Читать книгу Смерть Красной Шапочки - Кирилл Чичагин - Страница 16

Франческа бежала, что было мочи. Душа её была порвана в клочья, а сердце разбито вдребезги. Она ни за что бы накануне не смогла поверить, если б ей сообщили, что её возлюбленный изменит ей сегодня ночью с собственной кузиной! Это просто не уложилось бы у неё в голове, и она рассмеялась бы прямо в лицо тому, кто посмел сказать такое.

Правда открылась неожиданно. Вечер накануне был туманным и неприветливым, утро же наступившего следом дня выдалось на редкость солнечным. На небе не обреталось ни облачка, а яркое солнце, пусть и не такое тёплое, как в минувшем сентябре, ласково звало прогуляться среди сосен. Франческа, разбуженная игривыми лучами неугомонного светила, поднялась пораньше и отправилась в спальню Анны, чтобы позвать её на прогулку. Она не ведала, что, как только повернёт дверную ручку и окажется внутри, мир её рухнет, будто стены Иерихона от звуков труб войска Иисуса Навина.

В постели лежали совершенно обнажённые Анна и Карл. Они ещё спали, обнявшись, словно давно любят друг друга. Её светлые чуть вьющиеся волосы были раскиданы по его груди, на которой поросль была лишь небольшой, совсем не такой, как у мужчин в Италии. Их лица застыли в безмятежных улыбках, которые возникают только после обретения долгожданного счастья. И сразу улыбки эти сменились гримасами ужаса, когда сон молодых людей был прерван диким воплем, изданным Франческой. Она ревела, как ревут заколотые рогатинами медведицы, осознающие, что умирают и уже ничем не смогут помочь своим маленьким медвежатам, которых у них на глазах уже сажают в мешки алчные охотники. Лицо Франчески было искажено, будто её пытали раскалёнными щипцами – такой силы была душевная боль от увиденного.

Карл мгновенно вскочил и бросился к ней, пытаясь бормотать что-то вроде: «Это не то, что ты думаешь», избитая фраза, которой почему-то пользуются застигнутые врасплох мужчины, наивно полагая, что она им неким образом поможет. Не слушая не единого его слова, Франческа издала ещё один душераздирающий вопль и бросилась прочь из ставшего ей ненавистным в мановение ока дома. «Зачем он привёз меня сюда? Зачем она тут живёт? Зачем такая несправедливость?», стучало у неё в голове. Она бежала без оглядки, бежала изо всех сил, быстро оказавшись вне пределов поместья, там, где сосны стоят так близко друг к другу, что соединяются макушками, отчего дневной свет вовсе не достигает земли.

Странно, но мужчины никогда не могут объяснить, почему они так поступают. Совершив нечестный поступок по отношению к будущей невесте, они, как правило, оправдываются тем, что всякое в жизни бывает или спихивают всё на несчастного беса, который их якобы попутал и на которого и без того уже навешаны все грехи человечества. Объяснить причину внезапной неверности не в состоянии никто – видно, беда эта существовала тысячу лет назад и будет существовать до скончания времён. Так или иначе, даже ни на мгновенье не прекращая любить ту, мужем которой собирается вскоре стать мужчина, он всё равно подспудно ищет ещё кого-то, но не может объяснить, зачем. Доктора более поздних эпох уже разобрались с этим, но описываемые события приключились задолго до тех научных открытий, о которых упомянуто. А поэтому не станем отклоняться от нашего повествования и вновь обратим взгляд к Карлу.

Он был подавлен, смущён и растерян. Ему казалось, что счастье почти обретено, и вдруг, по необъясним причинам, он сам умудрился разрушить его. Анна была ему не безразлична, нет, он даже очень симпатизировал ей, но в ту ночь ни разу не произнёс той самой главной фразы, что ждёт с таким нетерпением и трепетом всякая девушка от молодого человека – он ни разу не сказал ей тогда: «Я люблю тебя!». Хотя Анна произнесла за ночь эту фразу тысячу раз, а может, и более того, Карлу было тогда не до счёта. Он всегда любил Франческу и только её, и вот теперь она с диким криком и перекошенным лицом, раздавленная позором и униженная обманом, не в силах вынести предательства со стороны любимого человека, сбежала неведомо куда, в непроходимые леса, уходившие из Глаубсберга в Швабию и Шварцвальд.

