Читать книгу Сёстры академии Лемниската - - Страница 4

Эй, встань и загорись и жги!

Эй, подними свой верный молот,

Чтоб молнией живой расколот

Был мрак, где не видать ни зги!

Александр Блок

Что-то очень сильно мешало, но я не могла понять, что именно. Пытаясь уйти подальше от назойливого раздражителя, зажмурилась и скользнула под одеяло, а источник всё не уходил и продолжал вырывать из блаженного царства грёз. Со стоном вылезая из укрытия, я попыталась открыть глаза и распознать нечто, которое меня разбудило.

Кто-то настойчиво стучал в дверь, и стук становился всё яростнее, злее.

– Что происходит? – Взлохмаченная копна чёрных волос на соседней кровати зашевелилась, Ева кротом зарывалась в одеяло. – Сколько время, леший….

– Кто там? – Мой голос был слабым и кашляющим, но всё-таки возымел эффект, потому что мерзкий стук прекратился. На секунду в комнате воцарилась долгожданная тишина.

– Неужели! Я принёс вашу форму. Можно войти?

Глаза открылись и округлились, когда я вспомнила, где нахожусь и что происходит. Сегодня вечером общий сбор, вечером я увижу директора, а прямо сейчас за нашей дверью стоит злой Рус Александров, который вёз меня сюда целые сутки.

– Проклятье! Ева, вставай! – Я зашипела и, сваливаясь с кровати в попыхах, стала толкать мягкое месиво из подруги, подушек и одеяла. – Мы не одеты, подожди!

Последнее я прокричала уже парню за дверью, снаружи послышалась приглушённая ругань.

– Как это не одеты? Уже почти двенадцать часов, на носу обед! – Он замолчал ненадолго, наверное, считая до десяти и успокаиваясь, чтобы скрыть гнев за хорошими манерами. – Можете побыстрее, пожалуйста, у меня одни вы остались!

Наконец, землетрясение, которое я устроила на кровати Евы, дало плоды, и она вылезла из-под одеяла с закрытыми глазами, остатками вчерашней косметики под ресницами и мятым следом от простыни на щеке.

– Кого там принесло? – Она возмущённо пыталась выпутаться из своей ловушки, пока я в панике искала халат и кричала «ещё минуточку».

– Всё, нет времени, прикройся! – Бросила я соседке и распахнула дверь правой рукой, левой запахивая полы халата в мелкое сердечко.

– Доброе утро!

Попытки изобразить приветливую улыбку Рус явно не оценил – он окинул меня серьёзным изучающим взглядом, как будто видел перед собой скучный музейный экспонат, и шагнул в комнату.

– Утро? Силина, у меня утро было часов шесть назад… Извините, конечно, за вторжение в женскую комнату, но сестра не смогла прийти и скинула свою работу на меня. Я принёс вашу форму. – Увидев голову Евы, торчащую из постельной крепости, Рус стыдливо отвёл глаза. – Я думал, вы одеты.

– Мы забыли поставить будильник. – Я переминалась с ноги на ногу, в третий раз заправляя прядь коротких волос за ухо. Растрёпанная, неумытая и в тонком халатике рядом с этим идеально выглаженным сыном маминой подруги я чувствовала себя совершенно по-идиотски. Он держал в руках стопку одежды песочного цвета, сверху которой лежали сложенные пополам белые листы бумаги.

– С таким красивым мужчиной можно побыть и неодетой. – Засмеялась Ева, возвращаясь к жизни. Что ж, она хотя бы проснулась.

Рус резко повернул голову в её сторону, как гончая, увидевшая зайца. Голубые глаза блеснули, сжатые челюсти не сулили ничего хорошего.

– Вы что, пили вчера? – В комнате повисла тишина. – Леший, вы пили вчера с Князевым?

– Мамочки, ты мирский что ли? – Ахнула Ева. Она догадалась обо всём за долю секунды, а мне понадобилось с десяток раз обжечься. – Забудь всё, что я подумала!

