Читать книгу Кент Бабилон - - Страница 35

Ранним ноябрьским утром, в день свадьбы экстрасенса, над ухом у меня застрекотал будильник.

В окно просеивался зыбучий холодный свет уличного фонаря.

Была у меня непреложная супружеская обязанность – по субботам продирать глаза ровно в пять и идти занимать очередь в молочный.

На тумбочке, у будильника, лежали три пятирублёвки и листок с Маринкиными предписаниями:

Молоко – 5 л

Масло – 1 кг

Сметана – 1 кг

Сыр (только не степной!) – 800 г

Сосиски – 1 кг

Кефир – 6 бут.

Ряженка – 4 бут.

Брынза – 400 г

Не включая свет, дабы не тревожить Марину, я оделся, взял деньги, список, захватил пару тетрадных листов – и поскакал в молочный.

Магазин ещё не открылся. У дверей стояло десятка три позёвывающих, как и я, людей с бидонами и сумками. Видимая часть айсберга. Невидимая – ещё дремала в глубинах своих квартир. На поверхность эта масса выныривала попозже – к открытию. Очередь «подводникам» занимали соседи и родственники.

До открытия оставалось полтора часа. Я занял очередь за бабусей в ватнике с погонами прапорщика ракетных войск, достал бумагу, карандаш и – из чисто спортивного интереса – начал подбивать бабки.

Вскоре на одном из листочков появился скупой хронологический перечень. В нём фигурировали женщины, которых я когда-либо возлюбил.

Затем я вытащил ещё один листок и начал, в алфавитном порядке, переносить в него позиции из первого списка.

…Итак, в отношении четырёх женщин с редким именем – начинающий Калиостро оказался, конечно же, не прав.

Мне не хотелось бы, дорогой читатель (а в особенности – дорогая моя читательница!), вдаваться в подробности, но все имена, в основном, фигурировали в одном-одинёшеньком числе.

И всё же…

Имя, наличествующее в кол-ве 3 шт. и стоящее в перечне последним, действительно, было редким в нашей стране.

В последних строках значилось:

Юдифь:

1. Юдифь (Цеплярск. племян.)

2. Юдифь (Весна, Т-се)

3. Юдифь, дочь ред-ра.

Как говорится, «уже тепло».

Окажись в моём списке четвёртая Юдифь – и сегодняшний женишок, без булды, – всамделишный оракул!.. Нужно подумать, повспоминать…

…Из-за прилавка к стеклянно-металлическим «впускным» дверям вышла продавщица Лёля в белом халате. Очередь загалдела, зашаталась, приникла к светящейся горловине и спрессовалась. Лёля отодвинула сначала один засов, потом – второй… Народ хлынул внутрь – как шквал воды в пробоину торпедированного крейсера. Через несколько минут торговый зал был заполнен шумящей публикой. В витринах прилавков просматривались сыры, масло, банки со сгущёнкой. На полках громоздились бутылки с крышечками из фольги, на поддонах стояли большие алюминиевые бидоны. На чёрной доске под портретом Ленина – розовыми мелками – был нацарапан «Ассортимент-прейскурант».

Пахло молоком и сосисками.

Я снова заглянул в список…

…Вспомнилось лето, техникумовские каникулы, дом отдыха «Занки» под Харьковом, Зоя, с которой познакомился в первый же день заезда, сосиски, манная каша и тёплый чай на завтрак, бетонный облупившийся перрон, утренняя электричка – до станции Андреевка, паутинки сквозь густой орешник, песчаный обрыв, серая река и влажный Зоин купальник, знойное полуденное солнце и умоляющее «Не надо… я так не могу… птицы смотрят… деревья смотрят…» и вдруг – повелевающее Зоино: «Отвернись», а потом – слепящая белизна на фоне чуть тронутого загаром её живота и ошарашивающее: «Только не вздумай в меня вливать»…

«Молодой человьек, ви мине случайно не подскажите, тощий кефир нам сегодня завезли? Или его сегодня не завезли? Я, как назло, забил дома очки», – пророкотал стоящий сзади старик и шумно вздохнул.

