Читать книгу Сёстры академии Лемниската - - Страница 1

Когда порою изменяли силы

И обжигала сердце горечь слез,

Со мною, как сестра, ты говорила

Неторопливым шелестом берез.

Всеволод Рождественский

Я обожала навещать бабушку в деревне, но в последнее время делала это всё реже. Потому что боялась вопроса, который обязательно задаст моя Лидочка.

Этот вопрос сыпался на меня из каждого родного рта. Его задавали родители, учителя, друзья и даже люди, с которыми я случайно познакомилась в очереди. Этот вопрос я частенько задавала себе сама – гуляя с подругами в парке, слушая одним ухом учителя по литературе или пялясь в потолок глубокой ночью. Но ответ всё не приходил.

Вот и сейчас, надеясь не услышать зловещий вопрос, я прятала нос в пухлом пирожке с вишней и искала отвлекающие факторы.

Бабулина кухня в Тихолесово наполнялась тёплым запахом сладкой выпечки и майским воздухом с привкусом свежего сквозняка. Ветер за окном трепал лысые кусты шиповника под оградой и врывался через деревянную форточку, гоняя туда-сюда узорчатые полупрозрачные занавески. Цветочки на них немного пожелтели от времени. Всё здесь было родом из детства. С тех самых пор, как мне было три года, бабушкина кухня почти не изменилась. Светлая, небольшая, с деревянными стульями и застеленным клеёнчатой скатертью столом.

Здесь мне снова было десять лет, когда мы с бабушкой вместе читали книжки, лепили пельмени, пили чай с конфетами и болтали о всякой ерунде. Из этого окна она звала меня домой с улицы, и я, попрощавшись с подружками, бежала мыть руки сильно пахнущим хозяйственным мылом и садиться за стол, уставленный сочными котлетами и мятой картошкой.

– Ба, это что? – Я подвинула пальцем блюдце с белой жидкостью на подоконнике.

– А? – Моя Лидочка развернулась от плиты, поправляя прикрывающий бёдра кардиган. Это был её любимый предмет одежды наряду со всякими необычными очками. Кардиганов у неё было с пару десятков, но этот мне нравился особенно – чёрно-белый, полосатый, как шкурка зебры, с белой бахромой по нижнему краю. – А, Блажена, это домовой разыгрался. Стал подворовывать вещи кой-какие. То одно пропадёт, то другое… Когда вернёт, а когда и с концами захапает! Вот, задабриваю молоком.

В домовых, леших, русалок и всякую другую нечисть бабушка верила всерьёз – спорить с ней я не стала бы даже в самом плохом настроении. Мама иногда переживала, что странности бабушки – это звоночек о какой-нибудь старческой болезни, но она всегда такой была. Я оставила блюдце на подоконнике в покое.

– И что украл? – Поддерживая бабушкину легенду, надеялась избежать страшного вопроса.

– По мелочи. То носки мои вязаные – пол-то ещё холодный, земля не прогрелась, я в носках хожу. А он возьми, да и спрячь. Так три пары! То пульт от телевизора, а у меня как раз передача начиналась. А на днях шумовка пропала! Так пришлось новую покупать – до сих пор не отдал, а как я без шумовки?

– И чего же он так распоясался?

– Поди разбери, что ему не хватает. Дом в порядке – это он мне беспорядок делает. – Моя Лидочка отмывала тарелку от маленьких клейких кусочков теста, взглядом проверяя чайник на плите. – Представляешь, Мишка Елисеев пропал!

Я вспомнила курчавого мальчишку лет шестнадцати, который жил через пару домов от бабушки. Худой, бедовый, вечно ошивался с ребятами постарше у местного ларька. Он был весёлый, прыткий, с озорными глазами и языком без костей.

– Как пропал?

– Вот так: совсем пропал! С неделю назад пошёл на речку и не вернулся.

– Один пошёл? – Я удивилась, потому что редко видела Мишку без компании.

– Один. – Бабушка кивнула тарелкам в раковине, не поворачиваясь. – Не знаю, что с ним стало. Участковый искал-искал, да разве тут найдёшь… Женька с ног сбилась, а потом плюнула. Ясное дело.

Женькой бабушка пренебрежительно называла мать Мишки – женщину с опухшим от алкоголя лицом и красными пятнами на щеках, которую я за всю жизнь видела трезвой всего пару раз. У неё был ещё восьмилетний сын – младший брат Мишки – Егор. Оба мальчика были от разных отцов, хотя тётя Женя всегда жила одна, без мужчины.

– Может, в город сбежал?