– Что ты подумала? – Я обернулась на соседку.

– Мне уже стыдно, перестань!

– Я привык! Но какого чёрта…

– Ишь какой…

– Так о чём ты подумала?

– Я пока не умею ставить блоки от ваших этих штучек!

– Вы пили с Князевым!

Комната искрилась от гомона одновременно произносимых фраз и напряжения. На последней фразе Рус сильно повысил голос, и мы прижухли.

– Правила академии не запрещают отдыхать. – Ева положила руки на одеяло, и оно, спадая, оголило блестящие голые плечи.

– Нет, не запрещают. Но ты, – он перевёл взгляд на меня, – только первый день как приехала сюда, ещё даже не прошла посвящение, а уже умудрилась вляпаться в самую дурную компанию, напиться и чуть не проспать общий сбор. Поздравляю. – Он всучил мне в руки стопку одежды с такой силой, что я пошатнулась и сделала шаг назад босой ногой по ковру. – Я был о тебе лучшего мнения, Силина. Сделаю ставку, как скоро ты вылетишь из академии. – Он резко развернулся и вышел, не закрыв дверь, а сложенные листы бумаги с кипы одежды взлетели вверх и плавно спикировали к ковру. Я так и осталась стоять посреди комнаты оловянным солдатиком.

– Это что было? – Ева медленно стянула с себя одеяло.

– Понятия на имею…

– Кто это вообще такой?

– Рус Александров – они с сестрой везли меня из дома.

– Чего? – Ева шикнула змеёй и подобралась на кровати, вставая на колени. – Это был Александров? В смысле тот самый Александров?

– Не знаю, какой ещё есть, так что наверное тот самый.

– Ты шутишь? Он же типа… знаменитость. Их мать была в Ордене. Они с сестрой юные дарования, подают огромные надежды, как говорят. – Ева запустила татуированную руку в гнездо волос, словно ощупывая шишку на голове. – Это один из древнейших родов ведьм, а я такое про него подумала…

Ева рухнула лицом в постель. Я прикрыла дверь, и замок на ней защёлкнулся с помощью магии. Вчера соседка объяснила мне, что без разрешения в комнату не может войти никто, кроме тех, чьи имена написаны на табличке.

– Что ты подумала?

– Ничего приличного нельзя подумать, когда к полусонной полуголой женщине врывается такой парень, милая!

Голос соседки был приглушён одеялом, но в нём слышалось отчаяние. Я вытаращилась на неё, а потом прыснула со смеху, складываясь пополам. Она вынырнула и, бросив на меня короткий взгляд, тоже зашлась смехом. Мы валялись на кроватях и хватились за животы от хохота, пока время толкало стрелки часов к вечернему сбору.

***

Форма академии села, как влитая. Носить её надлежало каждый день с утра до вечера, исключением были выходные и любые поездки в Дымный – тогда можно было переодеться в привычные вещи. У каждого дома был свой отличительный цвет, но ведьмы без племени первое время должны были носить постыдную по местным меркам бежевую безликость. Форма для тех, кто ещё не прошёл распределение, была цвета мокрого песка. Хлопковая рубашка под горло с епископскими длинными рукавами сдавливала запястья тугими манжетами на трёх пуговицах. Сарафан на толстых бретелях с завышенной талией скрывал маленькую грудь и острые колени, по краю тянулась вереница вышитых тёмными нитками узоров с символами факультетов, которые я уже видела раньше на витражах. Из обуви разрешалось носить туфли с закрытым носом. Открытыми в этом наряде оставались лицо, кисти рук и икры, хотя последние зимой прятались под колготками. Я позволила себе вольность и надела светло-желтые носки с белыми ромашками – Ева сказала, что за этот маленький аксессуар меня никто не выгонит. Форма в академии была скорее данью традициям и простым способом распознать ведьму по её дому.

