Читать книгу Чаща - Жанна Борменталь - Страница 8

Теперь мой день был распределен между универом и больницей. С утра я ездила в университет. Не слышала ни одного слова преподавателя. Поэтому уходила, как только появлялась такая возможность, потому что от такой учебы пользы не будет. И бегом бежала в больницу, там мне становится немного легче. Несмотря на негативную настроенность, доктора и медсестры проводили все нужные процедуры, но это никак не помогало моему другу и его отцу.

Серега все еще находился в реанимации, дядя Ваня тоже не пришел в себя. Я поговорила с тетей Ирой, которая была возле палаты, но ничего в их состоянии не изменилось. И она обещала мне позвонить, если будут хоть какие-то изменения. Доктора я искать не стала. В его профессионализме я не сомневалась, а об отношении к этой ситуации услышала вчера. Но я надеюсь, его личное отношение не мешает делать все возможное.

Нужно было себя чем-то занять, чтобы не сойти с ума. И я решила зайти к Жорику, нашему однокурснику. Он, как и мы с Серегой, жил с родителями, вернее с мамой. Но это была особенная мама. Мама, которая заменяла всех родственников сразу.

Во времена нашего детства люди не обращали внимания на национальности. Поэтому то, что Жорик еврей, нами не обсуждалось. Просто все было обычно, как так и надо. Тетя Соня была настоящей еврейской мамой. Все мамы любят своих чад. Но любовь мамы Жоры не была обычной в простом понимании этого слова. Она была маниакальной. Контроль был тотальным и двадцатичетырехчасовым. Без перерыва на обед и сон. А в свободное от ухаживания за чадом время тетя Соня была великолепной хозяйкой и добрым и отзывчивым человеком. Как она готовила, я не забуду никогда. Ее пирогами пахло на весь район. Мы все очень любили захаживать к Жорику в то время, когда тетя Соня пекла. И всем доставалось по огромному куску пирога с вишневой начинкой или маленькие, как наперстки, пирожки с капустой: тоненькое тесто и много начинки. Тетя Соня была непревзойденным мастером лепки из теста. Но не только в кулинарии она была асом.

Какая чистота у нее была в квартире, не могу забыть до сих пор!!! Идеальная. Пылинка ловилась на лету, не падая на мебель или на пол, у тети Сони можно было вымыть пол, а воду выпить. Она у меня до сих пор стоит перед глазами в чистеньком, выглаженном цветочном халате с копной черных кучерявых волос, завязанных резинкой, срезанной с камеры велосипеда. Хорошая мамочка, идеальная женщина, верная жена. Не смогла жить без любимого и единственного мужа. Георгий Васильевич, Жоркин папа, был главным инженером на нашем заводе. Я его почти не знала, так как он всегда был на работе. А когда он заболел, вся забота тети Сони переключилась на мужа. И когда он ушел, она почти сразу ушла за мужем. Такая лебединая верность.

Жорик – интереснейший тип людей. Его очень сложно понять, еще тяжелее его переносить. Мы с ним дружим с самого сопливого детства, но я до сих пор не знаю, как с ним общаться. Он непредсказуем и непрогнозируем. Несмотря на то, что его воспитывала еврейская мама, он не вырос беспомощным или капризным. Жорик – мужик. Но мужик каждый день разный, в зависимости от своего увлечения в этот момент. Судите сами, в одиннадцать лет он прочитал книгу о скрипаче Николо Паганини. Удивительный музыкант, виртуоз, гений. Так Жорик нашел учителя музыки и научился играть на скрипке за год. И играл так хорошо, что его приглашали в наш городской оркестр, когда скрипач уходил в творческий запой. Но как только увлечение проходило, скрипка отправлялась на «кладбище Жоркиных увлечений», так называла тетя Соня сарай за домом. Потому что там был склад вещей, некогда дорогих для увлеченного мальчика, но позабытых. Но не все так легко было убрать из жизни Жорика, некоторые вещи в прямом смысле слова выгравированы на его теле! Как-то он увлекся историей Якудзы. Он как ненормальный собирал информацию, конспектировал и бредил их кодексами.

Как-то с Серегой, мы зашли к Жорику домой проведать больного друга, который не пришел в школу. Когда увидели лицо тети Сони, поняли – произошло что-то непоправимое. Жорик лежал в своей комнате на животе и тихо постанывал, он был накрыт простыней, и через полупрозрачную ткань просвечивались темные очертания. Мы с Серегой, не сговариваясь, открыли простынь и чуть не упали на пол. На всю худющую спину Жорки красовался черный изогнутый дракон. Вся спина была воспалена, и кольца дракона были неравномерными и комично заваленными в разные стороны. То есть это была такая карикатура на дракона.

