Читать книгу Кент Бабилон - - Страница 32

…До начала работы оставалось полтора часа.

В Диогеновой бочке колдовал над разобранным усилкбм Электрошурка.

Увидев меня, он выключил паяльник и предложил пойти в бар. Есть, мол, разговор. Он не знает, что делать с Диогеном.

Мы взяли по сотке шампанского. Закурили.

Из кухонных недр донеслось зычное: «Сева!». Это кликала меня Манюня. В три глотка допил я шампусик и поспешил на зов официантки.

…Жених, свадьбу которого мне предстояло провести, говорил с едва уловимым «западэньськым» акцентом.

Иногда по выходным наш кабачок превращался в зал семейных торжеств. На входе вывешивалась табличка «Закрыто на спецобслуживание».

Тамадил, как правило, я.

Нанятый тамада должен создавать видимость своего в доску парня. Жизненные вехи, симпатии и пристрастия виновников торжества он обязан знать назубок…

Очередного «моего» женишка звали Алекс.

Выглядел он совсем ещё мальчишкой. Куцый белесый чубчик. Полнейшее отсутствие растительности на щеках.

Манюня усадила нас за столик с табличкой «Reserv» – у занавешенного бордовым тюлем окна – и подогнала по чашке кофе.

Я вытащил из кармана блокнот и с видимым участием начал интересоваться совершенно не интересующими меня вещами. Как зовут невесту, родителей, бабушек, дедушек. Где учится невеста. Где учится он.

Начал записывать: «Невеста – дипломированная ясновидящая».

Женишок тоже – оказался не кем-нибудь, а слушателем Белгородской академии магов. Будущий экстрасенс.

…Здесь я, конечно, должен был вести себя поосмотрительней. Но, видно, шампанское ударило мне в голову.

– Так, значит, Алекс, мы с вами коллеги? – мгновенно отреагировал я, узнав о выбранной им профессии.

– Во-первых, вы можете называть меня на «ты», – ответил маг, глядя исподлобья. – Надеюсь, вас это не будет как-то смущать.

– Нисколько, – заверил его я.

– А во-вторых, – почему коллеги? – спросил после небольшой паузы чародей.

– Знаешь анекдот насчёт «во-вторых»? – начинал раскочегариваться я, всё резвей входя в амплуа свадебного остряка. – Приходит полковник в ресторан. Подходит официантка. Полковник спрашивает: «Что у вас на первое?». Официантка говорит: «На первое борщ». – «А на второе?». – «А на второе – ничего. Хоть сама ложись». – «Тогда два вторых».

– Вы хотите борщ и два вторых? – Алекс зыркнул поверх меня и, чуть привстав, щёлкнул пальцами.

Неизвестно откуда возникшая Манюня – с карандашом и блокнотиком – уже готова была записывать заказ.

– Два вторых полковнику, – распорядился экстрасенс, указав взглядом на меня.

И тут же добавил:

– А на первое – борщ!

Манюня, переваливаясь с ноги на ногу, почесала в сторону кухни.

Я почувствовал голод, – словно не ел целую вечность.

– И всё-таки, я хочу знать, почему вы считаете, что мы коллеги? – продолжил начинающий Калиостро.

– А коллеги мы с тобой – потому что (здесь я выдержал паузу) – и ты, и я – развлекаем публику, как можем!

– В таком случае, я имею право вас развлечь? – спросил Калиостро.

– Ты клиент и имеешь право на всё, – с гипертрофированным подобострастием отвечал я.

– Как вы хотите, чтобы я вас развлекал? – поинтересовался писклявым голосом будущий экстрасенс.

– Как-как! Предскажи мне, коллега, моё будущее, вот как! – загвоздичил я Алексу.

– Что ж, – сказал юнец и, сладко зевнув, посмотрел как бы сквозь меня.

Дальше начало происходить нечто странное. Не исключаю, что шампанское в нашем баре было палёное. Я просто перестал себя ощущать. Руки-ноги затекли. Казалось, я воспарил к потолку, стал той самой стеклянно-пластмассовой камерой видеонаблюдения, вмонтированной в золочёную люстру, висевшую как раз над тем столиком, за которым беседовали белесый экстрасенс и курчавый, начинающий полнеть тип с голубыми жабьими глазами.

