Читать книгу Долина семи рек. Книга I - Кале Мырзахан - Страница 5

Там, где полноводная широкая река Или, берущая начало в горах Китая, вбирающая в себя множество живительных ручейков и родников великих гор Жонгарского Алатау, разбегаясь на равнине Семиречья на множество потоков, образует огромную дельту, и вновь объединяет свои воды в притоке небесно-голубого солено-пресного озера Балхаш, между рукавами рек Ак-Озек и Кок-Озек, в этом оазисе средь бурой пустыни Сариесик-Атырау, расположилось родовое имение каракыпшаков1 под названием «Карашенгелды». Только вчера здесь было тихо и одиноко, а сегодня, не успело яркое семиреченское солнце растопить снег, как тысячные голоса огласили округу. Куда ни глянь, вокруг аула2 по холмам и равнинам рассеялись блеющие бараны, ржущие лошади и смачно плюющиеся верблюды. Песни, шутки и смех молодежи разлетелись по всему жайлау3. За полчаса на голой земле, в бескрайней степи, выросли юрты4: вернулись аулы с зимних пастбищ на летние.

Глава рода, Андасбек, каракыпшак из рода кыпшак Среднего жуза, уже много лет не кочевал. Его большой теплый дом и мягкая зима Семиречья позволяли оставаться на зиму в имении, и его семья и семьи жатаков5 оставались в опустошенном и притихшем ауле на несколько холодных месяцев. Но его многотысячные табуны и отары отправлялись на кочевку на зимние пастбища вместе с аулами его братьев. Семья каракыпшаков насчитывала человек двести и была поделена на несколько аулов, соседствующих друг с другом и возглавляемых братьями. У каждого брата свой аул из 150—200 юрт, отары овец, табуны лошадей, стада коров. Жители аулов – это родные, двоюродные, троюродные родственники, дальние родичи, люди одного рода, слуги и пастухи. Каждый из братьев являлся старейшиной своего аула и раз в 3 года они избирались тайным голосованием и утверждались царским начальством Российской империи. Аульные старейшины подчинялись непосредственно волостному, который также утверждался царским начальством и напрямую ему подчинялся. Волостным старейшиной чаще становился сам бай6, в противном случае, негласно продвигался баем и негласно ему подчинялся. Как ни крути вся власть в ауле принадлежала баю.

Конечно, будет той7 по случаю кочевки на жайлау. Посреди аула установили большую восьмикрылую гостевую юрту. Онгар, байбише8 Андасбека, хозяйка главного аула, радостно суетилась у гостевой юрты, отдавая распоряжения прислуге. Юрту снаружи обмотали в белую хлопчатобумажную ткань и украсили голубым орнаментом. При входе у стены повесили конские снаряжения из серебра и золота. Далее стены увешали узорчатыми шелковыми коврами, пол застелили плотным ковром, шёлковые одеяла и подушки уложили по краям, круглые столы поставили полукругом и накрыли в ожидании гостей. Вечером соберется вся многочисленная родня, знатный кыпшакский древний род, потомки Кобланды батыра, все братья и сестры Андасбека с женами, мужьями, детьми. Придут муллы, имамы9, баксы10, баи, бии11, аксакалы12, соседи, с соседних аулов родичи, джигиты. В общем, по обычаю, приглашения не надо, любой прибывающий и есть гость.

Глава рода, старейшина Андасбек, сидел во главе дастархана13 в окружении родных в задумчивости. Справа от него восседал его тесть, худощавый мулла Асубай, в белоснежном одеянии, в обмотанной на голове белоснежной чалме, с аккуратной длинной седой бородой на светлом лице и неизменными четками в руках, которые он перебирал на дню много раз. Слева скромно сидел его старший брат, кузнец Молдас. Рядом с кузнецом, выпрямившись как воин, сидел брат Жанбас. Ниже его облокотился на скомканную вдвое пуховую подушку Молдасбек; напротив, сложив по-турецки ноги, сидели неразлучные братья Былшык и Андас. За этим же главным столом сидели другие гости по старшинству и почитанию, остальные гости расселись по другим столам. Пока гости собирались и усаживались в юрте стояла суматоха, шум и гам.

Начиналось время вечернего намаза. В назначенное Аллахом время мулла Асубай негромко откашлялся, поерзал на месте, будто удобно усаживался и, выждав паузу, запел, растягивая напевом слова молитвы «Бисмилляхир ррахманир ррахим! Алхамду лилляхи рабиль галямин!…» Паузы хватило, чтобы все в юрте прекратили беседу, спешно сели со смиренным видом, девушки суетливо накинули на головы платки. Окончив молитву, мулла перешел на благословения, и все гости раскрыли ладони перед собой, от мала до велика.

