и устройство Печатного двора, типографии. «Изыскивати мастерства печатных книг» в Москве стали не только «повелением» царя Ивана IV, но и «благословением» митрополита Макария.

Конечно, и распространение христианства среди язычников Московского государства было деланием Макария. Еще в бытность свою архиепископом Великого Новгорода он организовал миссию в Водской пятине (части нынешних Петроградской и Новгородской губерний, а также Финляндии). Как митрополит, он ее ведет среди лопарей (у Белого моря) через приснопамятного преподобного Трифона Печенгского и его сотрудников. Завоевание царств Казанского и Астраханского возложило на русскую православную миссию новую задачу. Но какую инструкцию дал Макарий первому Казанскому архиепископу Гурию в 1555 году? – «Всякими обычаи, как возможно, приучать ему татар к себе и приводити их любовью на крещение, а страхом их ко крещению никак не приводити».

Такова была деятельность митрополита Макария, если мы на нее посмотрим в тех, только главнейших ее проявлениях, которые доступны короткому очерку. Но где же его личная жизнь? – может спросить читатель. Она целиком в его деле, в его служении Церкви и Земле. Лишь в предсмертной своей болезни, в исходе 1563 года, восьмидесятилетний старецмитрополит вспомнил о ней, когда уже «изнемогал» в своей тяжкой «немощи». Он молил царя: «отпусти меня в мое постриженье», т. е. в Пафнутиев Боровский монастырь, где он юношею познал впервые сладость иноческой молитвы и как человек хранил воспоминание этого момента своего личного счастья во всю свою долгую жизнь. Царь отказал: Макарий был слишком велик в своем сане и значении для Земли, чтобы глава ее мог позволить ему окончить свою жизнь в монастырском уединении. И митрополит подчинился царской воле.

Для себя он привык не искать личных утех. Себя он сознавал простою и неотделимою частицею двух великих сил, которым имя русская Церковь и русская Земля. О себе он писал в своих Минеях-Четьях: «всех молю и коленома касаюся… да вспоминают смиренную и грешную мою душу в святых своих ко всесильному Богу молитвах».

И. И. Лаппо[92]