Читать книгу Долина семи рек. Книга I - Кале Мырзахан - Страница 8

Андасбек шел по аулу, среди множества юрт, стройный, как натянутая стрела, в цветном ватном халате, накинутом поверх шаровары и белой рубахи, держа стремя от лошадки, на которого посадил двухлетнего сына Имандыхана. Седло под сыном богато украшено серебром и золотом. Имандыхан, младший сын от байбише Онгар – копия отца, в народе говорили «акесынын аузынан шыккан»32. Улыбаясь теплому солнцу, наслаждаясь прогулке с сыном, Андасбек наставлял:

– Сынок, мы – воинственные кыпшаки, испокон веков служившие народу и своей Земле, изгонявшие бесстрашно любых врагов с нашей земли. Не было покоя в бескрайних степях, отовсюду, как голодные волки, желающие напасть на барашка, глядят враги и желают погнать нас во все четыре стороны. В любой день и ночь нужно быть готовым к войне. В былые времена истинный кыпшак с пяти лет твердо держал меч в руках и скакал на лошади со скоростью ветра. Скоро ты будешь вместе со мной выезжать на охоту, и я научу тебя стрелять из лука, держать меч и дубину. Научу тебя одним ножом совладать с медведем. На охоте ты научишься бесстрашию, ловкости и силе. Все в жизни степной неспокойной пригодиться, – вдруг Андасбек замолчал, невольно нахмурил брови, и вздохнув, добавил с грустью и тревожными нотками в голосе:

– Эх, сынок, неизвестно, какие времена вас ждут. Один Аллах знает.

– И дедушка знает, – детским тонким голосом пропищал малыш.

Андасбек засмеялся:

– Дед твой не скрывает от тебя свои чудесные камешки? И что он тебе сказал?

– Ничего не говорит, – обиженно пожаловался на деда, – только играется сам, сам себе бормочет, все секретничает.

Отец улыбнулся: дед Асубай гадал на фасолинках, но только себе. Сколько бы кто ни просил, никому никогда ни за что в этом не признавался и не гадал. Как-то раз кто-то в ауле усердно докучал: «погадай, погадай», на что дед недовольно обронил: Коран запрещает гадать, и был непреклонен.

Во время обхода аула, улыбка сошла с лица Андасбека и досадное чувство овладело им: с тяжелым чувством отметил про себя, как износились юрты у аульчан. Некогда белоснежные юрты посерели, все больше стало юрт темных, просто из кошмы. На глаза бросалось, аульчане стали жить хуже. Внутри неприятно кольнуло чувство вины: он – старейшина аула, должен заботиться о благосостоянии своих аулов. Стало стыдно: что думают другие роды, может обвиняют его в жадности и эгоизме, мол о своих подопечных не заботиться? Неприятные мысли точили изнутри.

Андасбек со всеми здоровался, кого спозаранку встречал у юрт, немного задерживался, чтобы узнать, как у них дела, здоровье, жизнь. За это внимание его любили аульчане.

– Аксакал, аман есенсыз бе? Бала-шага аман ба? [Дед, все ли живы-здоровы? Как семья, дети?] – спросил он у старика, сидевшего у юрты.

– Ее-е, шырагым, омыр не болып кетти?! Балаларымыз кангып кетты, жумыс издеп. [Э-э, свет мой, что за жизнь пошла? Дети мои скитаются в поисках работы]. Мои сыновья ушли работать в города, в поисках работы до Зайсана дошли, золото добывают. Говорят, с раннего утра до поздней ночи работают, голову поднять не дают. Без отдыха работают. И нам помочь не могут. А мы со старухой здесь доживаем свои дни, снохи и внуки с нами, а кормильцев нет.

Оба тяжело вздохнули. Дед продолжил:

– Сыновья говорят, недавно бастовали все рабочие, требовали оплату поднять, время работы сократить, на отдых время дать, и слава Аллаху, добились хоть немного улучшения.

– Я слышал, русские рабочие учат их за свои права бороться, требовать все это, – ответил Андасбек.