На кухне тихо плакала тетя Соня, на кровати лежал беспомощный и разбитый наш друг, а мы с Серегой не могли сдерживать эмоции, ржали в полное горло, потому как контролировать себя не было никаких сил. Только мы немного успокоились, как Жорик нам рассказал всю историю его недуга. Оказывается, безумная мысль набить дракона пришла в его голову с первых дней увлечения. Но весь процесс тормозился нехваткой денег, так как татуировка – это недешевое удовольствие. А такого размера, так и вовсе неподъемная для неработающего человека. И Жорик начал копить. Некоторые люди, чтобы накопить денег, ищут подработку, выполняют разные поручения. У Жорика на это не было ни времени, ни желания. Он взял у папы его командирские часы (мечта всех мальчишек на Земле) и продал их в ломбард. Так вот, к его моральной боли добавилась еще одна травма – физическая. Так как отец, узнав о пропаже своего дорогого и любимого аксессуара, недолго деликатничал и навалял нашему другу по жопе ремнем, тоже командирским, оставшимся от службы в армии. Поэтому Жорик около недели провел в таком положении. Потому как сзади болело все, от спины до ног!

Впоследствии, как вы понимаете, дракон-карикатура подвергался исправлениям. Что только не было набито на многострадальной спине моего друга. Там были даже купола. И последняя версия нательной живописи – комиксы на тему Человека-Паука.

Жорик живет в квартире своих родителей. Это крупногабаритная трешка в спальном районе нашего города. Жорик педант. Поэтому квартиру он держит в идеальном порядке, на радость тете Соне.

Все барышни, которые периодически появлялись у Жорика, не задерживались надолго только по причине несоответствия высоким требованиям чистоты и порядка, ну и морали.

Звонить по телефону было бесполезно, потому что по непонятной мне причине он всегда стоял на беззвучном режиме. Оставалось надеяться, что Жорик сейчас дома. Поднявшись на четвертый этаж, я позвонила в дверь. Один раз. Другой. Через минут пять – третий раз. Повернулась, чтобы уйти. Но тут замок щелкнул, и в дверях появился мой друг. Вид немного сонный. В домашней застиранной футболке, спортивных шортах:

– Поль, привет! Чего не позвонила? Я медитировал, это параллельный мир, ты же понимаешь, как опасно так быстро выходить из этого состояния.

– Прости, не думала, что тебя потревожу. Ты знаешь, что с Серегой?

– Гномы украли?

– Жор, не смешно. Серега в реанимации, его отец в коме.

– Полина, я не знал! Как это случилось? Что произошло?

– Предполагают, что у них передозировка наркотиками.

– Все-таки наркотики. Я предполагал, спрашивал, но он всегда отнекивался, говорил, что я ненормальный. Обижался. Все плохо?

– Пока не ясно. Стабильно тяжелое, а дядя Ваня совсем плохой.

– Дядька Ванька тоже? Что-то непонятно мне. Они совсем ку-ку? Вдвоем. Тетя Ира держится?

– Ей тяжело…

Тут зазвонил мобильный. Такой тревожный звонок, он прямо прорезал пространство. Мы замолчали. Напряглись. Я с осторожностью взяла трубку, как будто знала, что хорошего ничего не услышу. «Слушаю».

– Полина, приезжай. Ваня умер. – Тетя Ира говорила тихим глухим голосом.

– Сейчас, я сейчас буду.

Жора, ничего не говоря, развернулся и побежал в свою комнату переодеваться. К больнице мы подбежали, даже не запыхавшись, такой адреналин гулял по нашим сосудам. Так же на одном дыхании мы забежали на второй этаж. Коридор, палата. На кровати сидит бледная тетя Ира, тоненькая, вздрагивающая, слез на лице нет. Их вообще нет в организме. Только отчаяние и горе. Юлька держит ее за плечи, но, скорее всего, так держится сама. Юлия выглядит не лучше – бледная, с запутанными волосами, глаза впали, и под ними черные круги.

Дверь неслышно открылась. Вошел доктор. Представился.

– Сердце не выдержало. Интоксикация, ослабленный организм. Мозг умер несколько часов назад. Шансов спасти не было вообще.

– Как Сергей?

– Мы пока не выводим его из комы. Состояние тяжелое. Прогнозов никаких.

– Можно побыть с ним? – Для меня это было очень важно.

– Вообще-то нет, но вы можете переодеться в халат и ночью посидеть возле друга.

Поручив Жорику тетю Иру и Юльку, я взяла халат у румяной медсестрички и зашла в палату номер 7. Надо же, даже его любимая цифра! Наверное, это знак, и скорее всего хороший.