– Да благословит Аллах мир и покой на земле! Да будет благословен каждый день и каждая ночь, да упокоятся души ушедших в мир иной людей, а живущие ныне пусть живут в дружбе и согласии, в любви и доброте. Пусть Аллах ниспошлет каждому здоровье и благополучие, да будет пища и кров у каждой семьи. Благослови Аллах каждый дом и всех живущих в нем! Пусть будет много скота, покрывающего Жетысу и изобилие молочное льется рекой…

И еще долго нараспев пел благословения мулла и в оконцовке, благословив успешную кочевку с зимних пастбищ на летние, все сидевшие в юрте провели ладонями по лицу, проговаривая «Аминь», «Да сбудутся все ваши пожелания». В следующую минуту, в комнаты вошла прислуга с горячими деревянными блюдами бешбармака14. Можно было приниматься за трапезу и разговоры. За столом хозяина все сидели хмурые, сам Андасбек выглядел озабоченным. В последнее время на его добром и мудром лице застыла тень грусти.

– Вот уже десятки лет, как русский народ все прибывает на наши родные земли, – угрюмо и медленно растягивая слова заговорил за дастарханом Андасбек, попивая кумыс – Треть земли принадлежит им, переселенцам, а они все прибывают и прибывают, и конца им нет. Каждый род лишился или зимних, или летних пастбищ. Лучших пастбищ!

– А что же им не прибывать, – резко вставил Былшык, самый прыткий из братьев, – если Колпак15 и его приемники их активно зазывают, землю нашу даром отдают, саженцы, деньги, инструменты преподносят, помощь и покровительство обещают. Воинскую повинность на 10 лет им отсрочил. Вот и едут они нескончаемым потоком.

– Да-а-а, условия своим губернатор создает! Слышал я, от налогов освободил их лет на десять-пятнадцать, – то ли спрашивая, то ли констатируя факт, сказал Жанбас.

И снова Былшык возмутился:

– А что ему своих не освободить, если нашу каждую юрту обложил непосильными сборами? Все условия создает со своего кармана что ли?! Все за счет нас! Земля наша, скот наш, налоги с нас.

– Да-а-а, сегодня все сборы царю уходят, – вздохнул Андасбек. После с ностальгией в голосе протянул – Было время, когда зякет16* мы собирали сами, на нужды аулов, на месте решали, кому на что необходимо, сами себе хозяевами были…

Его неуверенно спросил брат Молдас, со стороны выглядевший спящим и пассивным:

– А сейчас куда уходят сборы?

– Царю уходят! – в удивлении брови взлетели у Былшыка, но затем махнул рукой: Молдас далек от политики.

– Царю уходят, будто в прорубь, – объяснил брату Жанбас. – Ак патша17 с нами не делится, о народе нашем не заботится. Вот и уходят налоги будто в прорубь.

– Власть на их стороне, права, войска – подтвердили аксакалы, медленно жуя пышный мягкий баурсак18, смоченный в пиале с сорпой19.

– Да, братья мои, от Белого царя справедливости и подмоги не ждите. Это ещё Абулхаир хан при жизни понял, век назад. Только сейчас я начинаю понимать, почему он хотел объединить весь наш народ – тяжёлые думы Андасбека отражались глубокими морщинами на лбу и переносице. – Столетиями наши предки защищали землю от захватчиков, а сегодня мы добровольно отдаем ее. Хан предвидел, а сегодня кто предвидит? Кто сохранит землю нашу, кто поведет народ против захватчиков?

– Брат Жумеке предвидел, – тихо сказал Молдасбек и все снова грустно вздохнули.

Андасбек родился в 1866 году, когда на казахской земле завершилось присоединение всех казахских родов к Российской империи, когда царская власть объявила землю казахов государственной собственностью Российской империи и их родовое поместье «Карашенгелды» вошло в Туркестанское генерал-губернаторство, Семиреченскую область, Семиреченский уезд, волость Семиречья, административный аул Баканас; через двадцать лет из Туркестанского генерал-губернаторства Семиречье перешло в Степное генерал-губернаторство, еще через 5 лет снова было в составе Туркестанского края. Как бы в царских документах ни назывался его край, для Андасбека это был его родной аул «Карашенгелды». Тёплый мягкий южный климат, благодатная почва, богатые пастбища Семиречья – сей желанный кусок земли ранее был причиной межродовых интриг и борьбы местных баев и родов. А сегодня интриги и борьба за пастбища, коварство и захваты отошли на второй план, так как землю стали отбирать царские ставленники: генерал-губернатор Российской империи, назначенные в здешние места управителями, с переселенческим комитетом, и атаманы казачьи, для казачьих станиц и крестьянских селений.

