Читать книгу Дом проблем - Канта Хамзатович Ибрагимов, Канта Ибрагимов - Страница 15

* * *

По закону «О выборах в СССР» у Мастаева Вахи, как председателя избиркома была ровно неделя для составления «итогового протокола».

Ранее «итоговый протокол» бывал готов, так сказать, ещё до начала выборов. В целом безальтернативные выборы, этот документ подтверждали, и Мастаеву лишь оставалось всё это с небольшими изменениями переписать, подписью и печатью подтвердить, утвердить и отправить в вышестоящую инстанцию.

На сей раз всё было гораздо сложнее: никакой шпаргалки и указаний сверху нет, все надо перепроверить, всё просчитать и каждый бюллетень своей подписью и печатью подтвердить. Словом, работы, требующей внимания, очень много. А тут мать Ваху словно вора за рукав:

– Откуда эти деньги? Если заработал, почему прячешь? Если за выборы, то почему много? Тебя подкупили?

– Никто меня не подкупал! – оправдывался сын.

– Такие деньги мы и за год не зарабатываем.

– Ну, пора и мне зарабатывать, – слегка пыжится Ваха.

– Смотри, сынок, худо-бедно, а я тебя честно заработанным куском хлеба вскормила. Попытайся и ты мою старость тем же куском прокормить… Мне много не надо.

– Так и будем в нищете жить?!

– Лучше в нищете, чем как «эти», – она ткнула пальцем вверх, как бы обобщая всех жильцов «Образцового дома».

– А что, они плохо живут? – искренне удивился сын.

– Живут без Бога… Оттого столько проблем в нашей жизни.

– Что-то я не вижу проблем у наших жильцов, – усмехнулся Ваха.

– Да, вроде, ты прав, – после долгой паузы согласилась мать. – Однако я почему-то им не завидую… А эти деньги верни.

– Мне их Кныш дал, – как тайну прошептал Ваха.

– Хм, а разве Кныш не живёт в «Образцовом доме»? Или ты забыл историю про кроссовками? Попрекнут, вновь подавимся.

Наверное, будучи под впечатлением от этого разговора, Ваха на следующий день, подводя итог выборов, в последней графе «краткое резюме», что было просто для проформы, написал: «Первые свободные выборы, впервые руководитель – чеченец!».

– Хе-хе, – прочитав это, едковато усмехнулся Кныш. – Дурак ты, Мастаев. Лучше бы выбрали русского, чем русского зятя… Не понял? – Кныш закурил. – Собирайся с отчетом в Москву.

В отличие от Кныша, на заседании в столице отметили, что итог выборов в Чечено-Ингушетии логичен, закономерен и, в целом, носит положительный результат, так как страна решительно движется к западным стандартам жизни и поддерживает независимость всех территорий, в том числе и самой России.

– А что, Россия от кого-то зависит? – реплика из зала.

– Да, необходим сброс лишних территорий, надо временно освободиться от балласта.

– Что вы имеете в виду?

– Все так называемые союзные республики, в том числе, возможно, и некоторые автономии.

В зале начался нешуточный спор. Дело чуть не дошло до драки, одни считали, что великую державу надо сохранить, другие поддерживали высказанное мнение.

– Прекратите, прекратите, – призывал к порядку ведущий. – Давайте лучше выслушаем, что скажет вновь избранный представитель Чечено-Ингушской АССР.

Это предложение оказалось почему-то сверхинтересным, и в зале моментально наступила тишина.

– Товарищи, я благодарю вас за оказанное доверие, – начал руководитель республики.

– Что он несёт? – вырвалось у Мастаева, он глянул на рядом сидящего Кныша. – Народ его избрал.

– Не шуми, – локтем ткнул Кныш Ваху, – слушай дальше.

– Товарищи, – продолжал выступающий, – я обещаю честно придерживаться курса, избранного нашей партией, – он ещё долго говорил, как было принято на партийных собраниях, отчего Мастаев уже стал зевать, как под конец ударная интонация: – Я вас всех приглашаю в Грозный! Моя дорогая супруга Ольга Николаевна так вкусно готовит русские щи, ну, и коньяк у нас отменный.