– Очень надеюсь, Блаженочка, очень надеюсь.

Не сказать, что это было редкостью. Папин друг из полиции как-то рассказывал, что им каждый день приходят ориентировки на пропавших подростков – большинство из них сбегает из дома. Учитывая Мишкину ситуацию, я бы не удивилась, встретив однажды парня в городе.

Бабушка, наконец, закончила с посудой, стряхнула капли воды с рук в раковину, вытерла пальцы вафельным полотенцем, налила себе чёрный чай из заварника, смахнула каплю с носика, чтобы та не оставила след на скатерти, и плюхнулась на стул напротив. В свои шестьдесят семь она ходила на маникюр к молодой соседке и даже слегка подкрашивалась.

– Ну, рассказывай. – Выдохнула она, помешивая сахар в чашке с выцветшим рисунком синицы. – Как дела твои?

Я уводила тему. Обсуждали, как на прошлой неделе ходили с подружками в кино и как оставались с ночёвкой у Киры. Как мама подарила новые носки в мою коллекцию – в фиолетовую сеточку, с блёстками. Я таскала крошки от пирожка по тарелке, собирая их в маленькую насыпь.

– А с институтом как? Решила, куда документы подавать будешь?

Вот он и явился: тот самый вопрос, от которого крошки на тарелке вдруг остались без внимания. Я опустила руки под стол и блуждающим взглядом обвела кухню, надеясь отыскать того самого домового и ткнуть в него пальцем, чтобы бабушка отвлеклась.

– Да нет, бабуль, пока не знаю.

Это мой последний год в школе. На носу экзамены, выпускной, прощания, а я так и не решила, куда буду поступать. Мне нравилось всё понемногу, но ничего конкретного. Литература, социология, психология, языки, реклама… Всё неплохо, но всё как будто не про меня. Хорошие способности к гуманитарным наукам, приличный аттестат и, скорей всего, результаты экзаменов выше среднего (их ещё предстояло сдать). Но я всё равно понятия не имела, чем хочу заниматься в жизни. Казалось, все вокруг уже давно определились, нашли себя и взломали саму суть взросления. Кира собиралась стать архитектором, Игорь отправлялся покорять научные институты Москвы со своими президентскими премиями за школьные проекты, Лиля стопроцентно унаследует родительский бизнес… А я? Ну, у меня в комоде есть большая коллекция носков и минералов. Можно я как-нибудь на этом проживу?

Голова распухала от мыслей о будущем, ужаленная роем пчёл, а я не хотела ничего решать. Я смотрела сериалы, в которых героини плескали руками на свою судьбу и требовали, чтобы им дали свободу выбора, а не решали жизнь за них, но, если честно, была бы не против, чтобы меня хоть куда-то направили. Родители, как и всегда до этого, предоставляли полную свободу, доверяя и отпуская на все четыре стороны. Как это было некстати.

Мне меньше недели назад исполнилось восемнадцать – как можно в таком возрасте решить, чем ты хочешь заниматься всю оставшуюся жизнь? Что если выбор окажется неправильным? Что если потрачу четыре года жизни на то, что мне совсем неинтересно, а через десять лет проснусь в тёмной комнате с мыслью «Зачем это всё было»?

Боюсь, придётся огорошить родных и взять гэп – свободный год перед университетом. Определиться, чего хочу в жизни, поработать в какой-нибудь забегаловке, чтобы жизнь потаскала и помогла найти направление.

Из кипящего супа мыслей холодным половником меня вытащила бабушка.

– Ой, Блажена, у меня же подарок для тебя! Чуть не забыла. – Моя Лидочка подскочила со стула, оставив чай, и вихрем умчалась с кухни.

Вернулась она через минуту и протянула мне ярко-синий бархатный мешочек. Небольшой, но тяжёлый – он увесисто лёг в ладонь.

– Твоя прапрабабушка подарила его мне на восемнадцатилетние. Теперь он твой.

Я осторожно потянула за верёвочку, и мешочек раскрыл свои тайны. На ладонь выпрыгнула блестящая золотая змея на цепочке – она свернулась ровным кольцом, укусила себя за хвост и уставилась на меня сине-зелёным глазом.

– Это Уроборос – мудрая змея, символизирует бесконечность. А камень – александрит, царский камень. Он меняет цвет при разном освещении, посмотришь потом.

Я покрутила холодную змейку в руках. Чешуя была ласково проработана мастером: клыки вгрызались в холодный хвост, как в мягкую плоть. Крупное и дорогое украшение, от которого пахло историей и воспоминаниями – что-то особенно-таинственное было в тяжести семейной реликвии. Как вживую передо мной предстала женщина в строгом платье с высоким воротом и украшением на шее.