Меня мгновенно вышибло из лета, из юности. И занесло в «Ассортимент-прейскурант», где значилось: «Кеф. нежирн. – 13 коп.».

Я доложил старику, что кефир завезли, и вновь перенёсся в то лето…

…На борщи и котлеты нам было плевать. Сразу после завтрака мы садились в электричку и – подальше от любопытных глаз! – ехали в Андреевку, в лесок, на нашу полянку. Мы покупали в продмаге серый сыроватый хлеб, грушевое ситро и развесной яблочный джем…

Она рассказывала лав-стори своих подруг, и у меня не было уверенности, что это – не её истории…

Однажды в лесу нас застал ливень. Он грохотал, как рушащаяся стена, он выплеснул на наши головы не одно ведро небесной влаги, а через двадцать минут прекратился. Из мокрого валежника мы соорудили то ли шалашик, то ли чум, Зоя водрузила на него свой сарафанчик и трусики – сушиться. И мы, в чём мать родила, втиснулись в этот тесный, промозгло-колючий рай…

«Простите триста раз, а ванильные сирки по 12 копеек – так они есть?» – вновь дал знать о себе старик.

Я снова переключился на «Ассортимент».

«Внук просто обожает ихние сирки, – продолжал журчать у меня над ухом старик, – но они дерут за них так, что будь здоров, дочка пробувала брать обикновенный творог по 70 копеек и добавлять туда немножко ваниль. Получается ровно то же самое, что и сирки, но этот оболтус не даёт себя дурить. И не кушиит, пока ему не покажут бумажку, я имею в виду обёртку от…».

«Ванильных сырков нет», – сообщил я старику.

…Зоя была похожа на Тину Качинскую, мою «партайгеноссе» (с Тиной мы сидели за одной партой – в классе, кажется, шестом). Такие же светлые волосы, такие же пухлые налитые губы и лазурные глаза…

Пришла осень, мы продолжали видеться.

Зоя работала машинисткой в Госпроме. Оказалось, у неё есть муж. Жили они неподалёку от института радиоэлектроники. Муж налаживал какую-то аппаратуру для прессов и не вылезал из уральских командировок…

Мы встречались на Клочках, в квартире её подружки-невидимки, охранявшей, на наше – воровское – счастье, какую-то базу по ночам…

Ни я – подругу, ни она – меня – ни разу не видели. То ли Зое было неудобно, что я еврей, то ли – что она старше меня на 13 лет…

Когда я хватанул воспаление лёгких, Зоя, наплевав на конспирацию, примчалась ко мне на Москалёвку. Притащила кулёк яблок и бутылку виноградного сока…

О, если бы ты только слышал, читатель, что сказали мне потом папа с мамой!..

Хорошо ещё – у меня хватило ума не проболтаться, что Зоя – замужем…

Я был хорошим сыном и никудышным Ромео.

Зоя звонила, а я шелестел в телефонную трубку – сифилитическим голосом, зажав пальцами нос: «Вы ошиблись номером».

И вот однажды – я набрался нахальства, и…

– А сирковой массы с кишем-мишем у них тоже нема? – встрепенулся вдруг старик, «забивший» дома очки.

– Извините, – отшил я назойливого деда, – я вам не справочное бюро.

Старик мгновенно нашёлся.

– Что?! Ви не справочное бъюро?! Молодой человек, таки да! – огласил он на весь магазин. – Ви не справочное бъюро! Ви – г о ф н о!

Не знаю, как отреагировал бы ты, читатель, на такой событийный поворотец, но мне стало смешно до чёртиков.

Я не прекращал смеяться, – ни когда подошла моя очередь, ни когда возвращался с полными сумками домой. Встречные пугливо опускали глаза и шарахались в стороны.

…Марина ещё не проснулась. Тёща спросила, почему я такой весёлый. Я рассказал про «ви гофно». Тёща вздохнула и сочувственно улыбнулась…