– Во! – вновь ткнул Кныш Мастаева под ребро. – Слышишь, что наш зять говорит?.. Хе-хе, пойдём курить, а их трёп мне давно известен.

Они вышли на лестничный пролёт, где можно было курить: там мусор, плохой запах, сквозит, уныло гудит вентиляция. Курили молча, как под конец Мастаев спросил:

– А-а-а что будет дальше?

– Хреново, – сплюнул Кныш. – Все суки продажные.

– И вы им служите?

– Служу и я, и ты, и все мы! Отныне вот наш кумир, царь, Бог! – он достал из кармана зелёненькую бумажку.

– А что это? – удивлён Мастаев.

– А ты ещё не знаешь? Ха-ха! Вот идол нынешнего поклонения. Смотри, пощупай, понюхай. Доллар! Вот хозяин твой и мой, и всех, кто здесь сидит.

От этих слов Ваха скривился, бросил окурок, хотел вернуться в зал.

– Постой, – остановил его Кныш. – Там ещё два часа будут болтать, а вывод один: доллар лучше, чем серп и молот. И это правда, а если хочешь оспорить – вновь в нищете живи… Но у нас ныне «бабки» есть. Так что пошлём всех к чертям. Пошли в ресторан водку пить, икрой заедать… Вот наш выбор! А то жили в труде и в нужде, «Образцовый дом» содержали.

Огромная гостиница была закрыта на спецобслуживание, наверное, поэтому и ресторан был пуст. Ваха пить не любил, как говорится, только пригублял. Зато Кныш налегал за двоих, отчего вскоре у него совсем язык развязался. Говорили о прошедших выборах:

– Конечно, результат для меня неожиданный, – говорил Кныш, – хотя здесь, в Москве это считают прогнозируемым… А ведь могло быть и хуже. Вдруг народ взял бы и выбрал Якубова. Кладовщик. Ты знаешь, какая дрянь? Да откуда тебе знать… Впрочем, Ваха, сынок его Асад похлеще отца. Вот это ты знаешь.

Мастаев ничего не ответил, только заёрзал.

– А хочешь, я тебе кое-что про Марию скажу, – ехидно хихикая, вдруг объявил Кныш, пригвоздил к себе внимание собеседника, и тогда продолжал, не торопясь: – Как известно, ты любил на телефонную будку залезать, в окно Дибировой заглядывать.

– В-в-всего т-т-три, – вспыхнул Ваха, – и не заглядывать, а цветы за музыку дарил.

– Не важно. В общем, Якубов Асад эту твою проделку хотел использовать. Зная, что Марию выдают за Бааева Альберта, он накануне позвонил ей и сказал, что ты залез на телефонную будку, а это заметил её брат, Руслан, и теперь идёт меж вами драка не на жизнь, а на смерть. Так Асад хотел наивную Марию выманить и умыкнуть. Это у него почти что получилось, – Мария выбежала на улицу в одном халате, но поскользнулась – был мороз, скользко. Остальное тебе, я думаю, известно.

– Откуда вы это знаете? Вы что, прослушиваете всё?

– Мастаев, не задавай глупых вопросов. Лучше выпей, трезвым сейчас жить тяжело.

– Я пойду, устал.

Всю ночь Ваха не спал. Кныш растеребил еле заживающую рану.

Утром Мастаев хотел ещё кое-что спросить у Кныша, но его не было за завтраком. Дверь заперта, администратор сказала, что Кныш спозаранку куда-то ушёл. И тогда Ваха, дабы забыться, решил пройтись по центральным магазинам столицы что-либо купить себе, матери, благо деньги, что дал ему Кныш за выборы, он не вернул, припрятал.

Обошёл ЦУМ и ГУМ, устал, всё тело болит, словно он пил накануне. На прилавках почти ничего нет, только барахло. Правда, продавцы да какие-то непонятные личности, видя, что он приезжий, увиваются вокруг, все предлагают. И вот шуба. Какая шуба для матери! Очень дорого, даже всех его денег не хватает, но ему идут навстречу. В какой-то примерочной он внимательно осматривает товар, даже просит какую-то женщину примерить. Упаковывают. Его вежливо провожают чуть не до гостиницы. Как он рад, звонит в Грозный, а матери дома нет. А он хочет ещё раз полюбоваться своим подарком, а там – тряпки… Он спешит в магазин. Продавцы пожимают плечами: у них шубами не торгуют, а с примерочной – помогли.