– Возможно так и есть, сами как пойдем против начальства? Но нам помощи от сыновей нет. Снохи выкручиваются как могут, все хозяйство на них держится. Дай Аллах, лишь бы скот был. Будет скот, будет пища.

– Отец, если какая помощь нужна, обращайтесь ко мне, – отвечал Андасбек и шел дальше.

– Да благословит тебя Аллах, сынок.

Сделав обход аула, Андасбек вернулся к завтраку. Онгар вышла из дома и крикнула детям «идите завтракать, быстро, быстро, бегите, умойтесь и к столу». Дети знали, маму задерживать нельзя, у нее много дел, поэтому соскочили и побежали к роднику, умыли руки лица, напились холодной родниковой воды и побежали в дом. За круглым столом собрались отец Андасбек, дед Асубай, мама Онгар, младшая жена Андасбека, Алтынбала и все дети от двух жен. Прислуга Назыкеш разливала чай. Смуглая, худенькая, очаровательная Назыкеш, с черными как смоль волосами, длинными ресницами, в семь лет осталась сиротой. Ее родители – жатаки, заболели и умерли от холеры, родственники сами еле выживали, обуза никому не нужна. Онгар пожалела сироту и взяла к себе в прислуги. Назыкеш полюбила Онгар как родную маму и целый день крутилась около нее, помогая ей во всех домашних делах. К тринадцати годам умела вела все хозяйство Онгар, став ее незаменимой помощницей. Назыкеш всем сердцем полюбила многочисленную родню хозяев и была им безмерно благодарна за их доброжелательность, искренность, доброту и человечность. И сама стала родной для всего их большого семейства.

Дед обратился к младшим внукам, ласково поглядывая на них:

– Ну-ка, расскажите отцу, чему в медресе научились, что познали?

Не успели дети начать свой рассказ, как в дом вошел гость, Кулан, и громко здороваясь, прошел к мулле Асубаю, поздоровался за руки с ним, затем с Андасбеком, по-старшинству. Назыкеш, взглянув на Кулана, заволновалась, покраснела и молча налила чай. Она втайне влюблена в Кулана, и как только он вошел в юрту, сердце замерло, руки ноги онемели, голос пропал, стало жарко, голова склонилась к самовару, взгляд красивых глаз сверлил пол, и боясь шелохнуться, она еле дышала. Но, слава Аллаху, никто на нее не обращал внимания. Кулан же, сев за стол, пристально смотрел на дочь хозяина, сидевшую напротив него, Магрипу. Он не мог свести с нее взгляда, не в силах не смотреть на нее. Впрочем, Магрипа была той самой главной причиной, по которой он использовал любой повод приехать в аул. Девушка давно заметила влюбленный взгляд Кулана, и это льстило ее самолюбию. Впрочем, все дочери Андасбека привыкли к восторженным глазам мужчин, и уже твердо знали о своей красоте и силе красоты. После обычных слов приветствия, общих вопросов-ответов друг к другу, Андасбек спросил:

– Что за новость тебя пригнала к нам?

– Ага, в городе волнения. Русские крестьяне отказываются платить налоги в казну.

– Получается, и русскому народу тяжело живется в селах, городах?

– Тяжело, ага. Всему народу тяжело, и крестьянам, и рабочим.

– И налоги русские платят в казну?

– Платят, ага, и жалуются на непосильные налоги.

– Бий Мырза в прошлый раз говорил, соседи, украинские переселенцы, жалуются на начальство, на тяжелые условия и налоги. Что они такие же обездоленные, как и наши жатаки. В лучшем случае крестьянин имеет корову – влез в разговор Андас.

Кулан добавил:

– Среди народа в Верном ропот большой, будь то казахи, русские, дунгане, уйгуры. Всему народу нынче тяжело.

– Что народ говорит, о чем ропот?

– В городе народ и рабочие говорят, причина тяжелого положения народа – баи и управители, казахские, русские, казачьи, все. Рабочие заводов, фабрик, железнодорожные, типографские собираются на своих собраниях, состоят в своих тайных кружках и группах, и все твердят, что настоящими защитниками народа являются только большевики. Много рабочей молодежи привлечено большевиками в свою деятельность.

