Читать книгу Смерть Красной Шапочки - Кирилл Чичагин - Страница 13

Гертруда не заставила себя долго ждать. В течение последующих трёх лет она нанесла три удара, по одному в год, и каждый тяжелее предыдущего. Сначала она явилась пятилетней Аделине и рассказала ей о том, что у неё есть сестричка, но общий у них только папа и что сестричка эта проклята, как, собственно, и сам папа. Маленькая Аделина к тому времени уже была наслышана о том, что у неё имеется тётя по имени Гертруда, и которая живёт где-то далеко за границей, так что явление этой самой тёти не испугало, а даже наоборот, обрадовало девочку. Она не знала, как воспринимать то, о чём рассказала ей тётя Гертруда, но поняла одно – ничего хорошего тут быть не может. Аделина постепенно начала замыкаться в себе и вконец перестала разговаривать. Она жила прежней жизнью, любила и папу, и маму, и сестриц, но смутные мысли о некой третьей сестрице и о чём-то дурном, совершённым папой, сковывали ей уста. Фридрих показывал её всем лекарям Глаубсберга, возил в Штутгарт, в Карлсруэ и в Баден-Баден, но никто ему так и не смог помочь. Аделина по-прежнему оставалась немой.

Второй удар Гертруды оказался много изощрённее – неведомо каким способом она сумела нашептать канцлеру о том, кто истинный отец его дочери Анны. Узнав правду об измене любимой и обожаемой супруги, об её подлинных чувствах и о том обмане, коему был он так низко подвергнут, и без того старый канцлер состарился сразу ещё лет на десять. Его честь была расколота, чувства втоптаны в грязь, а достоинство уничтожено. Держать шпагу в руках и целиться из пистолета он уже не мог – всё равно ничего бы не вышло, так что ни о какой дуэли с бароном фон Глокнером речи тоже не было. Не в силах коротать остаток жизни в таких мучениях, дождливой апрельской ночью канцлер пустил пулю себе в сердце.

Никто не мог объяснить, отчего старик так скоропалительно и главное неожиданно покончил с собою. После похорон Гизелла, разумеется, обо всём догадавшаяся, облеклась в траур и, наступив на горло своим неугасавшим чувствам к Фридриху, покинула двор и удалилась вместе с маленькой Анной в загородное поместье покойного супруга, прихватив с собою из прислуги лишь кухарку, лакея да конюха. Она понимала, что сама виновна в смерти этого почти святого человека, каковым почитала канцлера. И перенести свершившееся ей могло помочь лишь одиночество.

Фридрих был жутко подавлен, ибо теперь утратил возможность видеть свою любимую. «Как безжалостна и изощрённа месть Гертруды!», думал он, «в ней нет ничего человеческого, даром что – ведьма!». Однако впереди его ждал последний, третий и самый страшный удар.

Был он вполне предсказуем, ибо Гертруде надлежало исполнить главный завет проклятия Хюльдр – раскрыть тайну сестре. И в скором времени она свершила и этот шаг. В тот день, когда Гудруне была открыта правда, он вопила, будто свинья, которую собираются резать, била посуду, срывала портьеры с окон, драла на себе одежду и, выбившись наконец из сил, рухнула на паркет без сознания. А наутро она проснулась уже совершенно другим человеком – сморщенной старухой со скрипучим голосом, но сохранившей, однако, осанку и фигуру всё ещё молодой женщины. И отныне Фридрих ежедневно был обречён слушать её ворчание и упрёки, мириться с её недовольством и терпеть те оскорбления и проклятия, что посылала она ему по несколько раз на дню.

Вскоре Гудруна объявила ему, что Аделина больше не мила ей и что собственной дочерью она эту умалишённую видеть не желает. «Всё, что было у нас с тобою до этой потаскухи», шипела она, «можно считать ложью и большой ошибкой! Я желаю поскорее забыть то счастливое время и отрекаюсь от него! Если хочешь, сам нянчись с этой дурочкой, я же буду заботиться только о Клориндхен и Фисбхен, моих сладких девочках, что появились на свет уже после этой ублюдочной девчонки Анны!».

Возражать Фридрих не мог, да и не смел – воевать с Гудруной теперь было совсем невозможно, ибо день ото дня она становилась всё сварливее. Он принял всю заботу об Аделине на себя, однако по ходу времени Гудруна всё более становилась владычицей в его доме, пока, наконец, не прибрала его к рукам полностью. Аделине было отказано в собственной спальне и в соответствующих её происхождению нарядах, развлечениях и образовании. Гудруна распорядилась, чтобы девочка жила в каморке между подвалом и первым этажом, носила передник, как все служанки, и работала так же, как и они. «Пусть хоть какую пользу приносит!», злорадно хихикала она, «а то зря только небо коптит. Кормёжку надо отрабатывать!».

Так Аделина вместо танцев и чтения постигала премудрость чистки котлов, мойки полов, прополки грядок да выгребания золы из каминов. Она всё время ходила перемазанная сажей и печной золой, отчего её насмешливо стали называть Золушкой. Её сёстры даже перестали воспринимать Аделину как родную сестру, и с годами вовсе позабыли, что она им родня. А потом и Аделиной перестали величать – так она окончательно превратилась в Золушку.

Постепенно речь вернулась к ней, но говорить она предпочитала не с матерью и сёстрами – нет, с ними она продолжала быть немой, как рыба – теперь, кроме отца, её единственными собеседниками были метла, совок, кастрюли, сковородки, пара огромных печных противней и гигантский медный котёл, в котором по осени варили черничное варенье, её любимое.

Шли годы, а жизнь не менялась. Единственным временем, когда Фридрих фон Глокнер был счастлив, были те редкие минуты, когда он мог погрузиться в воспоминания и вновь соприкоснуться с лучшими моментами своей юности, когда всё только начиналось и могло пойти другим путём, не выбери он этот. Сожалел ли он о содеянном? Когда слышал скрипучий голос своей супруги и когда видел одетую в лохмотья и перемазанную сажей любимую дочь – сожалел. Но когда возвращался мыслями в Норвегию и слышал чарующее пение Кьёсфоссенской Хюльдры – задумывался, а может так на роду написано ему?

Год одна тысяча семьсот девяносто восьмой подходил к середине. На исходе весны в Глаубсберг пожаловала странная пара, которой суждено было встряхнуть полусонное княжество и изменить жизнь некоторых из его обитателей. Это был молодой австрийский офицер с черноволосой и невероятно красивой невестой.