А милиция его самого отвела в отделение. Спрашивали – откуда такие деньги. Что, на Кавказе деньги на деревьях растут? А вечером Кныш добил:

– Наказ матери исполнять надо, сказала она тебе: «Верни деньги», а ты ослушался.

– Вы и это подслушали? – всё ещё поражается Мастаев.

– Не задавай глупых вопросов, вы на весь двор шумели, – ухмыляется Кныш. – Пошли лучше в ресторан, я угощаю, – и уже в коридоре: – А знаешь, с этими демократами гораздо лучше, нежели с коммунистами. С коммунистами голый энтузиазм, и я вечно в долгах, попрошайничал. А теперь сам угощаю. Знаешь, это тоже кайф… А деньги частично восполню: на своём заводе ты премию за выборы получишь.

Действительно, вернувшись в Грозный, на свой строительный комбинат, Мастаев узнал, что ему выписана приличная премия и полагается зарплата за пару месяцев. Но в кассе денег нет, да и сама стройка приостановлена, а секретарь парткома Самохвалов на Мастаева кричит:

– Это ты со своими «свободными» выборами доводишь страну до развала. Вот тебе свобода – бери! Теперь питайся «свободой»!

Для Мастаева это был нешуточный удар. Ведь он работал не столько за деньги, сколько в надежде получить квартиру в строящемся доме. Каких-то полгода и объект был бы сдан. И это не только собственное жилье, это избавление от мук, не будет видеть жильцов ненавистного дома, в том числе и Марию, и её мужа, и брата, и соседа Асада Якубова. И его мать не будет более их подъезды убирать. Всё это было очень тяжело, и вместе с тем, он как-то поймал себя на мысли, что если бы вновь был выбор, за что бы он теперь проголосовал? Твёрдо – только за то, что есть: народ должен определять свой путь, пусть иногда и с ошибками. И должна быть борьба для развития, а не «итоговый протокол», что доставит откуда-то Кныш, под который надо подстраивать всё бюллетени выборов.

Вот с такой, можно сказать, политически взвешенной позицией подошёл Ваха к своему двадцатипятилетию, как раз шёл 1990 год, в стране Советов уже не назревали, а во всю прыть шли перемены. И неизвестно, к чему могли привести политические новшества, а вот экономика пошла вспять, и Мастаев это ощутил на себе. Его строительный комбинат полностью прекратил работы: нет средств. Всем работникам предоставили «отпуск без содержания». А в это время цены на все товары резко побежали вверх, и советские люди узнали, что такое не просто инфляция, а галопирующая инфляция.

Жить на одну зарплату матери-уборщицы почти невозможно. А ведь Мастаев не только крановщик, но и слесарь-газоэлектросварщик. Идет на стихийно образовавшуюся в Грозном «биржу труда» (даже терминология стала меняться). Там время от времени попадается разовая работа и кое-как Мастаевы сводят концы с концами. Однако экономический кризис набирает оборот, появляется новое страшное слово – безработица.

Казалось бы, кризис должен был породить ностальгию по прежней жизни в СССР, однако Мастаев, уже смутно представляя муки «эпохи перемен», жаждал почему-то всего нового, демократического, свободного. И, уже имея кое-какой политический опыт, сам для себя он сделал небольшой опрос и получилось, что большнинство за обновление и перемены. Словно отвечая этому требованию масс, выходит закон «об отмене монополии государства на многие виды производства, в том числе и алкоголя; провозглашается, помимо государственной и колхозно-кооперативной, ещё и частная собственность. Это была уже полная капитуляция марксистско-ленинской теории – базис коммунизма рушился. И тогда мало кто осмеливался вслух произнести, что Советскому Союзу – конец, вместе с тем, всё это было налицо, само государство теряло контроль. И если бы до этого провозглашаемое братство и равенство не кое-как, а с неким успехом соблюдалось, то теперь, когда государственный контроль явно затушевался и частная собственность разрешена, а значит деньги и богатство получили легитимность, в обществе произошёл резкий раскол. Сразу стало ясно, кто богатый, а кто бедный. Богатство уже не надо было скрывать, а наоборот, оно приветствовалось, к нему надо было стремиться, можно демонстрировать. И как результат – во дворе «Образцового дома» появились иномарки, на них приходили смотреть со всего города. И тут неординарное событие: впервые вокруг «Образцового дома» поставили шлагбаум, наряд милиции, через двор прохода нет. Это ещё не частная собственность, но уже явное расслоение общества. И богатые хотят отгородиться от бедных – только так им теперь удобно жить.