Сергей лежал на спине, во рту была трубка, через которую вентилировались легкие. Глаза закрыты, синие круги под глазами. Кожа прозрачная, видны все сосудики. К Сереге прикреплены приборы, которые издают разные звуки. Свет выключен, горит дополнительное освещение, приглушенное и холодное. От этого света еще грустнее становится, и сердце сжимает невидимый пресс.

Я взяла его руку, немного сжала. Тонкая и холодная, как лягушачья лапка. Слышит ли он, что я здесь? Только звук аппаратов. Ровный, периодичный. Звук, который говорит о том, что он еще жив.

В палате две кровати, стол. Но стул забыли принести. Я пошла по отделению в поисках пристанища для своего зада. Хочу посидеть рядом с другом, ноги почему-то предательски дрожат. Сказался бег на абсолютном адреналине.

Я шла по тихому, уснувшему отделению в поисках персонала. Увидела медсестру, которая поделилась со мной халатом, помахала ей рукой, привлекая ее внимание. Но она не разделила мои эмоции и показала мне кулак, подходя ко мне, начала шипеть, не скрывая гнева.

– Вы почему шатаетесь по отделению, что, не понимаете, что это за отделение?!

– Мне бы стульчик, я же никому не мешаю.

– Нельзя здесь находиться вообще! Вам разрешили, а вы подставляете доктора! – Но потом сменила гнев на милость. – Пойдемте за мной. Дам вам стул. Вы кто ему? Сестра? Девушка?

– Нет. Просто друг.

Мне так хотелось с кем-то поговорить о своем состоянии, о том, что я не могу сейчас сказать Сергею. Но для девушки это была всего-навсего работа, а не катастрофа, как для меня! Ведь люди эгоисты по своей природе, и в тяжелый момент мы оцениваем ситуацию по своему состоянию – насколько нам плохо, настолько ситуация ужасна.

Взяв стул, я пошла в палату. Ничего не изменилось: ни поза Сереги, ни звуки в палате, ни свет. Я села возле кровати, положила голову возле руки Сереги, и воспоминания полились сами собой и заполнили все пространство палаты:

Мы с Серегой и Юлией сбегаем к реке, склон становится совсем вертикальным, остановиться уже нет возможности, я бегу и начинаю орать что есть мочи. Ноги уже не слушаются, бегут сами по себе. У меня все движения перешли в категорию замедленной съемки. Тут я падаю и начинаю катиться, при этом ору как ненормальная. Но вдруг движение прекращается. На меня что-то свалилось, и темнота. Нет, я не потеряла сознание, это Серега прыгнул на меня сверху, чтобы остановить меня. Мы лежим, тяжело дыша, мне не хватает воздуха, Серега легкий, но костлявый, и его колючие косточки упираются мне во все жизненные органы, блокируя их работу. Я хочу плакать и смеяться одновременно. Даже не представляю, как это выглядит со стороны. Но одно я понимаю: Серега – друг. Друг, который в очередной раз мне показал, как нужно дружить и что он не бросит и не будет просто наблюдать. И я понимаю, я сделаю для него все, что возможно.

Я была рядом с ним, когда его бросила девушка. Он стоял на крыше девятиэтажного дома, на самом краю, в сантиметрах от пустоты. Я встала рядом и взяла его за руку: «Прыгнешь ты, я прыгну за тобой». Я не раздумывая прыгнула бы за ним. Но он опять спас меня. Спас от необдуманного и глупого поступка. Оказался мудрее, подумал обо мне. Я чувствовала его настроение, его эмоции, его боль даже на расстоянии, как будто мы были близнецами. Я знала, что он тоже меня чувствует. И от этого мне было спокойно. Почему-то никогда не стоял вопрос выбора между Юлькой и Сергеем, я всегда ближе была к Сереге. Он мне ближе по мыслям, эмоциям, мы на одной волне. Юлька с нами была, как с другой планеты. Она классная, смешная, но с ней не раскрывалась моя сущность, не пела душа. Я могла рассказать ему все свои страхи, тайны и секреты. Если Юлька могла не понять и не услышать то, что я ей пыталась сказать (потому что на своей волне), то Серега просто принимал любое мое решение, принимал и поддерживал, не критиковал, не анализировал, просто был рядом.

Поэтому боль внутри меня шилом сверлила сердце. Это так страшно, когда ты готов на все, но ты бессилен! Просто буду рядом. Как он, всегда рядом!

Да, был период, когда мы повзрослели и немного отдалились, у каждого появились свои интересы. Но я ни на минутку не сомневалась, что у меня есть родственная душа, человек, который будет рядом, несмотря ни на что. И теперь меня терзает одна мысль: почему я ничего не заметила, была такой безразличной и занятой? Где были мои глаза, когда ему нужна была моя помощь?