Откровением для меня стала «ночная форма» (Ева долго смеялась, когда я так сказала). Ко сну нам приготовили одинаковые белые сорочки почти до самых щиколоток, с завязками на шее, длинными рукавами и пушистой хлопковой юбкой. Спать в своей пижаме тоже не разрешалось – теперь белая рубашка станет главным атрибутом моих ночей в этих стенах. И зачем я везла с собой столько вещей, если даже пижамой не смогу пользоваться?

Облачившись в форму, мы с Евой уставились в зеркало. Её чёрные волосы красиво отсвечивали на спокойном фоне ткани, а татуировки спрятались под длинными рукавами. Я же со своими короткими волосами и медовой веснушчатой кожей в этом костюме превратилась в какую-то песчаную дюну: фасон сарафана был красивым, но я в нём совершенно потерялась. Мы сошлись во мнении, что не можем дождаться, когда пройдём распределение и получим яркую, сочно кричащую о принадлежности к дому новую форму.

С формой Рус выдал нам расписание занятий на два месяца – у нас с Евой оно было полностью одинаковым, видимо, как и у всех первокурсников. Красным цветом кто-то отметил день распределения по домам – тридцать первое октября. Роковая дата алым пятном уставилась на меня, бросая вызов.

Общий сбор проводился в главном зале – я понятия не имела, где это, поэтому поволоклась за Евой. Мы неспешно брели по коридорам, можно было наконец-то разглядеть дорогую отделку стен, тяжёлые бархатные шторы на французских окнах и расписные потолки с лозами винограда, пушистыми облаками и спящими младенцами-ангелами. Только сейчас я заметила, что они живые! Младенцы пихались и наблюдали за нами сверху, лозы винограда колыхались, а облака плыли по потолку, как по небу. Вчера я была в таком раздрае, что даже не додумалась поднять голову.

Уже в коридоре общежитий я увидела стайки студентов, которые стройным ручьём плыли в одном направлении, и чем ближе мы подходили к главному залу, тем их становилось больше. Я с завистью глядела с пятна академической формы в потоке. Студенты дома Луны были облачены в синие сарафаны и черные рубашки. Студенты дома Солнца – в белые сарафаны и белые рубашки. Дом природы носил зелёное с жёлтым, дом Мира – голубое с белым, а дом Искусств – красное с чёрным. Только первокурсники были в бесцветных бежевых одеяниях. Глаза разбегались от пятен. Когда-нибудь и я надену форму своего дома. Интересно, какой она будет? Мне нравились чистые белые рубашки и светло-голубые сарафаны мирских, но коммуникации – точно не про меня. Мне даже Бабушкина кошка Люська не давала себя погладить, что уж говорить о людях.

Огромные двери в зал были открыты, и мы влились внутрь под звонкое щебетание ведьм. В потоке было больше девушек, чем парней – дар передавался преимущественно по женской линии, и сейчас это было наглядной демонстрацией. Мы оказались в просторном зале размером с половину футбольного поля. Пятиметровые своды, окна в пол, светлые стены и воздушные потолки, с которых нас разглядывали прикрытые тоннами тюля женщины, похожие на богинь. Под потолком парили облака, светящиеся изнутри и сделанные словно из сахарной ваты – розовые, белые, голубые. Закатное солнце запускало свои золотые лучи в зал и окрашивало всё в цвета шампанского, от чего сердце вдруг делалось пьяным и пропускало удары. Кто же здесь жил? Как будто сами Романовы.

Несмотря на свои размеры и вширь, и ввысь, зал совершенно не был пустым. Его заполняли резные стулья с мягкими спинками, картины каких-то царственных особ на левой стене, настенные и напольные подсвечники, длинные пушистые ковровые дорожки, шкафы-витрины с отполированными кубками за стёклами и толпа ведьм. Ряды стульев начинались у самого входа в зал и заканчивались у сцены. Ковровая дорожка забиралась на пять ступеней и полза к кафедре с зажжёнными свечами. За кафедрой никто не стоял, но позади неё лицом к нам сидели и о чём-то переговаривались мужчины и женщины – все старше тридцати, кто-то совсем уже в морщинах и седине. Я без труда догадалась, что это преподаватели.