Всё это отразилось на быте. Это раньше Баппа Мастаева, хоть и уборщица, а труженик, и отношение к ней было уважительное, даже с неким почтением. Теперь же всё изменилось: уборщица – это уборщица, просто обслуга, и отношение к ней и к её сыну соответствующее.

Ваха этого вынести не мог: произошла, уже ставшая привычной перепалка с Асадом Якубовым. Драки не было, но молодые взялись за грудки, и тут же милиция: виноват, конечно, Мастаев. А блюстители порядка не отрицают: государственная зарплата – копейки, и они существуют за счёт складчины богатых жильцов, и понятно, кого они обязаны оберегать.

– Я пожалуюсь вашему начальству! – ищет справедливости Мастаев.

– Ха-ха, так мы с начальством делимся. А ты, если хочешь стать человеком, заработай, как они, не то и тебя в «Образцовый дом» не пустим.

– Какой «Образцовый»? Дом проблем!

– А, значит это ты надпись делаешь? Нам об этом намекали.

Мастаева хотели провести в отделение для беседы, но вмешалась мать: быстро стёрла всем надоевшую надпись. На следующее утро надпись появилась снова. Милиционер божится, что караулил на совесть и удалялся лишь на пять минут по нужде. Вновь все косо глянули в сторону чуланчика Мастаевых. Сам Ваха поглядывал на второй этаж, не появится ли Кныш, однако Кныш как уехал после выборов в Москву, так и не появлялся.

В новых условиях труд Мастаева не востребован, а жить надо. И он опять решил попробовать себя на предпринимательском поприще. В городе дефицит продовольственных продуктов, на базаре всё втридорога. Вот и поехал Ваха в свое высокогорное село Макажой, куда не каждый торговец сунется, не посмеет: далеко, трудно. А в Макажое столько альпийских земель, столько же скота и овец. А сколько припасено масла, сыра, мёда и кожсырья.

Мастаев ничего не покупает, он нанял грузовик и берёт продукцию на реализацию, в Грозном всё оптом продает, не хапужничает, четверть от прибыли себе, остальное сельчанам. Деньги зарабатывает не ахти какие, да жить безбедно можно. И он уже втянулся в это, не столько торговое, а посредническое дело, как однажды утром Кныш перед ним:

– Был пролетарием, стал торгашом. Хе-хе, почём мясо вяленое? А мёд? Ой, аромат! – он попробовал мёд. – Кстати, ты в курсе, что выборы на носу?

– К-к-какие выборы? – неожиданное появление Кныша немного взволновало Мастаева.

– Хм, все только об этом говорят… Впрочем, ты всегда далёк от политики, поэтому востребован. Будешь участвовать? Выборы в республиканский Верховный совет.

– А-а-а «протокол» готов?

– Не неси чушь! Выборы свободные, абсолютно демократичные, так сказать, надо народ познать… Так что?

– Я готов!

– Ишь, ты, заразился. А вообще-то у тебя и выбора нет. Просто я хотел тебя проверить на стойкость.

Получив в подарок баночку мёда, Кныш, как явился, так и исчез в толпе, а в это время мать Вахи пришла:

– Не знаю, сынок, что произошло, да только все ко мне уж больно уважительно обращаться стали, а сам Якубов вчера в гости пришёл, торт принёс, тебя спрашивал… И вот ещё, – она протянула конверт со знакомым штемпелем.

Как предписывалось, в уведомлении, явился Мастаев к «Дому Политического Просвещения». У него ещё было минут пятнадцать, и он, как всегда, курил под берёзками, вдруг видит секретарь парткома Самохвалов по мраморным ступенькам торопится. Ваха побежал за ним, а в фойе уже никого нет.