– Итак, я слушаю вас внимательно, – едва ворочая языком, сказал экстрасенсу собеседник.

– Тебя внимательно, – поправил экстрасенс.

– Тебя внимательно, – исправился тип.

– Пройдут три дня и… – отчеканил экстрасенс, разглядывая курчавого в упор.

– И что?

– И, естественно, три ночи. Вот что.

– Это понятно, – недоверчиво промолвил курчавый.

– Не перебивайте. Я сказал, пройдут три дня и три ночи. И вы, многоуважаемый… Да, кстати: как вас по имени? Я запамятовал.

– Вылетело из головы… – промямлил курчавый.

– Пётр Иванович говорил, что вас зовут Сева, – радостно вспомнил экстрасенс.

– Да… Наверно…

– Ну вот, значит, договорились. Так что вы, многоуважаемый Сева, окажетесь совсем не здесь. Верней, не совсем здесь. Точней – совсем недалеко отсюда. Максимальная глубина реки…

– Но позвольте, позвольте! – попробовал встрять пучеглазый собеседник.

– Не позволю. Максимальная глубина реки Лопань – два метра десять сантиметров. Пустяки. Температура воды в районе Харьковского моста будет составлять всего лишь 6 градусов Цельсия. Но это – на поверхности. На дне обычно температура воды – на несколько градусов выше…

– Я слушаю прогноз погоды? – предположил вдруг – ни с того, ни с сего – курчавый.

– Угадали! – хохотнув, воскликнул экстрасенс. – Потому что ровно через три дня и три ночи вам будет далеко не всё равно, какая установится погода.

– Почему? Вы не сказали, почему?

– Потому что в этот день у вас должно быть хорошее настроение. А о каком хорошем настроении можно говорить при плохой погоде?

– Какое вам дело до моего настроения?

– Тебе дело, – снова поправил экстрасенс.

– Тебе дело! – повторил собеседник.

– У вас должно быть прекрасное настроение. Иначе вы не сможете весело провести мою свадьбу!

– А потом брошусь с Харьковского моста?

– Почему вас так тянет броситься с моста? Я такого не говорил. И даже наоборот. Я лишь сказал, что вы окажетесь совсем недалеко отсюда.

– И где именно я окажусь?

– Я же сказал. Не так далеко. Во-он там, – кивком головы он указал в сторону эстрады, – в этом фише-мебельном ресторане (тем самым он подчеркнул далёкость нашего кабачка от фешенебельности, а заодно и мою еврейскость), на моей с Ингрид свадьбе.

– Что ещё вы можете предсказать? – уныло поинтересовался собеседник.

– А ещё я могу предсказать, что в конце свадьбы вы получите от меня шестьдесят рублей. И, кроме того, бутылку посольской.

– И всё?

– Разве этого мало?

– Это всё, что вы можете предсказать?

– Нет, не всё. Из шестидесяти рублей вы, как обычно, половину отдадите зав. производством Петру Ивановичу Шершукову – за то, что Петр Иванович порекомендовал мне именно вас.

– Послушай, но про свадьбу я знаю и без тебя!

– В том-то и дело, что нет. Повторяю: именно через три дня! А не через четыре, как вам было сообщено ранее. Свадьба переносится на субботу.

– Ясно, – с облегчением выдохнул я, почувствовав, что душа вновь возвращается в тело. – Вы настоящий оракул. И большое спасибо. За то, что предрекли моё будущее. На грядущую субботу. Теперь я вижу: дурить нашего брата, действительно, нетрудно.

Я отхлебнул остывшего кофе.

– А если серьёзно, – улыбнулся Алекс, – такая материя, как предсказание будущего, – не совсем по моей части. Этим занимается моя невеста Ингрид. Я же специализируюсь на исследовании прошлого. Мы с Ингрид думаем открыть частную практику в Липовой Роще. Вдвоём мы сможем охватить практически всё временное пространство.

