Читать книгу и звук, и отзвук: из разных книг - - Страница 13

За лесами за зимними –

ни огня, ни жилья.

Глянь озерами синими,

выйди, радость моя!

Вечно песня не вовремя.

Хочешь, я подпою?

Из огня да и в полымя,

а не то –   в полынью.

Не по мерке свобода нам,

нам, в чужие края

занесенным, запроданным,

вечна воля твоя.

За борами за дивьими

тишь такая –   аж звон.

Грянь ручьями да льдинами

на распутьи времен.

Пусть кручины изгладятся,

как морщины с лица.

Встань же, радость-красавица,

супротив молодца!

……..

Развевается на ветру волос.

Наливается поутру колос.

Подымись с крыльца на забрало.

Помолись за отца и за брата.

А мы тоже не бьем баклуши,

А и пьем-то мы не по чину,

Нальем первый ковш да осушим

Да приступим к зачину.

Базарный день на площади:

возы,

         возы,

                  возы,

купцы, земяне, лошади,

аршины да весы.

Горят румянцы девичьи

и по плечам платки.

Проходят шубы беличьи,

худые армяки.

Всё хваты да работники

и речью не глумцы:

и кузнецы, и плотники,

и златокузнецы.

Кричат товары хитрые,

играет бирюза,

а бусы малахитовые –

разбегись глаза!

 – Берешь сережки суженой?

 – Берем! – и руку в бок

да топ колодкой суженной,

аж побелел сапог.

Не в Киеве,

не в Суздале,

а посреди Торжка

не отлетел бы с удали

каблук от сапожка!

Над городом,

над гомоном

кабацкий смех и плач.

Туда ходили гоголем,

оттуда –   окарачь.

Уважишь пивом-брагою –

и воздадим вином.

Полы под пьяной братией

ходят ходуном.

Кончане закуражатся,

нальют –   не донесут.

Ой, головы закружатся!

Ой, ноги не спасут!

Гуляет свет по маковке.

Гуляет гульнем голь.

 – Посадского –   по матушке!

 – А кто над ним? – Изволь!

Вчера свое не допили,

так уж теперь возьми!

А завтра ляжем во поле

грешными костьми.

________________

Что ты ходишь враскосяк,

присядь к другу.

Ох, силен синяк

под пьяную руку!

А не стоишь синяка –

ступай к Богу!

Ой, земля зыбка

под пьяную ногу!

…….

И мы подсядем к коржику,

Подсядем, а засим

Нальем еще по ковшику,

Выпьем да заку-сим,

Нам сказ держать,

Нам песни петь,

Нам надо голову иметь.

Теплым-теплый, без шапки, без денег

выходил Егорка-весельник.

В домотканых портках да в опорках

выходил прохладиться Егорка.

Рассыпал он присловицы горохом,

знать, недаром слыл первым скоморохом.

Шутка шуткой, а правда-то смекается.

Ходит, чешет язык, насмехается,

ходит, чешет язык, насмехается,

на ворота именитые сморкается.

Говорит что говорят,

ну да мало ль говорят?

Мол, посадник –   молодец,

праведник-сусальник.

В каждой горнице малец –

вылитый посадник.

Говорит что говорят,

мол, напрасно говорят.

У попа всего приход –

попадья с поповной,

а и тот дает приплод –

борова с попоной.

Слепнет курица. День смеркается.

Шутка шуткой, а правда-то смекается.

Тут и взяли шутника под локотки

по словечку сердобольного посадника,

взяли под руки, задрали портки

да и выбили всю пыль из охальника!

……..

 – Ой ты ласка моя,

Складень в три образка.

Ой ты сказка моя,

Сказка-присказка.

Что ты, присказка,

Киснешь зелено?

И не высказать.

И не велено.

________________

 – Чем начать мое слово,

Чем начать?

То ль в молчанку играть,

То ль кричать.

Грянет колокол чуть свет,

Крикнет кочет.

Начинать-то начнешь,

Да чем кончишь?

Не брех над ухом скомороший,

не бой кулачный: чья взяла? –

с заутрени звонарь сполошный

раскачивал колокола.

Качал, оглохши от ударов.

Шли веси на тревожный зов.

Всполох был шире всех базаров,

мощнее медных голосов.

Кипи, молчанье гробовое!

Мятись, народная беда!

…Идет нечистый с татарвою.

Грядет несметная Орда…

……..

У Батыя, у сучьего сына,

сорок жен молодых.

У Батыя, у сучьего сына,

тьма коней вороных.

У Батыя, у сучьего сына,

туча сабель кривых.

Я не знаю, что лучше: сгинуть

аль остаться в живых?

……..

Ой не сладко от горькой,

и не сладко от сладкой –

то боярин с веревкой,

то татарин с удавкой.

Слиплись свечи в огарки,

а горели высоко.

То ль на ноги –   ногавки,

то ль на череп –   сокол.

Веселы вы, денечки,

аж охрипли от крику.

То ли выкуп –   на бочку,

то ли голову –   на пику.

Ох, не ровен час,

смолкла горлица.

Шестикрылец за горлицей гонится.

Ох, черна тоска

в белой горнице.

Сам Иванка-посадник горбом горбится.

Не братина ходит по кругу, не брага из чана,

думу думает купеческая братчина.

Бородатые да носатые,

крепколобые, крепкозадые.

Беда бороде:

смуты в го-ро-де.

Что ты хмуришься?

Что ты прячешься?

Не откупишься.

Не отплатишься.

И мошной плати,

и женой плати,

а запросят недоимку –

головой плати!

Не братина ходит по кругу, не брага из чана,

хорохорится купеческая братчина.

Православные, честные,

кунья шуба, волчья сыть.

 – На’б тощиться для Батыя,

ручку им позолотить.