Ему следовало пройти в сектор «Гласности, Демократии, Свободы», но он отчего-то определил, что Самохвалов так быстро мог пройти только в близлежащее «Общество „Знание“. Пройдя туда, Ваха по густым клубам дыма понял, что Кныш здесь. Он прошёл в кабинет. На столе странная газета, почти пустая, и лишь местами статьи с необычными заголовками: „Демократия – Свобода – Богатство“; „Пусть лучше мир прогнётся под нас“, Группа „Машина времени“, вопреки всему выступит в Грозном»; и на последней странице, там, где всегда были материалы о спорте: «Виктор Цой – кумир современной молодежи», «Фильм „Игла“ – лучшее творение десятилетия».

Услышав голос Кныша, Мастаев осторожно прошёл в небольшую комнату, где прежде не бывал: во всю длину стены окно, за стеклом видны Кныш и Самохвалов, а звук, словно они здесь.

– Ты, кадровый офицер, – кричит Кныш, – пьяница! Я сколько раз за тебя ручаюсь, а ты вновь в бутылку! Вновь опоздал! Дрянь! – и следом несусветный мат, так что и Мастаев испугался, быстренько покинул укромное место, постоял в фойе пару минут и ровно в десять поднялся на второй этаж в сектор «Гласности. Демократии. Свободы», а там уже Кныш за столом сидит, курит, глядит исподлобья:

– Мастаев, – голос Кныша не узнать, рычит, – ещё раз не туда нос сунешь – в расход. Понял? И молчать! – Кныш встал, прошёлся по комнате и уже более мягким голосом: – Богатеи, будут взятки совать, – он испытующе посмотрел на Мастаева. – Свобода! – развел он руками. – Так что это тоже тебе решать. И последнее: будет много нового, любопытного. Не удивляйся, мы растём, и работы очень много.

Работы у Мастаева оказалось, действительно, много. И всё, как предсказывал Кныш, очень любопытно. Прежде всего то, что в депутаты подались почти все жильцы «Образцового дома», в том числе и сам Кныш и его жена. У каждого кандидата своя предвыборная программа. И когда твёрдо выяснилось, что Мастаев взяток не берёт, кандидаты вынуждены были пойти в народ. И сколько полезных дел они сделали ещё до выборов в надежде получить голоса. Так, Дибиров пару месяцев вообще не пил, каждый день встречи с избирателями, сам подтянулся, и обществу польза: для трёх школ купил музыкальное оборудование (жена подсказала). Премьер Бааев не так богат, но он воспользовался бюджетом: направил деньги на детские сады и дом престарелых.

Пожалуй, больше всех выложился Якубов: бесплатный концерт; в каждую квартиру продуктовый набор: колбаса, сыр, водка; купил две мусороуборочные машины для города и обещает всеобщее благоденствие после его избрания.

Кныш тоже не остался в стороне: его предвыборный упор на пенсионеров, он клеймит отщепенцев компартии, воспевает «Интернационал», вручает грамоты и другие награды СССР, обещает уничтожить мировой империализм и его главу США.

Это действительно были выборы, нешуточная борьба, задействованы все и всё, словно люди знают, что от этих выборов зависит их будущее. На одно место более десятка претендентов, поэтому оживились все слои общества, и это всё проявилось в день голосования – с утра очереди к урнам, на участках многолюдно, представители каждого претендента ревностно следят за порядком и никакая милиция не нужна.

Для подведения итогов голосования дана неделя, но Мастаев к утру уже подготовил предварительный протокол.

– 98% проголосовавших! – читает Кныш протокол. – удивительная активность масс! Да, сознательность, сплочённость высокие! Люди ждут перемен… А ведь из «Образцового дома» никто не прошёл. Не любят нас люди.

– Может, я вам немного цифры подправлю? – не без сарказма предлагает Мастаев.

– Не хами!.. Смеётся тот, кто смеётся последним. И вообще, ты-то чему радуешься?

– Радуюсь свободе, демократии!

– Получишь хаос, анархию и бардак!