И другой вопрос – почему он не обратился ко мне за помощью, зачем он сделал это с собой? Когда все это случилось с моим лучшим другом? Я знаю, что самобичевание не лучший способ решить проблему. Ведь я теперь рядом, и буду, пока он не выздоровеет, а потом мы вместе будем решать, как избавиться от этой напасти. Я прочитаю литературу, пообщаюсь с людьми, кто смог это победить. Вместе мы сможем все, как раньше.

Так, размышляя, я периодически то проваливаюсь в сон, то опять просыпаюсь. Тело затекло, ноги стали ватными. Встаю, чтобы немного размяться. Время тянется.

К утру в голову стали лезть странные мысли.

А что, если Серега просто притворяется? Попросил докторов, взял в рот трубочку и лежит, посмеивается, как я тут извожусь. Нужно его проверить. Я опять сажусь на стул рядом с кроватью и закрываю глаза. Так неподвижно я сижу минут двадцать, начиная дремать по-настоящему. Потом резко открываю глаза, хочу поймать тот момент, когда Серега откроет глаза, и я как закричу на него: «Ну ты гад!!!! Как ты мог так надо мной издеваться?». Так повторяется несколько раз. Он каждый раз успевает первым закрыть глаза как ни в чем не бывало. Он всегда был ловчее меня! И в палате меня не покидало чувство, что за мной кто-то наблюдает. Все знают такое ощущение – ты один, но воздух движется, и краем глаза улавливаешь какое-то движение, и сама атмосфера говорит: тут кто-то есть.

В один из таких маневров я решила не резко открыть глаза, а приоткрыть небольшие щелочки. Мрак в комнате давал мне возможность незаметно приоткрыть один глаз, потом я сделала такую же щелочку и в другом глазу. Я сидела, облокотившись на спину, руки мои висели вдоль туловища. Серега лежал на кровати, освещаемый синим светом ламп, встроенных в потолок. Свет был приятный и холодный, мягко освещал лицо моего друга. На нем не было ни движения, ни жизни. Тонкие, даже острые черты лица замерли. Восковая бледность накладывала на облик неживую маску. Но я уловила небольшое движение на полу возле кровати.

Чтобы не двигаться, я попыталась вывернуть глаза так, чтобы расширить угол обзора как можно больше. Когда у меня получилось навести резкость, все мои конечности похолодели и меня бросило в жар одновременно. Я обомлела, но мне захотелось вскочить и бежать. Сколько мне понадобилось усилий, чтобы стабилизировать свое состояние и не заорать дурниной. Я начала глубоко дышать и на мгновение закрыла глаза. В надежде, что это все мне привиделось. И нет, все точно! И ущипнуть меня было некому. Может, все-таки сон?

Вокруг кровати Сергея стояло несколько гномов. Самых настоящих живых гномов. Они были ростом с кошку. В красных жилетках, белых рубахах, в шапочках. Это были обычные гномы из сказки, но в жизни! В моей жизни. А перед этим они были в жизни Сереги, портили ему жизнь. Преследовали его. Я ему не поверила. А теперь вижу их сама. Они стояли молча. Просто смотрели на Сергея. Потом один показал куда-то рукой (маленькой ручкой с малюсеньким пальчиком). Двое других по его команде запрыгнули на кровать и начали искать что-то ручками под одеялом. Серега начал морщиться, такое ощущение, что ему было неприятно. Мне захотелось вскочить и отшлепать этих маленьких нахалов, которые неуважительно относились к моему больному другу. Только я набрала полные легкие воздуха, чтобы прикрикнуть на маленьких негодников, как аппарат, к которому был подключен Сергей, начал издавать громкие пищащие звуки.

В палату тут же забежали две медсестры и врач, меня попросили выйти. Дальше я не видела, что происходило. Но по испуганному лицу выбежавшей медсестры я понимала, что все очень плохо. Тут я начала делать то, что никогда в жизни до этого не делала, – молиться. Я читала «Отче наш» так искренне, я просила Бога не забирать у меня друга. Я вымаливала для него жизнь, как утопающий хватался за последнюю соломинку, надеясь, что Всевышний услышит меня. Просила, требовала, умоляла, обещала.

Через двадцать минут движение в палате закончилось. И врач вышел, направившись в мою сторону. Я инстинктивно начала отходить назад, пытаясь отсрочить этот момент. Я точно знала, что он мне сейчас скажет. Но я не хотела слышать его голос, слышать любые слова, которые он сейчас хочет мне сказать. Я посмотрела ему в глаза и кивком спросила: «Что?», он так же молча покачал головой, потом развернулся и пошел по коридору к себе в кабинет. И тут погас свет.