– Девушка с классными носками! – Крикнул кто-то из толпы, и в бесконечном зале я нашла взглядом идеально ровную стрижку «горшок». – Идите сюда, тут есть места!

Пока мы пробирались сквозь заросли студентов, я пыталась вспомнить имя весёлого парнишки, с которым познакомилась вчера ночью. Не все спешили занять свободные стулья – старшекурсники хватались друг за друга руками, обнимались и обсуждали, как прошло лето. Когда мы были уже почти на месте, я, наконец, вспомнила его имя.

– Привет, Ник! Спасибо, тут какое-то безумие.

– Это точно! – Он поприветствовал нас очаровательной широкой улыбкой на светлом лице, и на щеках появились задорные ямочки. На нём были песочного цвета брюки и свободная рубашка. Ева сказала, что размеры формы подгоняются индивидуально, но Никите рубашка оказалась великовата в плечах, что делало его ещё забавнее. – Я слышал, посвящение будет сегодня.

– Сегодня? – Я ошалело повернулась к нему, а потом к Еве. Подруга только пожала плечами – конечно, ей-то всё равно. – Как сегодня?

– Вроде она проводится в полнолуние, а это сегодня.

– Класс. – Я опустила лицо в ладони, выдыхая. А что если перед инициацией нельзя есть или пить? Что если я уже нарушила какое-то правило? Близнецы ведь наверняка это знали, почему не сказали?

– По мне чем раньше, тем лучше. Отмучаемся – может, и домой поедем. – Ник усмехнулся своей шутке, но мне стало страшно. Я подняла голову и смерила его испепеляющим взглядом.

Мы не успели обсудить больше никаких подробностей, потому что в воздухе раздался звон, словно кто-то стучал ложечкой по бокалу шампанского. Студенты, как по команде, рассыпались по стульям, огладили юбки и брюки и сложили ладони лодочками на коленях.

Мы сидели в седьмом ряду, а в третьем я разглядела две светлые макушки: красивая коса наклонилась к коротко стриженному затылку. Мира шепнула что-то брату, и тот едва заметно кивнул, скрестив руки на груди. Интересно, зачем им вообще пользоваться ртами, если они могут пообщаться о чём угодно мысленно? Может, чтобы кто-то увидел или услышал, как они общаются? Довольная догадкой, я оглядела места рядом с ними и вскинула брови, когда поняла, что оказалась права. Недалеко от близнецов сидел Макс Князев – он встрепенулся, как воробей, нахмурился и уставился в светлые макушки с такой ненавистью, что я ощутила её даже сидя за несколько метров. Сегодня Макс был не в пальто, а в чёрной рубашке с алой вышивкой по вороту – он принадлежал дому Искусств.

Преподаватели выпрямились и повернули головы вправо – из-за двухметровой двери выплыла женщина на вид лет тридцати и полностью белая. Все встали, и я поднялась вместе с толпой, пытаясь разглядеть таинственную даму. У неё была белая, как лист бумаги, кожа, белые волосы, белые брови, белые зубы, белые аккуратные ногти и светло-голубые (почти белые) глаза. Одежда на ней тоже была бесцветная: платье-рубашка, туфли на каблуке и серьги в ушах. Тонкие волосы ниже лопаток были просто распущены. Женщина кивнула коллегам – они кивнули в ответ и сели, а она проплыла за кафедру и положила руки на покрытое светлым лаком дерево, почти сливаясь с ним.

Телосложение у женщины было сухим. Когда она взмахнула руками, разрешая нам сесть, рукава платья натянулись и открыли тончайшие запястья. Зал опустился с шорохом юбок. На женщине, казалось, не было ни единого цветного пятна, поэтому когда она раскрыла бледно-розовые губы, чтобы поприветствовать нас, алая глубина её рта сожрала всё наше внимание.