– Да, – задумчиво, медленно протянул Андасбек, – молодежь сегодня, как сухие сучки во время засухи и жары, вспыхивает от легкого дуновения и загорается ярким пламенем. Куда их поведешь, туда и пойдут. Получается, сынок, против царя сами русские выступают?

– Недовольства много в обществе, мырза. В городе повсюду слышится «Не доверяйте царскому правительству!», повсюду распространяют листовки – обращения к рабочим и бедным людям.

– Кто всем этим руководит?

– Социал-демократы, их называют большевиками.

– Что за выступления проводят?

– Требуют сократить рабочий день и повысить зарплату. Но листовки распространяют не только в городах и крестьянских селениях, станицах.

– Листовки дошли до аулов?

– Сейчас бурно распространяют листовки, переводят их на казахский язык и пересылают из аула в аул. Учителя, переводчики везут листовки в аулы, рискуя жизнью. Все больше и больше людей хотят борьбы против Ак патша.

– Значит народ просыпается на борьбу против царя?

– Да. Но народ не хочет и ханской власти. Говорят: «На что она нам? Веры нет в нее». И все больше людям нравятся слова и призывы большевиков. Большевики говорят, не нужны народу никакие правители, ни ханы, султаны, ни царь.

Андасбек молчал. Кулан смотрел на Андасбека и дивился, как сильно тот постарел за последний год… Через некоторое время Андасбек спросил:

– Кулан, на этот раз ты открыл свои глаза и уши. Ты увидел все то, что происходит вокруг. И это хорошо, держи открытыми глаза и уши. Народ спит, а нам спать нельзя. Про большевиков я слышал немного, но видимо это большая сила, чем мы думали. Собери мне о них побольше информации. Из того, что ты слышал, ты сам веришь большевикам, их призывам, листовкам?

– Я не знаю, мырза, кому и в кого верить? – замешкался Кулан, не ожидавший такого вопроса, и сомневаясь, медленно смущенно ответил – Я знаю только одно, я хочу прежней жизни в ауле, среди своего народа, без чужих.

– Эх Кулан, ходишь среди всего нового, в самой гуще событий, и так и не понял, что прежней жизни никогда не будет – вздохнув, своим обычным спокойным голосом протянул Андасбек, и снова замолчал. И уже весь завтрак молча сидел за дастарханом, изредка делая глоток чая. Кулан ожидал, внутреннее его смятение от всего происходящего вокруг будет улетучено решительным и боевым кличем Андасбек бая, что не бывать ничьей власти на казахской земле, кроме ханской, своей казахской. Он скакал всю дорогу сюда, думая, что сейчас его хозяин развеет все его сомнения, а вместо этого…

Кулан вышел из дома бая разочарованный. Вздохнул свежий аромат горькой полыни. Как хорошо в ауле, в родном доме! В городе он скучает по степи, по юрте, по скачкам. Он решил остаться в ауле, чтобы хоть немного побыть рядом с Магрипой, и ночью выехать в город. Но тут вспомнил, что родные его заждались. Он знал, не успел он въехать в аул, как кто-нибудь да сообщил о его приезде родителям, и они теперь ждут его. В ауле мигом все узнают, кто к кому прибыл. Бабушка с отцом с нетерпением ждали перед юртой. Увидев бегущего к ним мальчика, они заулыбались. Мать бросила дела и выбежала из юрты. Подбежав, он прежде всего подошел поздороваться с бабушкой. Посмотрев на бледного и худого внука, целуя его в лоб, запричитала:

– Что же это твориться, совсем моего внучка загубите, со своей учебой – недовольно заплакала бабушка, – голодом морят тебя в городе, мой мальчик?! Здоровье подорвете моему внуку и не нужно будет никакого ученья!

Кулан снисходительно улыбался, в городе никто не замечал его худобы и бледности, а здесь в ауле, упитанный и краснощекий народ.

– Покормите же моего внучека, восстановить нужно здоровье его, – не унималась бабушка, а Кулан ее обнял и приговаривал «не плачьте, аже33, все у меня хорошо».

Она его не слушала и продолжала плакать:

– Жил бы в ауле и каждый день ел бы мясо и пил сорпу, горя не знал бы!