– Спасибо, бабулечка. – Я наклонилась через стол и поцеловала мою Лидочку в щёку. С нежностью погладила змейку и убрала обратно в мешочек – не носить же такую вещь здесь, в деревне.

– В твоём возрасте я хотела поступить в академию, но мои родители не разрешили. Тогда бабушка Ива подарила мне эту подвеску со словами, что я обязательно найду себя. И ничего, нашла же – на заводе отработала, подруг обрела, пенсию получаю, сын, внучка. Жизнь сложилась всё-таки. А у тебя больше возможностей, дорогая. Если пока не понимаешь, чего хочешь, значит, время ещё не пришло.

Бабушка десятки раз рассказывала мне эту историю. Будто бы моя прапрабабка Ива (страсть к странным именам у нас семейная) была ведьмой и училась в академии, где вместо высшей математики читали лекции по заговорам и гаданиям. Ива умела зачаровывать камни на удачу, варить отвары для долгой жизни, исцелять одним прикосновением и петь песни, от которых все в округе засыпали за секунду. Сыну Ивы – моему прадеду – волшебных сил якобы не досталось, поэтому моя Лидочка была уверена, что в эту академию для ведьм должны были пригласить её, но прадед ни в каких ведьм не верил, и жена его – мать моей Лидочки – тоже. Родители запретили девушке идти по стопам сумасшедшей бабки и отправили в сельскохозяйственный институт, после которого она тридцать лет оттрубила на заводе. Эта легенда была семейной байкой, в которую бабушка верила, а мне иногда от всей души хотелось к ней присоединиться.

– Моему отцу (твоему прадеду) не досталось магии, он и расстроился. – Грустно вздохнула бабушка. – Не дал мне учиться. В некоторых семьях силы переходят только по женской линии – вот и у нас так стало. Так что ты, девочка моя, по-хорошему должна стать следующей, как моя бабушка Ива и завещала.

Я гладила бархатный мешочек большим пальцем, глядя в окно. Солнце садилось – небо над деревней окрасилось в цвета сирени и одуванчиков, напоминая густой розово-золотой кисель.

– Было бы здорово, бабуль.

Бабушкин дом стоял на опушке. Легко верить в ведьм и домовых здесь, в деревне, когда лес дышит и смотрит на тебя в упор, когда утренний туман движется навстречу, когда приходишь розовым вечером на речку и слышишь шелест в камышах, будто там копошатся русалки. Но после майских праздников я вернусь в город, а там даже бабушкина вера не смогла бы продержаться дольше пары недель: в бетонной коробке, которую родители называли квартирой, вряд ли жил домовой и вера в чудеса слабела в разы. Мне чертовски хотелось верить, что волшебная сова принесёт добрую весть и заберёт меня хоть в академию, хоть к самому царю Салтану. Собирая свою коллекцию камней в верхнем ящике комода я думала, что они волшебные, впитывают в себя энергии и всё такое. В интернете я была подписана на группы «ведьмочек», собирала сухоцветы в мешочки и даже заряжала на подоконнике воду от полной луны, но это всё было скорей игрой, моей сладкой фантазией, чтобы сбежать от ответственных решений и скучного будущего. Как жаль, что бабушкины сказки выживали только на тёплой деревенской кухне.

Вопреки моим страхам, Лидочка больше не давила злосчастным вопросом. Остаток недели я провела, читая книги, зависая в телефоне и бродя по деревне. Сам воздух здесь был спасительным, исцеляющим, родным. На короткое время жизнь стала похожа на приятную тягучую конфету. Я очень не хотела, чтобы она заканчивалась, но вкус становился всё менее ярким, а по окончанию праздников и вовсе рассосался. Стоило вернуться в город и вспомнить об экзаменах, как жизнь снова вросла в меня горькой пилюлей.

Меня ждали экзамены, выпускной и прощание с детством. В то время казалось, что жизнь переламывается, сворачивает с проторенной дороги и несёт меня в неизвестность. Но тогда я не знала, что настоящий перелом случится позже.

Школьные друзья, родители, выбор университета – всё покажется неважной пылью, когда за мной придут они, а бабушкина подвеска со змеёй станет проводником в мир, откуда я я не смогу и не захочу вернуться.

Тогда, сидя на кухне и наслаждаясь запахом пирожков с повидлом, я подумать не могла, что за меня решат куда больше, чем можно было себе представить.