– Меня зовут Элеонора Георгиевна Ильясова. Я директор академии Лемниската, рада приветствовать всех в стенах нашего скромного убежища. – Так вот она какая – ведьма, управляющая этой махиной. Голос у Элеоноры был громкий и прозрачный – такой же белый и чистый, как она сама. – С девятнадцатого века наша академия принимает под своей крышей самых достойных ведьм страны и даёт укрытие и поддержку каждому волшебному существу, которое о ней попросит. Очень рада вам сообщить, что в этом году мы наконец-то присоединились к программе обмена опытом с древнейшим народом. К этой программе мы шли сорок лет, и я надеюсь, что вы окажете тёплый приём нашей гостье и наглядно покажете, почему Лемниската считается лучшей академией ведьм в мире.

Элеонора махнула бесцветной рукой в зал и все головы повернулись на девушку в бежевой форме. У неё была смуглая кожа и родинка над верхней губой, резкие черты, густые брови и копна вьющихся чёрных волос, подобранных алым скрученным в жгут платком. На шее у неё я разглядела какое-то странное яркое украшение из разноцветных металлических дисков.

Ева наклонилась ко мне и прошептала на ухо:

– Мама говорила, Лемниската очень долго добивалась, чтобы рома (цыгане то есть) поделились с ними опытом. У них столько заклинаний и амулетов, к которым Орден мечтает протянуть лапы – не сосчитать. Видимо, десятки лет уговоров наконец-то дали им возможность взять под крыло ведьму-цыганку.

Девушка со стойким равнодушием выдержала взгляды более чем двух сотен студентов, и директриса продолжила речь.

– Кроме того, я рада видеть в наших рядах пополнение первокурсниками. – По залу пронеслись аплодисменты – директриса выдержала их с минуту, как вино в бочке, а потом закупорила коротким движением руки. – В этом году вас немало, хотя могло быть ещё больше, если бы не некоторые обстоятельства. – Белые глаза-иголки впились в кого-то в зале, и я увидела, как Мира втянула голову в плечи, а спина Руса напряглась под рубашкой. – Тем не менее, мы рады приветствовать вас в стенах Лемнискаты и надеемся, что вы все успешно пройдёте распределение и обретёте свой дом. Перед распределением вы будете посещать общие занятия: знакомиться с историей магии, изучать базовые заклинания, искать свою связь с источником. Некоторые уже умеют это делать, но скажу всем сразу: никаких исключений. Распределение вы пройдёте не раньше, чем на Велесову ночь, тридцать первого октября. Так что не нужно бегать за преподавателями и проситься в дом раньше срока. Поскольку не все из вас получили посвящение в детстве, некоторым предстоит пройти обряд сегодня. Не переживайте – это формальный процесс, который позволяет пользоваться магией. Чтобы вам было легче адаптироваться, мы придерживаемся древней традиции: к каждому первокурснику приставлена старшая сестра или брат. Они расскажут обо всех правилах академии, а сегодня вечером некоторых из вас сопроводят на посвящение. Быть старшим – это честь, которой удостаиваются лучшие студенты Лемнискаты. Учитесь прилежно и, возможно, в следующем году вы тоже станете старшими. Обращайтесь к братьям и сёстрам по любому вопросу – они ваши проводники и несут ответстветственность за вашу адаптацию. Веками мы создавали общество, где все обязаны помогать друг другу. Так что вы не просто учитесь в одних стенах. С этого дня все вы – братья и сёстры академии Лемниската.

Элеонора развела руки в стороны, как белые крылья, и зал взорвался улюлюканьем и аплодисментами. По моим ногам прокатились мурашки восторга.

Ник высказал сомнение по поводу сомнительной чести быть старшим братом какой-то ведьмы первокурсницы и нести ответственность за чужие ошибки. Ева тут же осадила его долгой тирадой о том, что сестринство – это самая мощная магическая энергия, и если бы в Лемнискате все не были связаны крепкими узами, она не считалась бы самой престижной академией в мире. Нам ещё предстояло узнать, какими способами и ритуалами эта связь достигается.

