Читать книгу Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой - Карел Коваль - Страница 5

– 1 —

Был 11-й день января 1787 года. Заснеженной дорогой мчался в сторону Праги почтовый экипаж, из него выглядывало несколько голов. Сероголубые прищуренные глаза близорукого мужчины, тёмный взгляд усталой дамы, и меж ними третья личность жадным взглядом высматривает могучие ворота с возвышающимися над ними башнями, похожими на пики средневекового войска.

Почтальон весело трубит, объявляя о въезде в город. Его труба оживила серое бытие тишины, и радостные звуки затрепетали над буйными гривами коней, почуявших уже близкий конец путешествию.

Повозка останавливается перед Новыми воротами, и почтальон говорит пассажирам, чтобы приготовились к проверке паспортов и таможенному контролю. Тот, наиболее шустрый из троицы, выскочил наружу и запрыгал на одной ноге, как мальчишка.

«Я чувствую себя скрученным в бублик, как бы мои ноги окончательно не отмёрзли!»

Дама в экипаже снисходительно улыбается, глядя на подскакивающего мужичка в кармазинновом тулупе, который вовсе не обращает внимания на строгого таможенника и старательно дует себе на руки. Но вот он вздрогнул: от ворот вылетела великолепная каденция кларнета.

Мужчина перестал подпрыгивать и смотрит в сторону предполагаемого музыканта на пражских стенах, которого не видно. Казалось, сами стены пробудились ото сна, и среди облаков вдруг засветило солнышко. Кларнет ликовал и выводил настоящие чудеса, а между тем таможенник внимательно осматривает документы. Вдруг он побледнел, и его официальный тон сменился весьма любезным:

«Господин маэстро Моцарт? Простите, пожалуйста, вы тот самый, кто сочинил Фигаро?»

Моцарт замер. Такого с ним ещё никогда не случалось. Он кивнул головой, дескать, да, я – Моцарт. Офицер щёлкнул каблуками, взял под козырёк и воскликнул:

«Приветствую вас сердечно! Если бы знал мой друг! Вы его как раз слышите, он всегда играет на кларнете, когда свободен. Как он будет сожалеть, что не смог увидеть вас! Приветствую вас, пан маэстро, пусть вам всё понравится в нашей Праге!»

Моцарт не верит своим ушам, но таможенник улыбается ему так дружелюбно, будто они давнишние знакомые. Тут из-за широкой спины офицера выплывает ученик пекаря с корзиной булочек на голове. Он вышел из боковых ворот, насвистывая на ходу «Non piu andrai…»

«Вот, пожалуйста, мальчишка свистит из „Фигаро“!»

Точно! Причём в оригинальной тональности. С-dur! У этого мальчишки абсолютный слух! Туфли отбивают такт, белеют босые пятки, булочник горделиво шагает. Моцарт покраснел от удовольствия, хотя прежде был бледный как снежинка. Он подбегает к приоткрытой повозке:

«Констанция, слышишь, погляди! Слышишь его, Хофер, выходите посмотреть!»

Но Констанция не выходит, лишь улыбается благосклонно, а Хофер выйти не может, ему мешают ноги Констанции, закутанные в овечьи шкуры. Но он хоть взглянул на пекарского ученика через замёрзшее окно. Своей тёплой рукой он проделал кружок среди морозного рисунка, и в нём был виден марширующий краснощёкий мальчик, энергично насвистывающий на ходу Фигарову арию «Non piu andrai…»

Моцарт был готов броситься к тому мальчишке, но Констанция говорит, чтобы он уже заходил внутрь, и таможенник по-приятельски провожает радостного и изумлённого маэстро к экипажу, кланяясь при этом и высказывая пожелания «многих удовольствий господам в нашей Праге».

А Моцарт всё продолжает высматривать мальчика, выкручивая голову, глядя через просвет в замёрзшем окошке, проделанный Хофером, и слёзы умиления покрывают его глаза. Он не может вымолвить ни слова. Почтальон снова затрубил в рожок, и экипаж через Новые ворота въезжает в Прагу.

– 2 —

Люди с любопытством провожают взглядами трубящего почтальона. Экипаж мчится по Гибернской улице, проезжает Прашну брану, едет по улице Целетной. Повсюду оживлённо и весело, как обычно на Мясопуст. Возбуждённый Моцарт теребит Констанцию, своими коленями толкает колени Хофера, а тому тоже передались веселье и радость его друга.

