Читать книгу Двойная эмиграция - Катарина Байер - Страница 8

Рано утром следующего дня нас разбудили два немецких солдата, приказав одеваться и идти на завтрак. А сразу после завтрака начался кровавый кошмар вперемешку с криками, стонами, воплями. Дикие рабочие будни, состоящие не из дня и ночи, а из частей человеческих тел. Дни и ночи перемешались, времени на отдых не было вообще. О еде мы напрочь забывали. Солдат привозили одного за другим – мы их очищали от грязи и крови, потом штопали, перевязывали и выхаживали. Выходить удавалось далеко не всех – примерно каждый пятый раненый умирал. В перерывах между штопками и перевязками надо было ещё успевать принимать от санитаров, сопровождавших раненых, документы, регистрировать поступивших, выписавшихся и умерших в разных журналах, формировать списки умерших солдат и отправлять их с курьерами в разные инстанции…

В нашем полевом госпитале было восемь врачей-хирургов. Все они целыми днями были заняты на операциях, а мы им помогали, как могли. Каждому врачу по штату полагалось иметь пять-семь медсестёр, и наш госпиталь, казалось бы, просто кишмя-кишел медицинским персоналом. Однако, раненых было так много, что мы работали по полторы-две смены подряд.

Перед сложными операциями врачи заставляли нас вкалывать солдатам морфий, чтоб они не чувствовали боли. Самое интересное начиналось потом – после операции, когда солдаты отходили от наркоза…

В послеоперационном блоке в этот момент должен был обязательно находиться офицер-дознаватель, который тщательно фиксировал в толстой тетради результаты их поведения, а солдаты изощрялись кто во что горазд, порой начиная вести себя совсем неадекватно: кто орал песни, кто дико ругался страшными словами, кто во весь голос кастил своё начальство, кто вспоминал любовные приключения, а кто-то начинал говорить совершенно не на немецком языке… Таких солдат после их иноязычных высказываний куда-то увозили, и мы их больше не видели… Конечно, мы догадывались, что с ними происходило, но обсуждать это не рисковали – война есть война.

Немцы вообще народ очень закрытый – они не считают правильным, (в противовес русским) вести друг с другом душещипательные беседы, делиться радостью или горем. Они привыкли все свои проблемы решать сами, ни на кого не надеясь и ни с кем лишний раз не откровенничая. Прожив шестнадцать лет в Германии, я имела возможность убедиться в этом многократно. Но та атмосфера страшного недоверия, которая окружала нас в этом госпитале, пугала всех – и врачей, и медсестёр. Мы опасались не только офицеров-дознавателей, которые только и шмыгали по узким госпитальным коридорам туда-сюда – мы боялись даже друг друга. Ни о какой дружбе сейчас речи не шло, хотя до начала войны мы вместе с некоторыми из сестёр милосердия служили в Мюнхенском госпитале и даже немного приятельствовали. Но страх за свою собственную безопасность разрушил даже эти приятельские отношения.

Мы знали, что по требованию офицера-дознавателя некоторые врачи умышленно заставляли нас вводить некоторым солдатам, подозреваемым в неблагонадёжности, приличную дозу морфия, а потом приглашали офицера-дознавателя в послеоперационный блок. Нередко врачи и сами писали доносы на раненых солдат, если замечали в их поведении что-либо странное. Манипуляции с морфием держались в строжайшем секрете, однако мы с медсёстрами, конечно, кое о чём догадывались. И всё же мы не сомневались в правильности происходящего – война есть война, надо – значит надо…

Однажды у нас пропали несколько шприцов и несколько ампул с морфием – прямо из шкафчика в операционном блоке. Начался жуткий переполох, допросы, обыски! Подозревали всех подряд! Через несколько дней нашли похитителя – солдата-наркомана, который ещё до войны увлёкся этим зельем, и, получив во время операции дозу морфия, уже не смог без неё обходиться. Вскоре он исчез из госпиталя так же, как исчезали остальные «провинившиеся» – в неизвестном направлении. Больше мы его не видели…

Об этом случае постепенно забыли, но с тех пор врачи стали тщательно следить за тем, как запираются шкафчики с лекарствами. А потом начались перебои со снабжением морфием, и врачи стали резать солдат прямо «наживую». В такие часы наш госпиталь просто разрывался от криков боли и отчаяния.

Несмотря на многочисленные людские страдания, которые окружали нас в госпитале день и ночь, мы были бесконечно рады тому, что нас не отправляют на поле боя выносить раненых бойцов – в немецкой армии выносом бойцов с поля боя положено было заниматься исключительно санитарам-мужчинам. У них с собой всегда была сумка с бинтами и медикаментами. К нашему госпиталю было прикреплено около шестисот таких бойцов. Они не участвовали в военных действиях, а лишь оказывали раненым первую медицинскую помощь прямо на поле боя и доставляли их в госпиталь. Для этих целей им были выделены повозки с лошадьми, велосипеды, мотоциклы с колясками и даже автомобили.

Конечно, мы опасались, что можем погибнуть, если наш госпиталь вдруг разбомбят, но линия фронта быстро сдвигалась на восток, всё более и более удаляясь от нас – это немного успокаивало.

Мы ещё не успели толком забыть случай с пропажей морфия, как произошёл другой не менее странный случай – ночью около госпиталя стало ходить привидение, пугая своим видом отлучающихся по нужде солдат. Сначала все дружно смеялись над этим, не доверяя особо рассказам солдат-фантазёров – как только не развлекаются солдаты на фронте, чтоб скрасить тяжкие военные будни. А потом нам стало совершенно не до смеха… Совсем даже наоборот.

Среди персонала ходило множество слухов и предположений, обрастающих всё большими зловещими подробностями: одни рассказывали, что это бродит призрак одного из умерших солдат – душа его никак не может упокоится и отойти в мир иной, вот дух его и блуждает по округе, другие утверждали, что кто-то видел, как призрак поймал одного солдата и стал пить его кровь, третьи уверовали что это, объединившись в одну призрачную душу, пришли отпевать свою смерть умершие в госпитале воины, а четвёртые уверяли, что это проделки кровавого советского дьявола из России.

Солдаты подолгу в госпитале не задерживались – подлечились и обратно на фронт, а вот медсёстры и врачи были здесь завсегдатаями, поэтому мы перепугались не на шутку – кто-то даже стал выдвигать предложения о смене места расположения нашего госпиталя.

В конце концов об этих ночных страстях пришлось сообщить офицеру-дознавателю, и опять началось – допросы, слежка, ночные засады в кустах. Ловили привидение всем госпиталем, подключились даже более-менее выздоровевшие солдаты…

И поймали! Хотя пришлось постараться – на «охоту» это привидение, как ни странно, выходило не каждый день, а только лишь по ему одному известному графику… Привидением оказался недавно переброшенный в наш госпиталь молодой врач, который в детстве страдал лунатизмом. Став взрослым, он избавился от этого заболевания, но от постоянного переутомления во время ночных дежурств, недосыпания и стрессов болезнь его обострилась, и он начал активно путешествовать в ночные часы вокруг госпиталя. Происходило это не каждую ночь, а лишь когда он был свободен от ночного дежурства и спокойно «почивал» в своей кандейке. На самом же деле, как выяснилось, он ходил и пугал всю округу… Его срочно демобилизовали, и мы наконец-то вздохнули спокойно.

Но ненадолго…