– Но неудивительно, что ты спросил. Мужчине понять эту истину намного сложнее. – На этих словах долгий монолог Евы прервался. Вокруг нас копошились студенты: кто-то покидал зал, а кто-то собирался парами.

– Почему это? – Ник спросил без возмущения, но был явно удивлён.

– Потому что ты мужчина. – Ева подняла брови, будто объяснила что-то совершенно очевидное. Мы не успели спросить больше ничего и почувствовали себя маленькими рыбками в большом аквариуме. Неуютное и неправильное чувство, когда в компании все смеются, а ты один не понимаешь шутки. Атмосферу разрядили близнецы, подошедшие к нашему ряду.

– Ева Гроссман.

– Никита Васильев.

Они одновременно обратились к моим новым друзьям, и те переглянулись. После речи Элеоноры поселилась уверенность, что меня сопровождать будет Мира или Рус – в конце концов, именно с ними я приехала в академию, но, видимо, у директрисы было другое мнение на этот счёт. Рус показательно не смотрел в мою сторону, а Мира удостоила фирменной широченной улыбкой. В этот момент нечто внутри меня вскипело, заклокотало, и я от всей души обрадовалась, что не придётся проводить с ними много времени. Близнецы с самого начала говорили загадками, не рассказали ничего о посвящении, отмахивались от вопросов. У них были общие тайны на двоих, и меня злило, что я поддалась иллюзии дружбы. Они ничего не обещали, но почему-то душу корнями сковала надежда приблизиться к ним.

И с чего я это взяла?

Эти вышколенные дети, пахнущие духом старых денег и поправляющие на плечах твидовые костюмчики даже не думали приглашать в свой блестящий дуэт очередную ведьмочку, которую из жалости пригласили в лучшее место в мире. Рус блефовал, когда сказал, что они не просто курьеры. Он задурил мне голову своими магическими штучками, а потом… Как он там сказал? Разочаровался, был лучшего мнения. Ну и пусть.

Я затолкала бурлящий котёл раздражения подальше и проводила грустным взглядом друзей, уходивших за близнецами. Улыбка сползла с идеального лица Миры на долю секунды, и я прочитала в светлых глазах недоумение, но она сморгнула его, как сон, и одарила Еву всей лучезарностью, на какую только была способна.

Все четверо ушли, и я уже ломала голову, как найти в медленно пустеющем зале свою старшую сестру, когда она сама подошла ко мне. Девушка чуть выше меня с застёгнутой под самое горло рубашкой и высоким тугим пучком шоколадных волос держала осанку так, будто к спине приколотили доску. Все её черты были ровными, строгими, чопорными. На ней были идеально начищенные кожаные туфли и форма дома Солнца – белая рубашка и белый сарафан с красной вышивкой по краю и по бретелям – без единой складки. Взгляд карих глаз был холодным и цепким, как у орлицы. Она представилась Виолеттой и напугала меня своей жёсткостью. Ко мне словно подошла не сестра, а одна из преподавательниц.

Она не спросила, как я себя чувствую или как настроена. Не рассказала, как будет проходить посвящение. Она только бросила, что могу обращаться к ней по любым вопросам и сказала, что сама учится на втором курсе. Её холодный и терпкий, как горький шоколад, голос был таким тягучим, что я не то чтобы не хотела спрашивать ни о чём – боялась, что она испепелит меня взглядом, проклянёт или ещё что-то в таком духе.

Близнецы создали у меня ощущение, что все ведьмы странные, но в Виолетте я увидела ту самую злую колдунью из детских книжек – разве что молодую, без треугольной шляпы и бородавок на носу.

Без спешки старшая сестра помогла мне переодеться в ночную сорочку и переоделась сама. Шоколадные волосы рассыпались ей на плечи, и она повела меня за руку по коридорам академии. Мы шли босиком, мраморный пол неприятно холодил ноги, медленно опускалась ночь.