– И, если я, например, попрошу вас рассказать о моём прошлом, вы, конечно же, ошеломите меня знанием, что я родился мальчиком, а не девочкой? И мать моя была женщиной? А отец – мужчиной? – поинтересовался я.

– Да-да-да, именно так! И что на свет вы появились совершенно случайно.

– Вы необузданно информированы, Алекс! Миллион сперматозоидов с низкого старта устремляются к женской яйцеклетке, чтобы оплодотворить её. Но удаётся это лишь одному. Именно из такого рас-торопнейшего сперматозоида получился когда-то, по счастливой случайности, я. Как, кстати, и вы, дорогой мой виновник торжества! Мне трудно вам возразить, Алекс. И нет ничего необычного в том, что я, как и все люди на земле, появился совершенно случайно!

– Дело не в сперматозоидах, а в дедушке… – как бы сам с собой продолжал беседу экстрасенс. – Да, именно в дедушке. Если бы вашему деду не удалось спастись, на свет не появилась бы ваша мама. Следовательно, и вы. Повторяю, вы родились совершенно случайно…

Я примолк.

Прадеда и прабабку убили литовцы – во время еврейского погрома в местечке под Вильно. Убили на глазах моего шестилетнего дедушки. Убили за то, что прадед и прабабка были евреями и держали скобяную лавку. Шестилетний дедушка был крепкий человечек. Он даже не заорал, видя, как убивают его отца и мать. Он знал, что если заорёт, если разревётся, погромщики тут же поймут причину слёз. И убьют его. А заодно и православного его друга Кольку, и Колькиных родителей – Фёдора Ивановича и Александру Ефремовну, которые, зная о готовящемся погроме, забрали моего малолетнего дедушку к себе. Погромщикам они сказали, что дедушка – их сын.

После Первой мировой Колька переехал в Николаев, где, до самой смерти, работал фотографом. Переписку с Колей вела моя бабушка – под дедушкину диктовку. Писать по-русски дед Яша не умел. Он знал литовский, немецкий, идиш и древнееврейский, а по-русски читал только вывески и прейскуранты. Разговаривал он тоже не бог весть как. Заходя домой с морозца, бросал обычно бабушке: «Ола-дай-цай», что означало «Оля, дай чай!». По отчеству дедушка Яша был Савельевич.

Имя Сева я получил в память о своём, убитом литовцами, прадеде – Савелии Цимесе…

Не спасся бы дед, – не появилась бы на свет моя мама. Не родилась бы она, – не было б меня…

Хотя, впрочем!.. То, что сообщил мне Алекс, – именно о моём деде, можно, с таким же успехом, сказать о любом из нас. Скорей всего, это была универсальная формула.

Смерть подстерегает человека на каждом шагу. Кирпич с крыши, незакрытый канализационный люк, пролитое подсолнечное масло, трамвай, револьвер системы Наган – с глушителем, душителем, вершителем…

– Извините, это ошибка! Хотели не вас. Хотели управляющего Центробанком. Это он должен был подъехать на джипе к боковому входу. Ах, вы не на джипе? Вы на трамвае? Я же говорю, по ошибке, светлая вам память!

Продолжая жить, мы постоянно спасаемся от чего-то. И, пока спасаемся, – мы живём.

У смерти масса возможностей.

Отрезанная голова Берлиоза ничего не доказывает. Из истории этой (кстати, от начала и до конца придуманной писателем М. Булгаковым) вовсе не следует, что Берлиоз принял смерть именно от трамвайного колеса. Возможно, он погиб раньше – когда, поскользнувшись на разлитом Аннушкой масле, шваркнулся головой о серебристый трамвайный рельс. Пробоина в черепушке – кровоизлияние в мозг – мгновенная смерть. Трамваем отрезало голову не Михаилу Александровичу, а его бездыханному телу.

А может быть, Берлиоз погиб ещё раньше? Может, – видя, что летит прямо под колёса, Михаил Александрович элементарно перепугался? Причём перепугался настолько, что сердце не выдержало, и о роковые рельсы проломил себе голову уже не он, а его вездесущий труп?