Можно ли представить большее счастье для сочинителя, нежели, приезжая в чужестранный город, быть встреченным собственной мелодией, которую беззаботно насвистывает совершенно незнакомый, самый обыкновенный подмастерье. Хофер читал всё это в глазах Моцарта, да и Констанция тоже старалась повеселеть, хотя и замёрзла, и утомлена, ей это сначала не удавалось, как тем двоим, но и она растаяла вскоре, глядя на расшалившихся мальчишек.

При въезде на Старомнестский ринк перед ними развернулась пёстрая картина ожидания курантов. Все прильнули к окнам, да налету лишь заметили голосистого петуха, прокукарекавшего двенадцатый час. И немедленно вслед за ним забубнили низкие звоны с Тынских башен.

Их величественное звучание сопровождает путешественников по узкой Йезовицкой улице, встречные повозки лишь мелькают за окном. Тротуары заполнены зеваками, глазеющими на трубача. У Клементина извозчик вынужден сбавить ход, слишком много нагромождено экипажей, а на Кржижовницкой площади и вовсе пришлось остановиться.

Моцарт высунулся из окна и увидел великолепную картину. Они стояли на восхитительной площадке, перед ними возвышалась могучая Старомнестская башня, а за нею, как во сне, парили Градчаны. Прага, мать городов чешских, величаво закутанная искрящимся белым плащом, сияла в полуденном солнце.

«Вот он, стобашенный город Мысливечка», – с волнением говорит Моцарт, – «он мне рассказывал о нём в Италии, всегда с горящими глазами, так, будто видел его перед собой».

Повозка снова начала движение. Проехали через готические ворота, и когда выехали на Каменный мост, Моцарт схватил свою жену за руку, воскликнув:

«Констанция!»

И она вместе с ним выдохнула:

«Амадей!»

И Хофер прошептал:

«Амадей!»

Это была белая сказка, по которой они продвигались, направляясь вверх к Граду. Изумительный вид на белые башни, закутанные туманом, сверкающим и искрящимся. Напротив них выступают огромные фигуры древних статуй. Вот крест с золотым Христом, а над ним надпись на древнееврейском. Тут же к ним склонился Святой с сердцем на ладонях протянутых рук.

А рядом Моцарт разглядел арфиста, прихрамывающего с арфой на спине. А вон за ним такой огромный Турок, на него как раз указывает кучер своим кнутом. Его длиннющие усы, покрытые снегом, напомнили Амадею какой-то персонаж из сказок «Тысячи и одной ночи».

Перезвон колокольчиков украшал этот ангельский проезд по Каменному мосту. Вот они приближаются к Малостранским башням, въезжают в Мостецкую улицу, и кучер снова размахивает кнутом, показывая огромную шапку костёла святого Микулаша. К нему-то повозка и направлялась.

Въехали на Влашскую площадь и снова на быстром ходу увидели огромное скопление народа, копошащегося в полуденной спешке и суматохе, и поверх всего взлетает восхваляющий колокольный перезвон всех храмов стобашенной Праги.

Моцарт ещё разглядывал на фасаде дома по правой стороне картину на сюжет из евангелия, а они уж заворачивают к почте, к угловому дому с призмовидным эркером, где повозка останавливается, и кучер объявляет:

«Мы на месте».

Открывается дверка, и появляется лакей с учтивым вопросом, не имеет ли он честь разговаривать с господином капельмейстером Моцартом из Вены.

«Конечно, это я!»

«Пан граф Тун прислал меня к почте, чтобы встретить вас и сопровождать дальше».

Лакей присоединился к кучеру, и экипаж снова тронулся, вот он заворачивает от почты в боковую узкую улочку и движется в гору на самый верх. Моцарт смотрит в окошко, видит высоко над собою петушка на башенке дома, перед ними раскрываются железные ворота Тунова дворца «У железных дверей», и путешественники въезжают во двор. Пригожие юноши в ливреях подбегают со всех сторон, разбирают багаж, распаковывают шубы и провожают знатных гостей к главному входу.

– 3 —

Моцарт ещё раз бросает взгляд на оставшийся позади таинственный белый город с полным отсутствием какой бы то ни было жизни в его окнах.

Господа поднимаются по лестнице, сопровождаемые камердинером графа Туна, входят в хорошо протопленный большой вестибюль, и перед ними предстаёт сам высокочтимый Ян Йозеф Антонин граф Тун, старый друг Моцартов, и с ним приветливая пани Альжбета:

«Наконец-то вы у нас, однако, как же долго вы добирались, хорошо ли вас встретили?»