Мы вышли из академии, когда последние лучи заходящего солнца поцеловали небо, и проскользили по дорожке к лесу за поместьем. Виолетта вела меня через деревья, и я прокручивала в голове возможные сценарии посвящения. Куда мы идём? Почему идём через густой лес, а сухая опавшая хвоя кусает голые ступни? Почему путь такой долгий и далёкий? Почему мы в ночных рубашках?

Ночь сгустилась, лес поглотил последние остатки света, и Виолетта вытянула вперёд свободную руку и раскрыла ладонь – на ней заплясал маленький прыткий огонёк, будто рука девушки была восковой свечой. Этот огонёк освещал мрак в тёмно-зелёном воздухе с запахом влажной земли, хрустящей коры и еловой смолы. Тени деревьев огромными чудовищами нависали над нами. Мы шли минут пятнадцать, которые стали одновременно вечностью и коротким мгновением.

Огонёк Виолетты вывел нас из леса, и я блаженно ощутила ногами прохладный песок. Стопы горели, истерзанные игольчатым ковром, и таким наслаждением было запустить их в мягкое одеяло песка. Мы вышли к реке – водная гладь струилась шёлковым платьем и блестела в свете полной луны, деревья отступали от воды и давали пространство берегу. На песке горели две тонкие полосы огня – от леса до самой воды, образуя подобие дороги.

Нас уже ждали.

Две женщины в длинных ночных сорочках с распущенными волосами сложили руки в замки. В лунном свете я узнала в них преподавателей, которых видела на сборе несколько часов назад. Они поприветствовали нас кивками, и атмосфера таинства зависла над рекой. Что-то объединяло нас четвертых – что-то иное, секретное. Пока Виолетта вела меня за руку в ведьмам, полосы огня тепло облизывали ступни и разгоняли ночь. Я переживала, как бы подол рубашки не загорелся. В ту самую секунду, как женщины протянули мне руки и я вложила в них свои ладони, мы стали неделимыми, объединёнными общим молчанием.

Мы повернулись к реке и вошли в воду. Течение было прохладным, оно обняло ступни, щиколотки, икры, колени. По коже пробежали мурашки, я шумно втянула носом воздух, когда вода стала подниматься выше и щипать льдом, но женщины только крепче сжали руки. Они не говорили ни слова, но я чувствовала, что происходит что-то правильное. Что-то, что должно было произойти уже давно.

Ткани сорочек надулись белыми пузырями вокруг бёдер. Когда вода достигла пупка, мы остановились. Ведьмы окружили меня, освещённые луной и общим секретом, Виолетта смотрела в глаза изучающе, будто ожидала, что я могу не справится. Одна из ведьм – седая, лет за шестьдесят, сухая и жилистая, с ярко-жёлтыми глазами – положила руку мне на плечо.

– Ты готова войти в наш круг, сестра? – Голос её был совсем не старушечьим.

– Готова. – На автомате ответила я посиневшими от холода губами.

Вторая ведьма положила мягкую руку на другое моё плечо. Вся её фигура была молочной, налитой, русые волосы волнами спадали вниз, обрамляя румяные щёки и пухлые губы. Эта была полная жизни женщина не старше сорока. Её звонкий громкой голос разлился над рекой.

– Великая Макошь, Мать Мира, Мать всех Богов, Богиня земли нашей. В твоих руках нити жизни всех живых существ. Ты судьбы прядёшь и в клубок сматываешь, ты всё видишь и каждому по заслугам воздашь. Под полной луной мы взываем к тебе и просим принять под свой взор нашу сестру, Блажену, восемнадцати лет отроду. Возроди в ней связь с истоком, напитай её святой водой и своею силой.