До Андасбека возглавлял сей род самый старший из братьев, Жуманбай, известный на всю Жетысускую20 округу и за ее пределами. Он был больше воинственным батыром, нежели управителем. Про него в народе говорили: «Кровь Кобланды батыра кипит в его жилах». Огромный и внушительный, с четко очерченными контурами красивого лица, с грозным голосом он походил на батыра. Одевался обычно в воинское одеяние. Сверх парчового бешмета натягивал кольчугу, на поясе с серебряными украшениями носил маленький нож в кожаных ножнах, за плечами-ружье, сбоку короткий тяжелый меч, на голове лисий треух, обшитый серебряными пластинками, на ногах – остроносые саптама с длинными широкими голенищами, в руках короткая восьмигранная камча. Управление и внутренние дела рода он оставлял брату Жанбасу, а сам с небольшим отрядом добровольцев и личной охраной (с пару десятков личных нукеров) ранней весной уезжал за тысячи верст в приграничные земли и до самой поздней осени, до первого снега помогал то северным родам в борьбе с царскими войсками Российской империи, то южным в борьбе с хивинскими или кокандскими захватчиками, участвуя в многочисленных стычках и местечковых сражениях, подбивая повсюду, где бывал, об объединении всех родов. Жуманбай был в числе тех казахов-консерваторов, кто желал восстановить ханскую власть в степи, и не желал признавать власть царской империи, Хивинского и Кокандского ханства. Не подчиняясь власти генерал-губернатора, назначенного в здешние края царем Российской империи, упорно пытался уничтожить построенные военные укрепления. В военных стычках с казаками требовал возвратить казахам отнятую царизмом землю, прекратить поборы. По всей казахской земле скакал и горячо твердил казахским родам одно и то же:

– Вставайте, казахи, родную землю защищать! Царские шайки отобрали две трети нашей земли. Повсюду на наших землях незваные пришельцы. Вставайте в наши ряды защищать родную землю от кровожадных захватчиков!

Баям, старейшинам, биям, волостным он грозным голосом говорил:

– Тихо сидите, все надеетесь, что вас не коснется?! Дружбу затеваете с генерал-губернатором, только бы вам было хорошо. А ведь царский приспешник забрал вашу волю, вы его рабы безвольные. Врагов от друзей не разберете, себя и народ погубите!

В ответ старейшины приводили доводы о своей беспомощности против вооруженных людей непобедимого великого царя:

– Ак патша нас как букашку раздавит. У него сильная непобедимая армия, в армии дисциплина, доблестные воины. Нам ли тягаться с ним?

Были такие, кто поддерживал Россию:

– Чем хищные правители Коканда и Бухары, лучше покровительство России. Россия защищает нас от всех степных врагов, обеспечивает нам мирную жизнь. Россия – наш друг.

Простому люду Жуманбай говорил:

– Вы думаете, будет вам лучше с царем? Царь свой народ обобрал, его крестьяне прибывают к нам обездоленные в поисках лучшей жизни. Не от хорошей жизни они бегут из родной земли!

Народ вздыхал:

– Как же против царя пойдешь? Царь – избранник Аллаха! Против воли Аллаха что сделаешь? Только подчинишься!

– Нам что царь, что свой султан: ни от кого подмоги нет!

– Верно, султаны, баи о простом народе не думают, втягивают в постоянные распри меж собой, а мы – народ хотим тихой и мирной жизни. У русских есть порядок, справедливость, могущество, с ними прекратятся войны, закончатся беспорядки, воцарится дружба.

– Хива и Коканд задушили наш народ налогами, творили бесчинства, а русские таких бесчинств не совершают. Россия порядок наводит, налоги меньше с нас берет.

Жуманбай злился, и на близорукость родовых управителей, не желающих видеть, к чему ведет царская политика, и на народ, безропотно принимающий любые притеснения и унижения, и на самого себя, за то, что не мог поднять и повести их всех на борьбу. Видя в ответ равнодушие и непонимание, не находя поддержки ни у родовитых старейшин, ни у народа, сам продолжал свою маленькую одинокую битву. Он огорчался, что нет у казахов сегодня такого предводителя как Кенесары, который мог бы противостоять русскому царю, даже несмотря на то, что введенная Кенесары полная власть хана ущемляла их свободу, свободу султанов, баев. В глубине души он мечтал, чтобы был совет старейшин, как при хане Абулхаире, который ограничивал власть хана.