Ох, да горлица не слышна.

Ох, да в горнице тишина.

Засопели, как засовы, носы.

Золотишко высыпай на весы.

Заскрипели лавки, как на помин.

Встал посадник над глыбами спин.

Он глазами полоснул по глазам;

бородою он кивнул бородам.

 – Если с женами больше не жить –

не возропщем.

 – Если головы надо сложить –

не возропщем.

 – Но поди затяни поясок,

если наг с головы и до ног,

ай удавка честному народу –

лучше в воду!

Расползаются круги по воде.

Закивала борода бороде.

 – Прав Иванка.

 – Будем локти кусать.

И посадник рассудил:

 – Отказать!

 – До последнего

будем стоять.

А и что теперь городить огород,

многодумный князь, собирай народ.

Развязав мошну у ночных ворот,

подались купцы в мощный Новгород.

А ночи тихи,

тише тихого.

Из воды сухим?

Лихо вам?

Сомкнешь уста –

не сомкнешь веки.

Глядь, с утра в ворота –

сбеги, сбеги.

Ни хоругвь не спасет, ни собор,

если сабля твоя не востра.

Владимир –   горящий костер.

Рязань –   круг от костра.

С поля туча ползет с голосами.

А Князь-Новгород глух за лесами.

А и что теперь городить огород.

Ай, Иванка, Иванка, ополчай народ!

Молчуны, говоруны, бояре, смерды,

мы у жизни не равны.

Равны у смерти.

Сеча гирькою по темечку –   как мачеха нежна,

и отдал бы башку, да самому нужна.

Чем заплатим, гадать не берусь,

головою заплатим аль боком.

Не за князя стоим,

а за Русь!

Не попом укрепились,

а Богом!

……..

Если жизнь одна,

То и смерть одна.

Если ковш пустой,

Наливай вина.

Черный ворон пролетит,

Бросит перышко

В снег пуховый

На удел роковой.

Опрокинем-ка третью до донышка,

А потом –   по губам рукавом.

Что молодцу слава посмертная,

да знать бы: без сраму живу.

Последняя ночка. Последняя.

Жалей молодую жену.

Подумать, и года не прожили,

а сразу слюбились на жизнь.

И вот уж под Матерью Божией,

под Спасом –   во гробы ложись.

А были денечки не промахи.

Не вам ли, медовым, пришлось

ослепнуть от белой черемухи,

под ливнем промокнуть насквозь.

Сон короток, он намечается

под утро, а где тут до сна.

Ни ветра, а ветка качается.

Не спит молодая жена.

Вои –   в сборе.

Кони –   в сбруе.

Помолись в соборе

да в землю сырую.

Дьяки –   в рясах.

Попы –   в ризах.

Спаси, Спасе,

исход близок.

Хоругви, свечи.

По коже мороз, поди.

Постоим на сече,

Господи, Господи!

Голубь без голуби –

голубь сирый.

Господи, Господи,

дай силы!

Поганые с поля

тыном обстали.

Смерть ли, неволя –

стой на забрале.

Муки ли крестные,

други ль в крови, –

Матерь Небесная,

благослови!

Стрелы ли под небо взмыли,

головы ль наземь упали,

звон ли расходится, или

плат расстилают печали –

зова не слышно Зовущего,

да и откликнуться нечем,

кроме как клекота, рвущего

сердце и пьющего печень…

……..

……..

……..

……..

Не прощу, не прощу, не прощу.

Не помочь, не помочь вам, кончане.

Пращник камень загнал в пращу,

лучник выбрал стрелу в колчане.

Не прощу, не прощу, не прощу,

а прощу –   так по смерти приснятся:

тетивы одноглазый прищур

и на палице сжатые пальцы.

Не прощу, не прощу, не прощу,

до недоброго срока запомню:

не сидеть на престоле прыщу,

не писать на Руси законы!

Трубы грянут –   голов не снести.

Трупы лягут –   топчите конями!

Отомстим, отомстим, отомстим.

Куликовская сеча –   за нами!

Лают лисы, воют волки, кружит галенье.

Две недели отбивается Торжок.

Ой вы, светы мои, близкие и дальние.

Губы стынут. На губах –   снежок.

В стенах стрелы, в стенах стоны, стены низкие.

На ордынца лей кипящую смолу!

Ой вы, светы мои, дальние и близкие,

бьет таран, и татарье –   в дыру.

Коли старость, коли молодость жива еще,

стой до хрипа, стой у смерти на краю.

Здесь я, с вами, в осажденном и пылающем

на избитье, зубы сжав, стою.

Рубят старых, режут малых, крики в воздухе.

Дым стоит, и пух летает во дворах.

Едет знамя на коне девятихвостое,

едет знамя о пяти углах.

 – Вот и срок пришел. Расстанемся, как водится.

 – Прощевай, талань. Прощай, лихой Торжок.

Ты прости-прощай, несуженая вольница.

Губы стынут. На губах –   снежок…

Полыхали пожары,

не стихали пять дней.

Уводили татары

за Волгу коней.

Кони ржали в трясинах,

был разлив на носу.

Как вдова голосила

неясыть в лесу.

Где Егорка безотчий?

Где Иванка-отец?

Ворон выклевал очи,

меч в золе кладенец.

За семью ли веками

от низин да болот

топь вспарит облаками

и татарник взойдет.

Над забытым колодцем,

над зацветшей водой

встань обугленным солнцем,

крестный полдень мой!

______________

Скачи иноходцем за поле,

синицей лети за моря,

моя молодая неволя,

плененная песня моя.

Осталась.

Склонилась и плачешь.

Над бурой крапивой стоишь.

Скачи!

А куда ты ускачешь?

Лети!

А куда улетишь?

25 декабря 1959 – 6 января 1960