Сильные руки вдруг вцепились в плечи и надавили. Я скользнула вниз, не в силах сопротивляться, и холодная река накрыла макушку. Короткие волосы разметались под водой, как щупальца медузы, тело забарахталось в попытках выбраться наверх, вода забралась в нос, уши и открытые глаза, но пальцы-клешни крепко держали и толкали вниз. Вода стала мутной от песка, вихрем заклубившегося со дна. Сорочка призраком взмывала вверх, я путалась в ней, белая ткань обвилась вокруг тела и душила. Сквозь толщу воды было слышно, как ведьмы что-то говорили хором, но их речь была лишь монотонным звуком. Я сопротивлялась, пыталась вырвать руки, отпихнуть от себя путы. В лёгких вдруг стало горячо – запас кислорода заканчивался. Меня топили, а сверху всё ещё доносились неразборчивые слова.

Неужели сейчас я умру?

Силы покидали меня. Наверное, я плакала, но не чувствовала слёз, ведь вода была повсюду – внутри и снаружи.

И вдруг стало светло. Как будто над рекой взошло солнце, и я подумала, что это, наверное, тот самый свет в конце тоннеля, который видит идущий на ту сторону. Но спустя секунду поняла, что свет струился в реке, проливался сквозь воду. Светилась я сама – мои руки, ноги, ночная сорочка, волосы и глаза. От шока я даже забыла, что тону и задыхаюсь – этот мистический свет поглотил, он был словно живой, обнимал каждую клеточку тела и грел замерзшие от ледяной воды конечности.

Он погас так же быстро, как появился.

Руки отпустили меня, и тело поплавком выскочило на поверхность. Я вынырнула, кашляя и открывая рот, как рыба, а из губ лилась вода. Виолетта похлопала меня по спине, то ли успокаивая, то ли просто помогая откашляться.

– Отныне нити твоей судьбы в руках Матери Мира. Ты вступаешь в наш круг и принимаешь любые испытания, посланные Долей и Недолей на твою судьбу от богини.

Я ловила ртом воздух, а лёгкие горели от боли. Голова расклывалась, я почти не слышала, что ведьма говорила дальше. Виолетта продолжала сжимать мою руку.

– Выполняй двенадцать законов Матери, и она всегда направит тебя, и откроет глаза твои. Не жалуйся. Не оправдывайся. Не перекладывай ответственность. Не завидуй. Не трогай чужого. Не бери ненужного. Не бери взаймы. Не работай за других. Не бойся. Не подражай. Не жди похвалы. Не причиняй вреда живому. Луна и звёзды нам свидетели, отныне ты – сестра наша.

Испытав адреналиновый скачок и дикий страх, я вышла из воды с пьяной головой и не почувствовала ничего, кроме опустошения и облегчения.

Виолетта провела меня по огненной дорожке к лесу, а ведьмы остались у реки – они вышли из воды вместе с нами, но дальше не пошли. Насквозь мокрые мы брели через лес, в ушах всё ещё плескалась вода, а глаза видели реальность сквозь мыльную плёнку. Волосы прилипли ко лбу и щекам, а руки повисли плетьми вдоль тела. Всё, на что осталось сил – брести за огоньком на ладони старшей сестры.

Вдруг что-то замелькало в тени деревьев. Белые силуэты надвигались, и я в ужасе вросла в землю, гадая, что за страшные существа могли ожидать во мраке, однако спустя пару мгновений увидела знакомые глаза цвета замёрзшей реки. В белых рубашках и белых штанах на нас вышли Рус и Ник. Они смотрели обеспокоенно и быстро отвели глаза, когда различили в темноте мокрые тела, облепленные ночными рубашками. Виолетта отчего-то кивнула, мы разошлись, Рус повёл Ника к берегу.

По пути обратно на мокрые ноги налип песок, сухие иголки, грязь и трава. Когда мы подошли к поместью, академия уже спала – только в некоторых спальнях горел тусклый, приглушенный занавесками свет.

Капли воды с сорочек и волос с оглушающим звоном падали на пол (или это только мне этот звук казался таким громким). Виолетта повела меня в комнату, где помогла переодеться в сухое и под гордые взгляды Евы уложила в постель. Энергию из меня будто выкачали, высосали, выжали на этой реке.

Едва мокрая макушка коснулась подушки, я провалилась в темноту.