С наступлением холодов Жуманбай возвращался в родной аул на зимовку, в главный отау, где жила его любимая жена Онгар Асубай кызы, дочь почитаемого в степи муллы. Однажды, остановившись на ночевку в попутном ауле, приглашенный в дом муллы, он увидел его дочь и понял, стрела любви вонзилась в его сердце. В первую очередь, тайно разузнав, есть ли у нее засватанный жених, получив утвердительный ответ, он не собирался так легко сдаваться. Отправил своего самого красноречивого и умного помощника Казбека в аул жениха. Семья жениха обеднела, испытывала нужду и никак не могла заплатить калым за невесту. Некогда их аул с богатой плодородной земли у подножья Жонгарского Алатау вытеснил казачий атаман и после начались скитания. Не имея возможности прокормиться в пустынных землях, аул стал терять скот, и из года в год становился все беднее и беднее. Казбек прибыл в аул, послушал внимательно отца семейства, об их горькой участи, обидах на царя и царских чиновников, разузнал, что засватанный с детства жених Онгар уехал в город на заработки. С первого знакомства Казбек уехал, не раскрывая цели своего прибытия. Вместо этого он сказал отцу жениха, что его хозяин, Жуманбай, призывает всех в свои ряды бороться против царских захватчиков, что Жуманбай на стороне обиженных казахов, и они всегда могут обратиться к нему. После Казбек поскакал в аул муллы Асубая и загадками спросил, если с женихом будет дело налажено, выдаст ли он дочь за Жуманбая. Получив положительный ответ, также иносказательно, визирь снова поехал в аул жениха и предложил им хорошие откупные. Отец жениха долго не артачился, и откупные потянулись из аула Жуманбая в аул несостоявшегося жениха. Следом Жуманбай отправил сватов к мулле и получил согласие. Щедрый калым21 из верблюдов, лошадей, коров и баранов потянулся незамедлительно в аул Асубая, и радуясь столь удачному решению судьбы дочери, в отчем доме сразу провели «кыз узату»22.

Невеста впервые увидела жениха лишь в день своей свадьбы. Он походил на холодную неприступную скалу. Громовой голос и грозный вид его вызывал у людей первоначально страх и неуверенность. Но этот громила, внушающий трепет вокруг, рядом с Онгар становился нежным, заботливым. Рядом с ним стройная как кипарис, нежная как береза, белолицая жена с тонкими чертами лица больше походила на его дочь. Да и разница в возрасте способствовала этому. Спокойная и тихая, никогда не поднимавшая голоса, никогда не ругавшая ни прислугу, ни шумную многочисленную детвору аула, она излучала добро, уют и тепло. Её нежный и тихий голос завораживающе говорил, будто пел. Весь ее облик был как чистый теплый лучик солнца. Она родила ему сына Баймыхана и четверых дочерей, Орынбалу, Керимбалу, Несипбалу, четвертую дочь назвали Оралсын23, в честь того, чтобы Жуманбай возвращался в аул здоровым и невредимым из постоянных отъездов.

По приезду в аул жене он говорил:

– Душа моя, как бы я хотел все время находиться рядом с тобой!

Но он тут же отвлекался на дела, которые не давали ему покоя. С приездом его в становище становилось шумно, многолюдно. Отовсюду ежедневно прибывали гонцы, баи, батыры, волостные, старейшины, просящие, нуждающиеся, советующиеся, истцы, ответчики, обиженные и обидчики. Для переговоров, сходок ставили отдельную юрту, где Жуманбай проводил большую часть времени, где совместно с тестем, муллой Асубаем и биями разбирали спорные дела и вершили судьбы людей. Вот назначен день суда. Бии приступают к разбору взаимных претензий двух родов, двух семей, или двух людей, а то и более. Не поделили летнюю кочевку, обвиняют в воровстве или барымте24, не могут поделить девушку на выданье… Выступают с речью представители одного рода, выступают с речью представители другого рода, выступают обиженные и обидчики, выступают свидетели, заступники… Идет открытый спор, сидит главный судья, бии расспрашивают детали, разбирают спор со всех сторон, в конце концов выноситься приговор. Бывает приговор решается быстро, бывает решение затягивается на несколько дней. Приговор тут же оглашается, становиться известным всем, объявляется всему народу и узун-кулак25 доносит новость быстрее стрелы до каждого аула. Хоть и отменила царская власть в степи суд биев, но в жизни изжить обычай нужно время. Пока в аулах большинство вопросов решалось по старинке, по традиции. Почти на всех судах участвовал бий Мырза, рода каракерей племени найман Среднего жуза: он затмевал всех своим красноречием. Слава его как бия и его ораторские таланты известны на все Жетысу. Стараясь рассудить, по справедливости, он умудрялся примирить вражеские стороны, в таких случаях суд переходил к празднеству.

Непокорный, глубоко любящий свой народ и свою землю Жуманбай не успел, не смог осуществить свою мечту о возрождении Казахского ханства. Осужденный царским судом заочно, преследуемый и разыскиваемый военными, на очередной стычке он нашел свою смерть от пули казачьего офицера. Его тело привезли в родной аул и похоронили со всеми почестями. Его брата, Жанбаса, царская администрация сразу сняла с должности и поставила запрет их семье на выдвижение кандидатуры волостного. После смерти Жуманбая правление родом должен был принять Молдас, по старшинству следовавший за ним. Но кузнеца не интересовала ни война, ни власть, ни политика, ни хозяйственные вопросы. Он увлекался изготовлением изделий и украшений из серебра и золота. Высокий, долговязый, светловолосый, с узким лицом, с тонкими изящными пальцами он целыми днями пропадал в своей мастерской, создавая серьги, кольца, браслеты для женщин, серебряные или золотые пояса для мужского одеяния, различной красоты седла и другие конские снаряжения. Из серебра он иногда лепил посуду, серебряные чашки, ложки. Из-за нужд аулов по заказу середняков изготавливал из глины горшки, из дерева – ложки, чашки и прочие нужные в хозяйстве вещи. Спрос на его изделия превышал в тысячи раз его возможности создавать, ибо в степи все было в дефиците. Он любил заниматься более ювелирным ремеслом, но приходилось заниматься и гончарным, и кузнечным мастерством. Управление родом кузнец вверил следующему за ним брату Жанбасу.