Карл размышлял совсем недолго. Не завтракая, он велел седлать коня, наскоро оделся и поскакал в ближайшую деревню за подмогой. Если днём воздух разогревался ещё довольно хорошо, то ночью холодало так, что зуб на зуб не попадал, а Франческа бежала в лёгком платье – больше на ней ничего не было.

Крестьяне с радостью согласились помочь, деревенский староста быстро собрал человек двадцать добровольцев, и они отправились прочёсывать все окрестные леса. Но ни к полудню, ни к вечерне, ни к закату девушку найти так и не удалось. Люди дошли до самой чащи, обследовали полузаброшенный охотничий домик покойного канцлера, в котором беглянка могла бы найти приют, но ни там, ни промеж гигантских сосен её следов так и не обнаружилось. Не нашли ни её тела, ни останков, если б она пала жертвой диких зверей, ни даже кусочков её платья – Франческа исчезла бесследно! Староста лишь развёл руками, когда окончательно стемнело, и крестьяне разбрелись по домам. Убитый горем Карл, совсем выбившийся из сил от переутомления, вернулся в поместье к тётке и кузине. Отныне его семьёй остались лишь они.

Но, как вы, наверное, догадались, Франческа не погибла и не стала добычей волков. Более того, она даже не получила ни одной царапины – она просто оказалась в том месте, которое дано видеть далеко не всем людям, поэтому её так и не нашли.

Бежала она очень долго и упорно, и совсем не оглядывалась по сторонам – такое состояние обычно называют «бежать, куда глаза глядят». Вот она и бежала, что зашоренная лошадь, глядя только впереди себя и вовсе не смотря, что вокруг неё. Когда ноги перестали повиноваться ей и отказались нести несчастную девушку дальше, Франческа остановилась и рухнула на ковёр из сосновых иголок, густо покрывавший землю. Осмотревшись, она обнаружила себя в самой глухой чаще леса, среди вековых сосен, уходивших макушками в поднебесье. Несмотря на то, что был, наверное, ещё полдень, здесь царил полумрак – настолько плотно стояли друг к другу сосны и так дружно они сливались своими вершинами в непроницаемую крышу. Если бы пошёл дождь, то здесь непременно осталось бы сухо – кроны деревьев просто не дали бы наглым каплям просочиться сквозь них.

Франческа почувствовала страх, постепенно начавший сменяться ужасом. Она стала осознавать, немного успокоившись и отдышавшись, что забрела туда, куда вряд ли вообще люди когда-нибудь наведывались. «Здесь меня никто не найдёт! Да и сама я выберусь ли отсюда? Боже мой, что же я натворила?!». Потом, вспомнив о причине, приведшей её в эту непролазную глушь, Франческа принялась безудержно смеяться – ужас сменился безумной радостью. «Ну и хорошо, пускай я погибну здесь, пусть меня медведь разорвёт, жизнь всё равно мне более не мила!».

Смирившись со своим новым положением, она поднялась, отряхнула пожухлые иглы с платья и поёжилась – день перевалил уже на вторую половину, а здесь, в чаще, вечерело ещё раньше, так что постепенно начинало холодать, и Франческа почувствовала лёгкий озноб. Сделав несколько никуда не направленных шагов, она неожиданно остановилась и широко открыла глаза. Как на ярмарочном спектакле, когда артисты сооружают деревянный помост, завешивая его здоровенной тряпкой, изображающей занавес, а потом отдёргивают её, чтобы явить публике своё мастерство, так и лес, словно занавес, раздвинул становившиеся уже неприветливыми сосны и открыл взору Франчески залитую солнцем поляну. Посреди поляны, играя всеми красками радуги, красовался опрятный пряничный дом, весь выстроенный из пряничного теста. Стены были украшены огромными леденцами красного, зелёного и жёлтого цвета, которые переливались на солнце, что дорогие камни, а наличники на окнах и козырьки у крыши сделаны были из цукатов. Подоконники политы сахарной глазурью, труба из ореховой пастилы, порог и ступеньки – из земляничного рахат-лукума, а флюгер – из ежевичного мармелада.