Никто не стал перечить и спорить с бабушкой, хотя маму Кулана передернуло: «разве пастухам легко живется в ауле?» Подошедшая к ним Онгар, с младшими детьми, сыновьями Альмыханом и Имандыханом, по приглашению семьи, чтобы поддержать и разделить их радость от приезда Кулана стала объяснять бабушке:

– Сейчас времена изменились, аже. Тот, кто учен и знает русский язык, тому в жизни дорога белая. Андасбек желает всех сыновей в городскую школу устроить. Старших детей мой отец-мулла не разрешал, все по-старинке думал, а мы его обидеть не хотели. А этих, – показывая на Имандыхана и Альмыхана сказала – эти, говорит обязательно в русскую школу пойдут. И Куланом доволен. Большим человеком будет Кулан, аже!

От этих слов в юрте все заулыбались. Бабушка, стряхивая слезы, проговорила:

– Дай, Аллах, молюсь за него каждый день. Далеко, думаю, как он там один ходит? А если заболеет, кто за ним будет ухаживать…

Невестка, мать Кулана не выдержала, испугалась, что Онгар с Андасбек баем обидятся, отучили их сына в школе, стипендию платили, на работу важную устроили, большим человек стать помогают, а тут бабка причитает неблагодарная.

– Что вы причитаете? – отругала бабку и обратилась к Онгар: – Вам с мырзой спасибо за все. И приютили нас, к себе в аул пустили, от голодной сиротской доли спасли, хоть и дальние мы родственники. Столько помощи от Вас получили, – обратилась она следом к Онгар, – жизни не хватит отблагодарить. А Кулану больше всех повезло! На содержание в городе взяли, обучили. Да возблагодарит Аллах вас и вашу семью!

Кулан, просидев из вежливости с родными немного времени, все искал подходящий момент выйти. Бабушка тем временем усиленно его кормила, то бульон, то мясо побольше ему дает, то баурсаки. Когда все поели, благословили пищу, поблагодарили Аллаха и стали накрывать стол к чаю, Кулан вышел на улицу и пошел искать Магрипу. Неразлучные три сестры, Магрипа, Даметкен и Койсын шли к речке. У каждой в руке большой мешок. Кулан подскочил и взял из рук Магрипы и Даметкен мешки:

– Давайте я помогу.

Но мешки оказались легкими-легкими, и девушки засмеялись над ним. Кулан смутился:

– Что это вы в мешках несете? Думал тяжело вам…

– Пух для одеяла, – ответила Койсын, – а у тебя сейчас нет дел? Ты не поедешь в город?

– Нет, я немного свободен.

– Тогда помоги нам. Зачем зря бездельничать, когда хлопот в ауле невпроворот? Принеси горячей воды в ведрах к реке. Надо помыть шерсть.

Кулан притащил два ведра горячей воды. Девушки уже мыли пух в мешках в реке. Отправили Кулана за большими тазами. Как только он принес тазы, налил воды из ведра, помог девушкам вытащить мешки из реки, и пух положили в тазы. Магрипа мылом прошлась по пуху, затем она с Куланом голыми ногами стали топтать пух в тазе, чтобы хорошо промылась. Кулан счастливыми глазами смотрел на девушку, та уклонялась от его взгляда и смотрела вниз на пух. Койсын собралась было отправить Кулана за деревяшками для просушки, но Даметкен ей мигнула и громко сказала:

– Вы тут вдвоем заканчивайте сами, а мы с Койсын пойдем готовить нитки.

Даметкен схватила Койсын за руки и потащила. Чуть отойдя поодаль, прошептала:

– Не видишь, как он смотрит на нее? Пусть побудут одни – Даметкен отличалась особой добротой ко всем.

– Да, сестренка, вижу, вот только какой толк? – резко ответила Койсын – Магрипа засватана за другого, а Кулан бедный, у него нет скота для откупа и калыма. Зачем надеждой заполнять безнадежную затею?

– Может ты и права, – вздохнула Даметкен, – все же пусть пообщаются, на радость. Мне думается, Магрипе он тоже нравиться. Хороший парень, красивый, образованный.