Жанбас – из братьев самый хозяйственный и прагматичный. Высокий, стройный, холодноватый, немногословный. В политику не лез, перед царскими чиновниками не лебезил, умудряясь обходить острые углы. С утра до ночи занимался хозяйственными заботами аулов: скотом и немного примитивным земледелием, запасами на зиму, нуждами аулов. Сейчас вдобавок увлекся строительством себе зимовки – деревянного дома с железной крышей, позаимствовав у казаков в их станицах. Внутренние дела рода, управление всеми аулами и хозяйствами каракыпшаков вел практически он, и помогали ему в этом более всего братья Былшык и Андас. У Жанбаса три жены, аулы которых стояли по соседству друг от друга. Старшая жена Каракоз сосватана ему с рождения, и была не в его вкусе. Между ними так и не вспыхнули притягательные чувства и жили они словно чужие. С рождением детей, Каракоз все свои чувства отдала детям: благо, им её любовь нужна! Вторую жену Айганым он выбрал сам. Айганым из хорошей семьи, хорошо воспитана, но оказалась очень ревнивой, и от ревности мучилась сама и замучила мужа. Когда у неё начинались приступы ревности, холодный Жанбас молча вставал и уходил на несколько дней к байбише, как бы давая ей понять, что вернётся, когда она успокоится. Жанбас – красивый статный высокий мужчина, с красивыми четкими чертами лица, с чётко очерченными пухлыми губами, благородной осанкой, не был разгильдяем, он нагулялся в молодые годы, а теперь желал тихого семейного уюта. Да и множество хозяйственных забот и дел занимали все его мысли. Айганым этого не поняла, и сама же его подтолкнула к третьей женитьбе. Если раньше в такие дни он уходил к старшей жене Каракоз, к которой Айганым не ревновала, то с третьей женитьбой он вовсе пропадал в ауле токал. Токал Улбала оказалась такой же хозяйственной, как Жанбас, и вот они вдвоём с утра до ночи как муравьи занимались хозяйством. Сейчас оба занялись строительством зимовки, деревянного дома. Третья жена то приветливая, то не приветливая, человек настроения, с утра до ночи занятая домашними делами, не любила гостей, плохо встречала их, и родственники реже их навещали. Многочисленная родня Жанбаса теснее общалась с байбише Каракоз, старшим аулом.

После смерти Жуманбая, главный отау каракыпшаков, имение Карашенгельды, перешло к самому младшему из братьев, Андасбеку. Главный отау* главы рода был не юртой, а домом из глины, окрашенный белоснежной известью изнутри и снаружи. Пол устлан пестрыми узорчатыми толстыми коврами, стены увешаны туркменскими шелковыми коврами, в каждой комнате на кровати до потолка уложены шелковые одеяла разных рисунков и расцветок, рядом с кроватью сундуки, обитые серебряными вставками, разноцветными камнями, на сундуках подушки и одеяла разных форм и фактур. В гостиной несколько сундуков, в одной разные вкусности, чай, в другой скатерти, полотенца для рук, прочая утварь, в третьей посуда; низкие круглые столы один за другим тянутся длинной вереницей, вдоль которых лежат шелковые одеяла, подушки, чтобы гостям было удобно, мягко и тепло сидеть или полулежать. Таковой добротный дом, с несколькими комнатами, большими окнами и деревянным крыльцом, единственный в ауле. Остальные аульчане жили в юртах.