«Чудесно! Прага сразу покорила моё сердце. Мне казалось, будто приехал я в родной Зальцбург, у нас тоже стоит город на высокой горе, и въезд тоже через мост. Но ваш Каменный мост действительно, как о нём говорят, красивейший мост в Европе. Это было потрясающее ощущение, будто въезжаешь в древний мир. Он мне напомнил Ангельский мост в Риме. Но пражский намного более величественный, как говорится, музыка века!»

Граф Тун кивает головой, дескать, очень приятно, господа, поговорим за обедом. Мартин отведёт гостей в приготовленные для них комнаты, а пока расстанемся ненадолго. Красивая белая голова великого старца с ласковой улыбкой склонилась, а Моцарт с Констанцией и другом Хофером с глубоким поклоном прошли за Мартином, приставленным к ним для услуг.

Лишь только скрылись с глаз графской семьи, Моцарт подпрыгнул, и если бы не строгий взгляд Констанции, он обогнал бы уже важно выступающего Мартина, который провожал гостей по лестнице на третий этаж в отведённые им покои.

Для Моцарта и его супруги предоставили три большие комнаты, соседствующие с четвёртой, предназначенной для их друга Хофера. Багаж уже был на месте, и началась суматоха с умыванием, переодеванием, потому что, как сказал слуга Мартин, вот-вот прозвучит колокол, созывающий к обеду.

Служанка помогает Констанции одеваться, поправляет белый парик, пристраивает чёрное сердечко на розовое личико, в то время как Моцарт, умываясь, тихонько насвистывает «Non piu andrai», заразившись от пекаря-подмастерья, который не шёл у него из головы. В ту минуту он вспомнил о нём и потому снова пришёл в прекрасное расположение духа. Но вот его позвал цирюльник, искусный мастер, и сразу запахло мылом.

Внезапно чуткие уши Моцарта уловили тихий звук флейты, ей отозвались гобой с виолончелью, затем валторна, как далёкий лесной рог и, наконец, звуки настраивающихся скрипок. Выплеснула виртуозная каденция кларнета, подобная той на замёрзших стенах при въезде в Прагу. Моцарт остановил бритву цирюльника и прислушался.

Да, это те самые знаменитые чешские духовые, которых он узнал ещё, будучи ребёнком, когда хаживал с папенькой на репетиции архиепископской капеллы, то были блестящие мастерские звуки мангеймцев, то есть – чехов. На несколько секунд Моцарт замер, но вот цирюльник вновь взялся за бритву и заспешил, чтобы больше не мешкать, потому что Констанция уже стоит в дверях:

«Я готова, Амадей, поторопись!»

Моцарт шаловливо вытянул губы:

«Пункититити ослеплён красотой Шаблы Пумфы и не может дальше бриться, он просит снежную королеву отступить на минутку в свои комнаты, абы негодный отрок смог закончить свой туалет и предстать к её услугам в полном параде»

Констанция, на ходу окрещённая теперь Шаблой Пумфой, пребывала в хорошем настроении, сияла в прекрасном розовом кринолине, расшитом венками из цветов. Она с важностью кивает головой:

«Так и быть, Пункититити, я жду только до тех пор, пока досчитаю до ста».

Моцарт лишь моргнул, и бритва вновь полетела по щеке, порозовевшей, однако, от неожиданного удовольствия. Вот Мартин принёс тёплую воду, помогает весёлому господину в завершении туалета, надевает новый зелёный бархатный сюртук с золотыми пуговицами, прежде аккуратно запудрив его густые каштановые волосы, заплёл их в крепкую косу, завязал бордовой лентой.

Моцарт с театральной важностью предстал перед зеркалом, несколько раз повернулся боками и объявил:

«Имею честь сообщить, мы можем отправляться. Пожалуйста, Мартин, будьте так любезны, зайдите к нашему другу господину Хоферу, скажите, что мы готовы».

Мартин вышел, и Моцарт бросился в комнаты Констанции, перелетел через порог и торжественным менуэтовым шагом приблизился к Шабле Пумфе, предлагая её руку, чтобы проводить в столовую. При этом, бросив на неё нарочито важный взгляд, пропел:

«Что я вижу, моё личико, на нём какая-то пушинка…»

Констанция испугалась:

«Где?»

«Вот тут, и хотя я умираю от голода, я всё-таки эту пушинку с щёчки сдую…»

Сделал вид, что хочет сдуть, а сам, плутишка, чмокнул её прямо в милые губки.

Тут раздался звон колокола, и двери растворились. Вошёл слуга Мартин:

«Смею пригласить маэстро и милостивую пани!»

Амадей с шутливым поклоном предложил Констанции руку, и они отправились вслед за Мартином, у лестницы их ожидал скрипач Хофер, а навстречу летела великолепная каденция кларнета.