– Ах, Боже ты мой! – только и смогла вымолвить изумлённая Франческа, – неужто не снится мне всё это? Неужто я и вправду вижу такое собственными глазами?

– Это не сон, милочка, – на пороге показалась одетая в местное традиционное платье женщина, – а самая что ни наесть явь!

– Но как же так? Минуту назад меня окружали толстые стволы сосен, грозившие вот-вот раздавить, будто всё плотнее сдвигаясь друг к другу. А теперь вдруг поляна, солнце и пряничный домик!

– Теперь это твоё жилище, милая Франческа, – ответила женщина, – а является это место лишь тем, кто достоин его увидеть, или тем, кому надлежит его увидеть. Не более и не менее.

– Вам известно моё имя? – удивлению Франчески не было предела.

– Мне много чего известно, – улыбнулась женщина, порылась в переднике и достала из него курительную трубку из зелёного стекла, – я уже много лет тут обитаю, а тебя приветила не случайно – ты имеешь отношение к семье, на которую имею зуб я.

Сказав это, Гертруда (как вы понимаете, была это именно она, и больше никто) набила трубку табаком из кисета, хранившегося там же в переднике, и закурила, выпустив пары ароматного сизого дыма, от которого у Франчески немного закружилась голова.

– Иди ко мне, доченька, – сладким голосом пропела Гертруда, – теперь ты будешь жить со мною и не касаться того гнилого и лживого мира мужчин, в котором ты мучилась до нынешнего дня. Теперь у тебя всё будет совсем по-другому.

– Откуда вам известно, что горе моё от мужчин? – медленно проговорила Франческа, всё более чувствуя, как силы покидают её окончательно.

– Многое я знаю, милая, многое, говорила уже. И про тебя всё мне ведомо – Францль помог! – она указала на чёрного щегла, гордо восседавшего у неё на плече и мнившего себя орлом, уж никак не меньше, – ведомо, что жених тебя покинул по дурости своей. Он ведь и не хотел тебя покидать, да только пошёл на поводу у той, что сама рождена во грехе. Мать её согрешила с моим зятем, отчего его милая до поры до времени супруга, моя сестрица, сделалась жуткой стервой, похуже самого Дьявола! Так что ты неспроста тут очутилась.

– Бабушка, как у вас тут хорошо…, – глаза Франчески начали слипаться, а ноги совсем перестали идти – она опустилась на порог перед Гертрудой и блуждающим взглядом уставилась на неё.

– А потом станет ещё лучше! Я научу тебя всему, что знаю сама, оттого ты сделаешься могущественной ведьмой и сможешь отомстить негодяям, лишившим тебя счастья. Ты сможешь отомстить всем! У тебя будет власть, а она позволяет не сожалеть ни о чём. Я научу тебя быть в гармонии с природой, я научу тебя говорить с нею и получать от неё то, что не дано получить простому человеку. Ты станешь совсем другой, и случится это очень скоро. Ты будешь мне дочерью, любящей и преданной, такой, о которой я всю жизнь мечтала, но которой мне так и не суждено было обрести. Ведь я Хюльдра…

Последних слов Гертруды девушка уже не слышала – она забылась глубоким сном, ставшим для неё пограничьем между прошлой и наступающей, новой жизнью. Ведьма, докурив свою трубку из зелёного стекла, отнесла девушку в дом и уложила на кровать.

Гертруда и вправду постарела – Франческа неспроста назвала её бабушкой. Когда тайна об измене Фридриха открылась Гудруне и та превратилась в сварливую старуху, постарела вместе с нею и Гертруда. Но она обратилась скорее в добрую на вид бабушку со снегом проседи в волосах и задорно прищуренными глазами. И, хотя Хюльдры не умирают, как обычные люди, она всё равно решила взять себе ученицу и помощницу, тем более что та была оскорблена всё теми же участниками давней истории. Однако тут всё только начиналось.