Выждав год траура, по казахским древним обычаям, чтобы не осиротить детей, вдову Онгар должны были выдать в жены брату мужа. В течение траурного года соображали, кому из братьев жениться на ней. У Жанбаса три жены, его со счета убрали сразу. Молдас, интересовавшийся только своими изделиями, с утра до ночи пропадающий в ювелирной мастерской, живущий где-то в своем нереальном мире, отстранился и дал всем понять, что ему достаточно и того, что одна жена «пилит» его. Изворотливая жена Былшыка подговорила жену Андаса и постаралась, чтобы их мужья не претендовали. Молдасбек женился всего год назад, и как все братья при женитьбе отделялись в отдельный аул, так и Молдасбек вышел из аула Жуманбая в отдельный, и его новоиспеченная жена напела Молдасбеку так, чтобы он предложил выдать Онгар в жены холостому Андасбеку. Младший брат живет в ауле Жуманбая, еще не был женат, ему пора жениться, у братьев же ревнивые жены, а спокойствие аула и дружба семьи очень важны. Так нехитрый выбор пал на Андасбека, и Онгар, по воле судьбы, стала его первой женой. Она была старше его ненамного, и ее пленительная красота только-только расцвела. Несмотря на рожденных детей, оставалась стройной и гибкой, как лань, с нежной светлой кожей, гладкой, как у младенца. Красотой и мудростью Онгар завоевала сердце молодого Андасбека, и он полюбил ее. Андасбеку она родила 7-х детей, может и более, но об умерших при рождении или в младенчестве история умалчивает. Первенца – сына, назвали Коптилеу26, в честь того, что Аллах услышал просьбу Онгар, много раз просившую сына, еще будучи замужем за первым мужем. Следом Онгар родила дочек Магрипу, Даметкен, Койсын, лет через пять родилась дочь Кулиша, и снова долгожданные сыновья Алмыхан и Имандыхан.

Тем временем разговор за столом продолжался:

– Да, облюбовали русские наши земли. Укрепление Верный основали на пастбищах родов албан и дулат – недовольно добавил Былшык.

– Несчастные албаны и дулаты лишились самой завидной земли! Сколько крестьянских селений выросло на их землях! – посочувствовал Андас.

– А укрепление в Капале и в Лепсы сколько крестьян собирает? Одно крестьянское поселение за другим создаётся. Здешним найманам и жалаирам тоже не сладко приходиться – брякнул Былшык.

– Однако, ни найманы с жалаирами, ни дулаты с албанами27 ничего не предпринимают, – подчеркнул Андасбек. – Повсюду волостные кланяются генерал-губернатору, уряднику, приставу. Думают, подружатся с царскими ставленниками, и будет им хорошо. Все одаривают их, скот десятками гонят им, подарками заваливают.

– Глупцы! – воскликнул Былшык – Под удар весь народ поставили и не понимают. Разве хорошо тому правителю, который весь свой народ продаст? Хан без народа как тело без головы! – разгорячился Былшык, впитавший слова и понимание брата Жуманбая.

– Так нет же хана у нашего народа! Каждый бай, каждый управитель сам себе хан – напомнил ему Андас.

– Хана пока нет, но народ-то есть, – возразил Былшык, – Некогда великое казахское ханство раздроблено!

Жанбас вздохнул: брат Жуманбай говорил о ханстве, которого давно нет, теперь Былшык…

– В том то и беда, что хана нет – подчеркнул мулла – каждый старейшина, каждый бай в каждом ауле вытворяет что хочет, что умеет, у кого на что ума и совести хватает. Каждый свою игру играет.

– Жуманбай говорил: «Когда внешний враг приходит, старые уловки нужно бросить, интриги и вражду меж своих оставить» – напомнил Андасбек.

– Вы считаете, русские нам враги? – осторожно и нерешительно задал свой вопрос обычно молчаливый Молдас.

– Эх, ага28, – вздохнул Андасбек, – что же мы ждем от тёмного народа, когда старейшины аулов не понимают, что твориться на родной земле!

Вопрос Молдаса сильно огорчил Андасбека и он, насупив брови, замолчал. Молдас, так ничего и не поняв, почувствовал себя виноватым, молча корил себя за то, что влез не в своё дело и больше не проронив ни слова, тихо сидел за трапезой.

В это время, вдыхая аромат лугов, средь пышной растительности пробирался к аулу всадник. Поднявшись верхом на ближайший холм, он увидел любимый родной аул. Юрты в полукруг, тучные стада. Все вокруг утопало в зелени. Сияющая улыбка осветила лицо. Ему показалось, аромат вареного мяса молодого ягненка и терпкий запах кумыса дошел до его носа. Но еще лучше стало на душе от мысли о теплоте и радушии родных аульчан. Как сильно он скучает в городе по родному аулу! Пустив коня галопом и войдя в аул, сразу двинулся к белоснежной праздничной юрте. Разговоры в юрте прервались от шума и лая собак за дверью. В дверях показался Кулан.

– Ассаламалейкум, уважаемые, – поздоровался юный гость с сияющей улыбкой, смуглый худой мальчишка, бритый, в изящной городской одежде, с городскими манерами.

– Э, Кулан, мальчик наш, и ты приехал на праздник? Проходи, садись.

Несколько лет назад Андасбек отправил на учёбу мальчишку-пастуха по имени Кулан, из семьи бедных дальних родичей жены. Их аул прогнал из родной земли казачий атаман, совместно с переселенческим комитетом, и блуждая по степи и пустыни, голодные и обнищавшие, они не знали к кому примкнуть. Обнищавших аулов по степи много, но кому нужны бедные родственники? Зная доброту дальней родственницы Онгар, они пришли к кыпшакам. Андасбек их принял, несмотря на недовольство Жанбаса.

– Мы не знаем, сможем ли прокормить свои аулы, – ворчал Жанбас, – а тут все новые аулы идут. Всех не спасешь! Что я буду делать со всеми жатаками? Работой не обеспечишь, а кормить надо будет. Налог за их юрты кто будет платить?

Андасбек был непреклонен:

– Жанбас, нельзя оставлять людей в беде. Не отправишь их на верную гибель. Как закроешь сердце? Чем можем, тем нужно помочь. Прими родичей, выдели скот.

Жанбас продолжал ворчать:

– Ох уж эти бедные родственники, скот им дашь, года не будет, как все проедят и снова будут попрошайничать. Так со всей степи жатаки здесь соберутся!

Вынужденно приняв новоиспеченных родичей, все же предупредил, что работы в ауле нет. Времена наступили тяжелые, он не знает сможет ли прокормить своих аульчан, не то, что несчастные семьи, как перекати-поле блуждающие по степи. Все же их старшему сыну, тринадцатилетнему Кулану, доверили пасти лошадей. Но вскоре, видя сообразительность мальчишки, Андасбек отправил его на учебу в мужскую гимназию в город Верный. По указу царя Российской империи, каждую волость обязали направлять ежегодно по 2 мальчика на обучение на переводчика-толмача или мелкого служащего для администрации, а также обязали сдавать в царское правительство деньги для стипендий. Тесть Андасбека, Асубай мулла, как и другие муллы того времени, настраивал народ против русских школ, пугал тем, что детей будут крестить и те вырастут неверными – кафирами. Обычно направляли тех мальчиков, чьи родители соглашались. А таких желающих в аулах практически не было. С одной стороны, муллы настраивали против, служителя Аллаха ослушаться никто не смел. С другой стороны, по большей части бедный и нищий народ, не мог позволить себе отпустить детей в школу, так он лишался помощника и кормильца. (Дети с малых лет делали посильную работу, мальчики могли пасти скот с семи лет). Сам Андасбек был не против обучения в русских школах, но его дети обучались в медресе у муллы Асубая и из уважения к тестю, не желая его обидеть, не спорил с ним. Андасбек сам построил в ауле медресе, где обучались дети.

Со временем Кулан стал глазами и ушами бая в городе. Внимательный, осторожный юноша собирал информацию и докладывал ему новости о верненских событиях и людях. После гимназии Андасбек устроил его писарем в канцелярию генерал-губернатора. Родители Кулана не уставали благодарить благодетеля, ибо учение сына открывало ему большой путь. К тому времени люди убеждались, знание русского языка давало работу у русского начальства, давало власть и богатство. Теперь с их сыном будут считаться в аулах все, даже волостные и баи!

– Аллейкум салам, сынок, проходи за стол.

После обычных слов приветствия, общих вопросов-ответов друг к другу, Кулан обратился к хозяину:

– Мырза29*, я прибыл из Верного, как только услышал разговор генерал-губернатора с уездными начальниками. Губернатор говорит, что желает в нашей волости волостным управителем видеть Вас, – торжествующе закончил мальчик, улыбаясь самодовольно, довольный принесенной новостью.

Былшык с Андасом радостно переглянулись. Кто не желает власти? Каждый бай желает стать волостным, днем и ночью мечтает об этом. Царские чиновники много лет не давали такую возможность братьям осужденного и убитого Жуманбая.

– Вай-вай-вай, суиншы30 – довольно зачмокали за столом аксакалы, желая поздравить Андасбека с хорошей новостью.

Андасбек нахмурился еще более:

– Продолжай, сынок.

– Губернатор сказал, вы пользуетесь большим уважением в волости среди всех аульных старшин и у народа. Что вы могли бы быть полезны начальству.

– Все?

– Нет, они говорили, что вся сила волостного в том, чтобы требовал и следил за подчиненными ему аульными старшинами, знал причину неисполнения его распоряжений или медленности в этом вопросе со стороны последних. А так как вы пользуетесь большим авторитетом в Жетысу, то ваша кандидатура в выборе является нужной.

– Генерал-губернатор прав, Кулан. – кивнул головой Андасбек, пристально обводя взглядом всех сидящих – Кто такой волостной управитель? Тот, кто служит генерал-губернатору и царю. Я завоевал уважение народа и аульных старейшин своими справедливыми решениями и заботой об аулах. Если же я стану волостным управителем, то буду обязан исполнять все приказы царя и распоряжения его слуги генерала и уездного начальника. В ущерб интересам наших аулов.

Кулан растерялся, посмотрел на Жанбаса и Молдаса, не понимая, почему они молчат, затем спохватился:

– Мырза, имея власть волостного и поддержку царского начальства вы сможете представлять интересы народа. Мы все проголосуем за Вас! Мы хотим, чтобы Вы были нашим волостным! Согласитесь, очень Вас прошу! Ради народа, ради нас всех!

– Кулан, у нас разные цели – вздохнул озадаченно бай – У генерал-губернатора одни, у меня – другие. Зачем мне их поддержка и их власть?

– Ну как же, мырза, без поддержки начальства, без власти править?

– Кулан, губернатор мне не начальство. Мы, старейшины аулов, сами можем править своими аулами, без их указов и приказов.

Мальчишка в изумлении смотрел на Андасбека. Каждый в степи мечтал стать волостным, предложи любому баю, бию, не откажется. На какие только хитрости и жертвы не шли, чтобы стать волостным. Затем лицо его снова засияло, ему показалось, он понял причину отказа Андасбека и выпалил:

– Мырза, ведь адаевец Иса согласился быть волостным и правил двадцать лет, не угодничая перед начальством, защищал народ, не лебезил перед царскими властями.

– Сынок, времена изменились, – неопределённо ответил Андасбек.

Кулан сдержан, серьезен. За годы жизни в городе он изменился, смотрел по-иному на жизнь, чем его сверстники в ауле и выглядел старше своих лет. Общаясь в городе с разными людьми разных национальностей и разных характеров, с русскими, украинцами, казаками, татарами, уйгурами он стал гибким и осторожным. Но оставался настойчивым. Помолчав немного, снова попытался понять:

– Мырза, если Вы станете волостным, то Вы будете с русским начальством решать вопросы, защищать нас, наши интересы, интересы аулов, народа…

Бай добродушно рассмеялся наивности Кулана, смутив того ещё больше. Но тут же погрустнел и печально ответил:

– Кулан, кто же из русского начальства спрашивает и слушает волостного? Кто с ним решает вопросы? Где ты видел, чтобы волостные решили наболевшие вопросы с царским начальством в пользу народа? Волостной – слуга царского начальства, у него руки-ноги повязаны.

Видя удивлённо-растерянный взгляд Кулана, у Андасбека вырвалось:

– О, Алла, бедный мой народ! Ничего не понимает… – Последние 10 лет все правители в степи почувствовали крепкую хватку царских чиновников, а народ спал, так и не понимая всей серьезности положения. Не в силах молчать, старейшина высказался:

– Кулан, вырос ты уже, пора повзрослеть! Для чего тебя учили уму-разуму, образование получил в Верном? Стипендию платили для тебя. Думай головой, решай, как народу своему помочь, своему государству. Не думай по старинке. Стать волостным – это мечта прошлого поколения. Волостной – раб царя, прислужник всех царских чиновников, марионетка в их руках. Что мы видим на сегодня? Видим, что созданные царским указом переселенческие управления имеют полное право изъять любую землю, которая им понравиться, без каких-либо разговоров и вопросов. С нами в степи не решается ни один вопрос. Указ за указом, распоряжение за распоряжением наша жизнь ухудшается. Народ нищает, целые аулы разорены, люди лишены земли и крова. Пастбища у берегов рек и озёр отданы войсковым атаманам, офицерам. Нищие аулы вынужденно уходят в пустыни. Загнали в пески, больше идти некуда. Ни скота, ни еды. В наших аулах все больше и больше жатаков, молодые джигиты ушли на рудники и заводы, фабрики и железные дороги. Поедешь на север, или восток или запад, повсюду появились целые жатакские поселения рядом с крестьянскими селениями, и у крестьян на подработке ходят наши, пасут их скот, сеют хлеб. Тысячи семей арендуют у крестьян землю и платят им аренду. Землю, которая вчера была своей! За свою землю платят аренду, понимаешь? Но у бедных казахов нет инструментов для земли, нет семян для урожая. Да и воду теперь перекрыли, нет воды для нас! А ты все о власти да о дружбе с генерал-губернатором! Ты посмотри, куда идет генерал губернатор и все другие царские ставленники! Как вы не поймёте, наплевать им на нас, как на мух. Как избавляются от старой больной бесполезной лошади, так от нас готовы избавиться, раздавить, стереть в пыль! Кто мы для них?! Дикий, отсталый народ – Андасбек обвел каждого взглядом, и обратился к Кулану:

– Сынок, ты работаешь в городе, ты находишься среди русских, и ты знаешь аулы, так не просто наблюдай за всем, а ищи, анализируй, учись у русских всему, чему можно у них научиться, используй их знания и опыт, их умения для передачи в аулы. Ты уже не маленький мальчик, подрос, возмужал, на голову выше всех благодаря образованию, так служи теперь народу и земле своей, принеси пользу. Смотри глубже и дальше. Слушай все стороны. Скоро будет съезд старейшин и биев Жетысу, собираются у меня, приезжай и послушай, что твориться на местах. Слушай две стороны и думай, как помочь своему народу.